Эстамп рогожнева рыбацкие чумы

Получайте на почту один раз в сутки одну самую читаемую статью. Присоединяйтесь к нам в Facebook и ВКонтакте.

Как эпидемия чумы проникла в Россию в 1770 году

Какие меры предпринимала власть, чтобы локализировать распространение чумы

Московский губернатор Пётр Салтыков распорядился проводить все известные на то время дезинфекционные мероприятия: окуривать помещения можжевеловым дымом, сжигать вещи умерших, обрабатывать уксусом деньги и предметы обихода. Однако действенных результатов это не принесло, и в марте 1771 года распоряжением императрицы все полномочия по борьбе с чумой были переданы генерал-поручику Петру Еропкину.

Но самый значимый вклад в ликвидацию эпидемии внёс опальный к тому моменту фаворит Екатерины II граф Григорий Орлов, получивший от императрицы неограниченные полномочия.

Кроме осуществления традиционных обеззараживающих мер, по его инициативе в столице начали действовать санитарные отряды, обеспечивающие эвакуацию больных и захоронение умерших в специально отведённых местах. Гвардейцы Орлова пресекали мародёрство и торговлю пожитками умерших, не допускали значительных скоплений людей. Улицы очищались от умерших людей, их имущество и дома сжигались. Осиротевших детей направляли в особый приют.

На окраинах и за чертой города были основаны специальные карантинные больницы. Врачам положили двойное жалованье. Добровольно обратившимся за помощью при выписке выдавалось солидное денежное и вещевое пособие. Гражданам, скрывавшим больных, грозила вечная каторга, а вот донёсшие на таковых материально поощрялись. Закрылись все фабрики, гостиные дворы и торговые ряды регулярно окуривались можжевельником. Особое внимание уделялось состоянию богаделен и их обитателей. Всего на мероприятия по локализации чумы из казны было выделено 400 тысяч рублей.

Почему москвичи взбунтовались и убили архиепископа Амвросия

В сентябре начали проводиться стихийные молебны перед иконой Боголюбской Божией Матери, которая была установлена на стене у Варварских ворот Китай-города. Это случилось после того, как кто-то распустил слух о якобы вещем сне, в котором Богородица посетовала на то, что возле её образа не возжигаются свечи и не служатся молебны. Господь за это решил покарать вероотступников, обрушив на них каменный дождь, но по молитвам Заступницы смягчил наказание, наслав моровую язву.

Правящий архиерей Амвросий (Зертис-Каменский) категорически воспротивился этому. Служение молебнов в не предназначенном для этого месте простыми мирянами, то есть людьми, не облачёнными в священнический сан, он назвал богопротивным позорищем. Кроме того, Владыка Амвросий опасался, что стечение к иконе толп народа может способствовать дальнейшему распространению эпидемии. Поэтому он принял решение перенести святой образ в расположенную неподалёку церковь Кира и Иоанна, а ящики для пожертвований опечатать и передать в сиротский дом.

Узнав об этом, Еропкин распорядился изменить целевое назначение денег, направив их на борьбу с чумой. Появившийся у ящиков с деньгами военный караул спровоцировал народ на бунт. В толпе зазвучали возгласы о том, что грабят Богородицу. Вооружённый дрекольем и камнями люд напал на военных. Кричали, что во всем виноват Амвросий. Желая выместить на нем злобу и отчаяние, народ ринулся к жилищу архиепископа в Чудовом монастыре. Предупреждённый Амвросий бежал в Донской монастырь, однако спастись ему не удалось: разъярённые бунтовщики вытащили его из церковного алтаря, где архиепископ пытался скрыться, и до смерти забили кольями.

Понравилась статья? Тогда поддержи нас, жми:

Во время последней вспышки чумы в столице под угрозой заражения оказались постояльцы "Националя" и всё руководство Наркомздрава.

В апреле 1885 года родился Симон Горелик. Внимательность и дотошность этого столичного врача позволили быстро остановить последнюю в истории вспышку чумы в Москве в 1939 году. Со времён екатерининской эпохи эта смертельная болезнь никогда не была настолько близко к стенам Кремля, как в тот декабрьский день, когда из Саратова на конференцию Наркомата здравоохранения приехал микробиолог, заражённый самой опасной и трудно диагностируемой формой чумы — лёгочной.

В 1926 году штамм чумы, названный EV (инициалы умершего человека), был получен от скончавшегося больного в Мадагаскаре. На основе этого штамма в 30-е годы во многих странах мира началось создание противочумной вакцины. Тогда же штамм попал в СССР, где также начались работы над созданием вакцины от болезни, веками наводившей ужас на человечество.

Исследования вакцины велись в Государственном институте микробиологии и эпидемиологии Юго-Востока СССР в Саратове (ныне НИИ "Микроб"). Ведущую роль в этих исследованиях играли авторитетные в СССР специалисты по чуме Евгения Коробкова и Виктор Туманский. В состав комиссии, курировавшей испытания, вошёл также микробиолог Абрам Берлин.

Опыты, проведённые на морских свинках, подтвердили, что разработанная вакцина весьма эффективна. На следующем этапе исследований добровольцы из числа научных сотрудников сами привились полученной вакциной. И вновь испытание было признано успешным. Однако возникла проблема.

Созданная вакцина защищала организм от возбудителей бубонной чумы, но было совершенно не ясно, может ли она противостоять лёгочной форме чумы. По ряду параметров она была даже страшнее бубонной. Во-первых, она была ещё более заразной. Во-вторых, её было значительно труднее диагностировать.

В 1939 году испытания в Саратове продолжились, но на этот раз уже по лёгочной чуме. Правда, возникла проблема. Морских свинок оказалось весьма непросто заразить этим заболеванием. Закапывание бактериальной культуры в нос оказалось неэффективным. Тогда решено было использовать особые пульверизаторы. Работы проводились в специальном боксе, призванном защитить экспериментаторов от случайного заражения. Однако уберечься не удалось.

Чума у стен Кремля

В декабре 1939 года Абрам Берлин был отправлен в Москву. Он должен был выступить перед коллегией Наркомздрава с докладом об эффективности их исследований в Саратове. Уважаемому специалисту выделили номер в престижной гостинице "Националь". Отель в сотне-другой метров от Кремля и в те времена предназначался не для простых смертных. Там жили особо привилегированные иностранцы и разного рода заслуженные деятели Советского Союза во время поездок в Москву. Соответственно, и обслуживание там было статусным, как в лучших "капиталистических" гостиницах.

В "Национале" Берлин вызвал парикмахера, был побрит, а затем отправился на заседание коллегии Наркомздрава. Коллегия — это не просто какая-то комиссия, а руководящий орган наркомата, в который входили и нарком, и его заместители, и всё остальное высшее руководство ведомства.

Вернувшись после выступления в гостиницу, Берлин почувствовал себя плохо. Началась лихорадка, сильная боль в груди, состояние ухудшалось с каждым часом. К постояльцу вызвали врача. Однако лёгочную форму чумы, как уже говорилось, не так просто распознать без специальных бактериологических исследований. Прибывший на вызов врач поставил самый логичный диагноз из всех, какие только могли быть при подобных симптомах, — "крупозное воспаление лёгких". Больного отправили в Ново-Екатерининскую больницу на Страстном бульваре.

Прибывшего пациента осмотрел врач Симон Горелик, человек с весьма интересной судьбой. Сын богатого купца-лесопромышленника, который сочувствовал революции и щедро одаривал подпольщиков средствами. Все дети Горелика-старшего, включая Симона, получили образование в престижных европейских университетах. Симон учился медицине во Франции и Швейцарии. Земляком и мужем его родной сестры был старый большевик Григорий Шкловский, в дореволюционные годы входивший в число самых близких Ленину людей.

Горелик был опытным доктором, но пациент его немало озадачил. С одной стороны, симптомы больного действительно напоминали крупозное воспаление лёгких. С другой — в наличии не было одного из важных признаков болезни.

Крупозная пневмония и лёгочная чума обладают схожими симптомами. И в том и в другом случае заболевание характеризуется стремительным началом и таким же стремительным прогрессированием. У больного резко повышается температура, появляются боли в груди, одышка и кашель, сопровождаемый характерной мокротой. Отличие заключается в том, что у больного чумой выраженных изменений в лёгких практически не происходит, тогда как при крупозном воспалении они являются характерным признаком. И у больного Берлина отсутствовал именно этот последний характерный симптом.

Тогда Горелик догадался сделать то, что не пришло в голову первому врачу, — выяснить конкретную специфику деятельности пациента. Берлин, периодически впадавший в забытьё, успел сообщить, что работает в закрытом институте над вакциной от чумы. Пазл сложился, и, ставя пациенту диагноз, Горелик одновременно подписывал смертный приговор самому себе. Осматривая пациента и прослушивая его лёгкие, он просто не мог не заразиться.

Стоит отдать должное мужеству врача. Он не запаниковал, а сразу же отдал ряд грамотных распоряжений. Прежде всего — изолировать его вместе с больным в помещении, куда не будет доступа посторонним. Проследить, чтобы никто не покидал больницу, и сообщить о диагнозе в Наркомздрав.

Ситуация по всем параметрам была из ряда вон выходящей. В нескольких метрах от Кремля несколько дней находился человек с чрезвычайно заразной болезнью. Лёгочная чума передаётся воздушно-капельным путём при простом общении. При этом болезнь отличается 100-процентной смертностью (стрептомицин, который эффективно лечит чуму, был открыт только в 1943 году) и крайне быстрым течением — больной умирает за один-три дня.

Всем оказавшимся в больнице тут же было приказано оставаться на местах и не покидать её стен. Вскоре она была оцеплена внутренними войсками, посты расставили возле всех входов и выходов. Аналогичные меры были приняты и в гостинице "Националь". Начались поиски всех, с кем за несколько дней мог контактировать больной. На всякий случай на карантин отправили всю бригаду поезда, которым Берлин ехал из Саратова в Москву, а также всех его попутчиков, кого удалось разыскать, и врача, который первым осматривал больного в гостинице.

Поскольку перед ухудшением самочувствия Берлин выступал перед коллегией Наркомздрава, под угрозой заражения страшной болезнью оказалось всё медицинское руководство Советского Союза: сам нарком Георгий Митерёв (всего три месяца назад возглавивший ведомство), руководители отделов и так далее. Все они также были отправлены на карантин, единственным из руководителей наркомата, оставшимся на свободе, оказался заместитель Митерёва, пропустивший заседание.

Берлин скончался в тот период, когда противочумные мероприятия только начинали разворачиваться. Чтобы исключить вероятность ошибки, необходимо было провести вскрытие. Ответственную миссию возложили на одного из самых авторитетных патологоанатомов Советского Союза — Якова Рапопорта. Одетый в костюм химзащиты патологоанатом проводил вскрытие прямо в комнате, где умер больной. Бактериологические исследования подтвердили, что больной умер от чумы. Рапопорт вспоминал, что слухи среди врачей распространились очень быстро, и в первое время после смерти Берлина по Москве прокатилась волна панических настроений среди медиков. Едва он вернулся после вскрытия тела Берлина, как его опять отправили на вскрытие в другую больницу. Там врач, увидевший у скончавшегося пациента сыпь на теле, перепугался и поднял панику, будучи уверенным, что тот тоже умер от чумы. Однако второй случай не подтвердился, и вскоре волна паники пошла на спад.

Жертвами последней вспышки чумы в Москве стали три человека. Вслед за Берлиным умер Горелик, который поставил страшный диагноз и своему пациенту, и самому себе. Третьим скончался тот самый парикмахер, который брил Берлина после приезда в столицу. Через несколько дней, по истечении характерного для чумы инкубационного периода, карантин сняли, все "подозреваемые" вернулись к привычному образу жизни.

Благодаря счастливому стечению обстоятельств, дотошности Горелика и быстро принятым противоэпидемическим мерам последняя вспышка чумы в Москве была пресечена в зародыше.

Эпидемия, бунт и власть в императорской Москве 250 лет назад

Чума: путь в Москву

Считается, что в Москву эту заразу (строго говоря, чума — не вирусная, а бактериальная инфекция) занесли с театра русско-турецкой войны, из Молдавии и Валахии. В августе 1770 года зараза достигла Киева, затем Брянска.

Увертюра в военном госпитале. Без паники!

Карантин: монастыри и генералы

Рядом с Большим Каменным мостом располагалась крупнейшая московская мануфактура того времени — Большой суконный двор. С 1 января по 9 марта 1771 года на фабрике умерли 130 человек. Фабричная администрация то ли не поняла поначалу, от чего, то ли слишком хорошо поняла: объяви, что на Суконном чума, и о сбыте продукции придется забыть .

В момент врачебной проверки в марте на Суконном дворе обнаружилось 16 больных с сыпью и чумными бубонами, а сколько разбрелось по городу, уже никто не узнал.

Фабрику закрыли, здоровых рабочих перевели на другие предприятия, а больных увезли в подмосковный Николо-Угрешский монастырь, ставший первым чумным госпиталем. При этом Суконный двор так и не был окружен караулами, и многие рабочие сбежали после оглашения диагноза.

Генерал-поручику Еропкину придется вскоре воевать в Кремле и на Красной площади, и отнюдь не с чумой.

От весны до осени: Москва зачумленная

Императрица одной из первых поняла и другую вещь: настала пора заботиться о том, чтобы зараза не дошла до Петербурга. Интересны детали.

Велено было также не пропускать проезжающих из Москвы не только к Санкт-Петербургу, но и в местности между столицами. Карантины были устроены в Твери, Вышнем Волочке, Бронницах.

Все эти меры помогли предотвратить превращение московского бедствия в общероссийское. Есть данные, что чума попала из Москвы в Воронежскую, Архангельскую, Казанскую и Тульскую губернии, но общенациональной пандемии не случилось.

Однако стоило в июле установиться теплой погоде, иллюзии рухнули. Смертность стала превышать 100 человек за сутки, вымирали целые улицы в Преображенской, Семеновской и Покровской слободах.

На улицах круглосуточно горели костры из навоза или можжевельника.

Бывало, что трупы выбрасывали на улицу или тайно зарывали в огородах, садах и подвалах, несмотря на указ императрицы с угрозой вечной каторги за сокрытие информации о заболевших и умерших.

Фото: Hulton Archive / Getty Images

В обреченном городе не осталось власти, полиции и войска — и немедленно начались бесчинства и грабежи.

Фото: WestArchive / Vostock Photo

Рассказ мгновенно распространился по Москве, и толпы горожан устремились к Варварским воротам в надежде вымолить прощение у Богородицы. Священники, оставив храмы, служили молебны прямо на площади. Люди по очереди лазали к иконе, стоявшей над проемом ворот, по лестнице, просили исцеления, ставили свечи, целовали образ, оставляли пожертвования в специальном сундуке.

Московский митрополит Амвросий, понимая опасность скопления народа в разгар эпидемии, решил его прекратить: икону убрать в храм Кира и Иоанна на Солянке, а сундук с деньгами передать в Воспитательный дом.

Бой в Кремле и на Красной площади

Расправившись с митрополитом, мятежники двинулись на Остоженку, в дом генерал-поручика Еропкина, сохранившийся доныне. Еропкин оказался не робкого десятка; он продемонстрировал, что если в борьбе с чумой к сентябрю 1771 года власти особых успехов не добились, то с бунтовщиками справляться они умеют.

В ноябре, когда чума уже утихала, в Москве состоялась экзекуция: четыре человека, в том числе убийцы митрополита Амвросия, были повешены, 72 человека были биты кнутом, 89 человек высекли плетьми и отправили на казенные работы.

Граф Орлов. Последнее средство

Восстанавливать порядок в Москву Екатерина отправила графа Григория Орлова, который приехал в первопрестольную 26 сентября. Вслед за Орловым шли четыре полка лейб-гвардии.

Орлов снискал славу избавителя Москвы от мора. Принципиально новых санитарных мер, кроме укрепления застав и карантинов, он не ввел. Но пришла на помощь природа: начались ранние холода, и эпидемия стала понемногу сходить на нет.

Впрочем, стоит отдать графу Орлову должное: он начал с верного шага, не свойственного отечественным администраторам,— прибыв в Москву, сразу собрал консилиум специалистов и следовал его указаниям. Орлов велел заново разбить Москву на 27 санитарных участков, открыть дополнительные больницы и карантины. Орлов лично обходил все больницы, следил за лечением и питанием пациентов.

Более того. Понимая, что нищета и болезнь тесно связаны, Орлов организовал общественные работы по укреплению Камер-Коллежского вала вокруг Москвы: мужчинам платили по 15, а женщинам по 10 копеек в день. Боролся Орлов и с бродягами, разносившими заразу: их отправляли в Николо-Угрешский монастырь.

Фото: Alamy / Vostock Photo

По официальной статистике, с апреля по декабрь 1771 года в Москве умерли от чумы 56 672 человека. Но это не все — первые три месяца 1772 года чума в Москве, над которой в Петербурге уже отпраздновали победу, продолжалась, правда ежемесячное количество умерших снизилось до 30 человек. Об окончательном прекращении эпидемии было объявлено только в ноябре 1772 года.

А в одном из писем за границу сама Екатерина сообщала: чума в Москве похитила более 100 тысяч жизней. Это можно, пожалуй, рассматривать как невольное признание в том, что противостоять нежданной напасти по большому счету не смогли ни власти, ни общество.

В 1959 году, точно посередине между двумя великими космическими достижениями, — запуском первого искусственного спутника Земли и полетом Юрия Гагарина — столица СССР оказалась под угрозой массового вымирания в результате эпидемии страшной болезни. Для предотвращения катастрофы была задействована вся мощь советского государства.

Беда с красивым именем

Variola, variola vera — красивые латинские слова столетиями наводили ужас на человечество. В 737 году нашей эры вирус черной оспы уничтожил около 30 процентов населения Японии. В Европе оспа начиная с VI века ежегодно убивала десятки и сотни тысяч людей. Порой от этой болезни становились безлюдными целые города.

К XV веку среди европейских лекарей стало бытовать мнение, что заболевание оспой неизбежно и можно лишь помочь заболевшим выздороветь, но судьба их целиком в руках Божьих.

Оспа, занесенная конкистадорами в Америку, стала одной из причин тотального вымирания представителей исторической американской цивилизации.

В целом к началу XIX века ежегодно в Европе от оспы умирало до 1,5 млн человек.

Пример императрицы не помог. Потребовались комиссары в пыльных шлемах

Болезнь не делала сословных различий: от нее погибали и простолюдины, и особы королевской крови. В России оспа убила юного императора Петра II и едва не стоила жизни Петру III. Последствия перенесенной оспы сказались и на внешности советского лидера Иосифа Сталина.

Борьба с оспой путем привнесения человеку ослабленной инфекции с целью выработки у него иммунитета практиковалась на Востоке еще во времена Авиценны, этот метод назывался вариоляцией.

Метод вакцинации стал применяться в Европе в XVIII веке. В России этот метод был внедрен Екатериной Великой, специально для этого пригласившей из Англии врача Томаса Димсдейла.

Полную победу над оспой можно было одержать лишь при условии всеобщей вакцинации населения, но ни личный пример императрицы, ни ее указы не могли решить эту задачу. Методы вакцинации были несовершенны, сохранялась высокая смертность прививаемых, низок был уровень врачей. Да что там говорить, элементарно не было достаточного количества медиков, чтобы решить вопрос в масштабах страны.

Разговоры о необходимости решения проблемы в России шли весь XIX век, захватив и начало XX столетия.

Комиссары в пыльных шлемах и кожаных тужурках стали действовать по принципу убеждения и принуждения. У большевиков дело пошло значительно лучше, чем у их предшественников.

Если в 1919 году было зафиксировано 186 000 случаев заболевания оспой, то через пять лет — всего 25 000. К 1929 году число заболевших упало до 6094, а в 1936 году оспа была полностью ликвидирована в СССР.

Индийский вояж сталинского лауреата

Если в Стране Советов болезнь была побеждена, то в других странах мира, особенно в Азии и Африке, она продолжала делать свое черное дело. Поэтому советским гражданам, выезжавшим в опасные регионы, в обязательном порядке проводили вакцинацию.

В 1959 году 53-летний художник-график Алексей Алексеевич Кокорекин, мастер агитплаката, лауреат двух Сталинских премий, готовился к поездке в Африку. Как и положено, ему необходимо было сделать прививку против оспы. Существует несколько версий того, почему положенные медицинские процедуры не были проведены: по одной из них, об этом просил сам Кокорекин, по другой — что-то пошло не так у врачей.

Как бы то ни было, роковым обстоятельством стало то, что отметка о проведении вакцинации ему была проставлена.

Поездка в Африку не состоялась, но спустя несколько месяцев художник уехал в Индию, где в ту пору черная оспа была распространена, словно гречка в России.

Путешествие Кокорекина получилось насыщенным. В частности, он побывал на кремации местного брамина и даже приобрел ковер, продававшийся среди других вещей покойного. По какой причине индиец расстался с жизнью, местные не говорили, а сам художник не счел нужным выяснять.

За десять дней до нового, 1960 года Алексей Алексеевич прибыл в Москву и сразу же щедро одарил родных и знакомых сувенирами из Индии. Появившееся по возвращении недомогание он списал на усталость от путешествия и длительного перелета.

Через два дня он был госпитализирован в Боткинскую больницу. Врачи продолжали его лечить от тяжелой формы гриппа, списывая появление странной сыпи на аллергию от антибиотиков.

Ситуация становилась все хуже, и отчаянные попытки медиков что-либо изменить результата не давали. 29 декабря 1959 года Алексей Кокорекин скончался.

Бывает, что в подобных случаях доктора быстро оформляют документы о смерти, но тут ситуация была несколько иной. Умер не кто-нибудь, а заслуженный деятель искусств РСФСР, человек влиятельный и известный, а врачи не могли дать внятный ответ на вопрос о том, что именно его погубило.

Разные свидетели по-разному описывают момент истины. Хирург Юрий Шапиро в своих воспоминаниях утверждал, что патологанатом Николай Краевский, поставленный в тупик странными результатами исследований, пригласил для консультации своего коллегу из Ленинграда, гостившего в Москве.

Что было в этот момент с Краевским, а также со всем руководством Боткинской больницы, история умалчивает. В оправдание им можно сказать, что к тому моменту в СССР врачи уже почти четверть века не встречались с оспой, поэтому неудивительно, что они ее не распознали.

Наперегонки со смертью

Положение было катастрофическим. Сразу у нескольких человек из персонала больницы, а также у пациентов обнаружили признаки заболевания, которое они успели подхватить у Кокорекина.

А ведь до попадания в стационар художник успел пообщаться с массой людей. Это означало, что уже через несколько дней Москве мог начаться оспенный мор.

О ЧП государственного масштаба было доложено на самый верх. По приказу партии и правительства для пресечения развития эпидемии задействовали силы КГБ, МВД, Советской армии, Минздрава и целого ряда других ведомств.

Лучшие оперативники страны в течение считаных часов отработали все связи Кокоренина и отследили каждый его шаг после возвращения в СССР: где был, с кем общался, кому что дарил. Установили не только друзей и знакомых, но и членов смены таможенного контроля, встречавших рейс художника, таксиста, который вез его домой, участкового врача и работников поликлиники и т. д.

К 15 января 1960 года оспа была выявлена у 19 человек. Это был настоящий бег наперегонки со смертью, в котором цена отставания равнялась жизням тысяч людей.

Всей мощью советской власти

В общей сложности было установлено 9342 контактера, из которых к первичным относилось около 1500 человек. Последние были помещены на карантин в стационары Москвы и Московской области, остальные находились под наблюдением на дому. В течение 14 дней их дважды в день обследовали врачи.

К 25 января 1960 года были вакцинированы 5 559 670 москвичей и более 4 000 000 жителей Подмосковья. Нигде и никогда не проводилась столь масштабная операция по вакцинированию населения в такие короткие сроки.

Последний случай заболевания оспой в Москве было зафиксирован 3 февраля 1960 года. Таким образом, с момента заноса инфекции до прекращения вспышки эпидемии прошло 44 дня. С момента начала мероприятий по ликвидации ЧП до полной остановки эпидемии понадобилось всего 19 (. ) дней.

Окончательный итог вспышки черной оспы в Москве — 45 заболевших, из них трое умерших.

Прививки против оспы советским детям делали вплоть до начала 1980-х. Лишь убедившись, что враг разбит окончательно, без шансов на возвращение, от этой процедуры отказались.

В Советском Союзе о подобных ЧП писать было не принято. С одной стороны, это помогало избежать паники. А с другой — в тени оставался настоящий подвиг тысяч людей, спасших Москву от страшной беды.

Во время недели карантина, вызванного COVID-19, интересно, как же боролись с эпидемиями в России в прошлом? Оказывается, предпринималось достаточно действенные мер, но они были запоздалыми и непоследовательными.

Страшная чума поразила страну в 1654-1655 гг. В 1654 году в Москве в течение нескольких месяцев свирепствовал страшный мор. Люди умирали ежедневно сотнями, а в разгар чумной эпидемии - и тысячами. Чума поражала человека быстро. Болезнь начиналась с головной боли и жара, который сопровождался бредом. Человек быстро слабел, начиналось кровохарканье; в других случаях на теле появлялись опухоли, нарывы, язвы. Через несколько дней больной умирал.

Как лечить болезнь никто не знал. Медицина в средневековой Руси находилась на крайне низком уровне. Главным методом лечения лекарей тогда было кровопускание. Кроме того, главным средством от мора считались молитвы, чудотворные иконы (которые с точки зрения современной медицины, являлись источниками самой разнообразной заразы) и заговоры знахарей.

Многих заболевших в страхе оставляли без ухода и помощи, здоровые старались избежать общения с больными. Те, кто имел возможность переждать мор в другом месте, покидали город. От этого болезнь получала ещё более распространение. Обычно покидали Москву люди состоятельные. Так, из города выехала царская семья. Царица с сыном выехала в Троице-Сергиев монастырь, затем в Троицкий Макарьев монастырь (Калязинский монастрырь), а оттуда собиралась уехать ещё дальше, в Белоозеро или Новгород. Вслед за царицей выехал из Москвы и патриарх Тихон, который в то время имел почти царские полномочия (царь Алексей Михайлович в это время находился на войне с Речью Посполитой).

Только в Калязине царица предприняла меры карантинного характера. Было приказано установить крепкие заставы по всем дорогам, и проверять проезжающих. Этим царица хотела предотвратить попадание заразы в Калязин и под Смоленск, где располагался царь с войском. Письма из Москвы в Калязин переписывались, подлинники сжигались, а царице доставляли копии. На дороге жгли огромные костры, проверялись все покупки, чтобы они не были в руках заражённых. Был отдан приказ в самой Москве заложить окна и двери в царских покоях и кладовых, чтобы болезнь не проникла в эти помещения.

В августе и сентябре 1654 года чума достигла своего пика, затем пошла на спад. Учёта жертв не велось, поэтому исследователи могут только приблизительно представить масштаб трагедии постигшей Москву. Так, в декабре окольничий Хитрово, который заведовал Земским приказом, имевшим полицейские функции, приказал дьяку Мошнину собрать сведения о жертвах мора. Мошнин провёл ряд исследований и представил данные по разным сословиям. В частности, оказалось, что в 15 обследованных тягловых слободах Москвы (всего их, кроме стрелецких, было около полусотни), число умерших составило 3296 человек, а оставшихся в живых 681 (видимо, считали только взрослое мужское население). Соотношение этих цифр показывает, что во время эпидемии погибло более 80% слободского населения, т. е. большинство податного населения Москвы.

Источник публикации: паблик ВКонтакте История и Право

Патриарх Никон, а не Тихон

Интересное чтиво. Мне в детстве говорили, что на Руси не было чумы, потому что только у нас в банях мылись и я как-то критически не думал про это

Расскажите о чёрной оспе в Москве в 60 х годах. Вернее о принятых мерах.В то героическое время я был еще крайне мал. Я был дитя. и в моей памяти детали не сохранились.

"Борьба красного рыцаря с темной силою", РСФСР, 1919 год.

Художник - Зворыкин, Борис Васильевич (1872 — 1942)

Москва. Издательство "Госиздат", 1919 год.

Чума в станице Ветлянской

Чума заглянет в душу каждого, сожмёт холодной костлявой рукой сердце, и задрожит человек, и отринет совесть, честь, любовь, и всю суть того, что делает его человеком, в бесплодной и подлой попытке выжить.

Или наоборот, вдруг встанет во весь рост, и неминуемо погибнет, но до самого последнего момента останется человеком.

Зима 1878 года, тихая казачья станица на правом берегу Волги, моргает тусклыми жёлтыми окошками сквозь снежные заносы, тянет сладковатым дымком в стылом воздухе. Идиллия!

Европейцы, в массе своей, умывались по утрам, вычесывали блох, не выливали помои из окон, и, таким образом, были полностью защищены от чумы (все было не так, и об этом — в следующих сериях). Обидно, больно и унизительно получалось по первому времени с холерой, но понадобилась всего сотня лет эпидемий, чтобы народ перестал срать прямо в реки и врачи догадались заливать в обезвоженных умирающих подсоленную воду.

А потом началось.

Астрахань направила на помощь врачей, докторов Депнера (от наказного атамана) и Коха (от астраханской медслужбы).

И эти ученые дядьки, глядя на бред, жар, и бубоны в паху и подмышками у пациентов сказали…

минуточку, это надо цитировать

Доктор Кох: да это жестокая перемежающаяся лихорадка с припуханием желез!
Доктор Депнер: скорее, послабляющая лихорадка с опухолью печени, селезенки, и тифоидным состоянием.

Доктор Кох в своем рапорте особо отметил пожилого казака Писарева Лариона, болевшего уже 10 дней и имевшего бубон под мышкой. У него наблюдался кашель с кровохарканием и клейкой, похожей на ржавчину мокротой, что доктор Кох счел признаком воспаления легких. Чума переходила в легочную форму, что давало ей буст +999 к скорости распространения (блохи и крысы не нужны) и смертностью около 100%.

Власти узнали, что в станице все спокойно, как раз в тот момент, когда начиналось все самое страшное.

Станичная администрация не предпринимала никаких мер, люди продолжали заболевать, фельдшеры лечили их хинином и хлорной водой, доктор Кох время от времени приезжал в станицу, подтверждал свой диагноз, и контролировал процесс лечения. Последний раз он приедет в Ветлянку 27 ноября, и не покинет её до самой смерти.

Переломным моментом, с которого отсчитывается второй этап эпидемии, стало проникновение болезни в семью Беловых. Беловы — богатый и многочисленный Ветлянский род, и сын богатого казака Осипа Белова был женат на Марье Харитоновой — родственнице Осипа Харитонова, самого первого погибшего от чумы казака. В семейство Беловых чума или пришла в легочной форме — или перешла в легочную форму уже у них, у кого-то особенно невезучего, а затем многочисленность Беловых (84 человека в роду), общавшихся между собой, имеющих друзей и родственников по всей станице и особая заразность легочной формы привели к резкому росту смертности. Беловых потрепало особенно сильно — после окончания эпидемии их в живых осталось двадцать пять человек.

В ночь с 5 на 6 декабря в Ветлянку вновь приехал доктор Депнер и одновременно с ним фельдшера Касикинской и Сероглазовской станиц Степанов и Анискин. Депнер вместе с доктором Кохом на заседании станичного управления установили следующие меры: станица была разделена на четыре участка, с закрепленными врачами и фельдшерами, была открыта больница, под которую купец Калачев выделил помещение, кровати, и всё необходимое. Несмотря на отсутствие правильного диагноза Депнер настоял на введении в станице карантина.

Больница была открыта 8 декабря, смотрителем был назначен фельдшер Анискин, и ему в помощники было назначено два человека с окладом по 15 рублей в месяц (это неплохие деньги, но я бы туда работать не пошел).

Уже в день открытия больница была заполнена, часть больных умерла сразу же после поступления, большинство умерли ночью, и на следующее утро из 26 пациентов в живых осталось только шесть. Анискин, старавшийся честно выполнять свои обязанности, заболел и умер через несколько дней. Казаки, приносившие больных, выкатывали служителям водки, те целыми днями от ужаса пили, и валялись пьяными среди больных и трупов. В течение нескольких дней оба служителя умерли, и доктор Кох нанял новых, с окладом в 45 рублей в месяц (ну очень хорошие деньги, но я бы туда работать не пошел). Качество медицинского обслуживания, от этого, конечно же, не выросло: бухали и буянили, сломали печи, повыбивали стекла. Больные безо всякого ухода испражнялись под себя, мучались от холода и жажды, а затем умирали на кушетках, и их сбрасывали на пол, чтобы освободить место для новых обреченных.

Доктор Кох погиб. Осознавая опасность, он боролся до последнего, обходя больных, пытаясь наладить работу больницы, организовать вывоз и погребение трупов — и был явно обречен. Заболев чумой, не желая подвергать опасности заражения хозяина дома, в котором он жил (священника Гусакова), он отправился в больницу. Не найдя себе места из-за лежащих повсюду покойников, доктор стянул одного из них с кровати на пол, и лег на его место. Он умер пятнадцатого декабря.

Один за другим заболели и умерли: фельдшер Трубилов — штатный фельдшер Ветлянки, фельдшера Степанов и Анискин, присланные с Депнером, фельдшера Семенов и Коноплянников, приехавшие на помощь из соседних станиц.

Фельдшер Стрикас - второй, наряду с погибшим Трубиловым фельдшер Ветлянской, ещё в самом начале эпидемии сообразив, к чему всё идёт, сказался больным, выхлопатал себе запрос из станицы Копановской и уехал. Фельдшер Семёнов, умерший 7 декабря был прислан из станицы Михайловской как раз на замену "заболевшему" Стрикасу.

Ветлянская осталась вовсе без врачей и фельдшеров, но уход за больными осуществляли добровольцы. Священник Матвей Гусаков обходил больных, помогая тем немногим, что мог дать — водой, едой, и добрым словом, соборовал чумных, напутствовал и отпевал умирающих. Он умер 14 декабря, и никто из казаков не взялся его хоронить. Могилу в мерзлой земле были вынуждены копать его старуха мать и беременная жена. И та и другая вскоре заболели и умерли.

Для этих людей чувство долга было сильнее страха смерти. Памятная плита.

Людям было чего бояться - 4 декабря в уездный город Енотаевск возвратилась из Ветлянской женщина, ездившая проведать дочь. Она умерла 7 декабря, а 8 декабря умер её муж. Енотаевцы сожгли их дом - и им повезло, что заболевшие, по видимому, ни с кем в эти дни не общались. Люди умирали в селении Михайловском, в селе Удачном, в Старицкое приехала монахиня, читавшая в Ветлянской отпевные над больными - и погибло восемь человек. Своеобразный рекорд - это село Селитряное в 135. верстах от Ветлянской: один реактивный калмык, обойдя все кордоны притащил туда легочную форму чумы, и погибло 36 человек. Вообще-то там и до Астрахани оставалось недалеко, особенно если бы туда помчал не сам калмык, а один из тех, кому он передал эстафету. Население Астрахани в 1897 году -112 тысяч человек.

Приказчик Флавиев ездил из Ветлянки в Копановскую станицу с официальным предписанием от их же, копановских, атамана о командировке в Ветлянскую нескольких урядников. Вот его рассказ о горячем и радушном приеме:

Этот Флавиев вообще был лихой дядька: после гибели фельдшеров и врачей он добровольно взял на себя обязанности по содержанию больницы, и, вымазавшись с головы до ног дегтем для дезинфекции, целыми днями возился с больными и трупами. Правда, по вечерам он, напившись пьяный, выбегал на улицу и гонялся за прохожими казаками, угрожая заразить их чумой. Как показывают последующие события, уже к 18 декабря он был скорее всего мертв.

Вообще, все человеческое в людях подвергалось проверке — и не все эту проверку прошли. Щербакову родной отец бросил умирать в больнице — а Ирина Пономарева собирала по станице детей, родители которых заболели или умерли. Чума, конечно, проникла и в её детский дом, и когда она умерла, казаки заперли снаружи все ставни и двери, чтобы дети не разнесли заразу по другим семьям. Из всех детей не заболел только мальчик Петя, которому пришлось по мере сил ухаживать за остальными детьми. Последней умерла маленькая Василиса Пономарева, и Петя остался один. Из приюта его забрала Пелагея Белова, но только для того, чтобы он ухаживал за её заболевшей семьей, изолированной в летней кухне. Через окно она подавала ему все необходимое, а когда они все погибли, выгнала Петю, у которого к тому времени появился чумной бубон на шее. Его приютила у себя уже переболевшая чумой Василиса Астахова, за что взяла из оставшегося у него после смерти родственников имущества корову. Я не знаю, чем закончилась его история, но изо всех сил надеюсь — вдруг он выжил.

Наконец, 19 декабря главный санитарный инспектор Цвангман (вставить несмешную шутку про евреев) даже не побывав в станице поставил диагноз — чума, навел невероятного шороху, добился воинского оцепления вкруговую, и затребовал значительные силы для борьбы с эпидемией.

Известия про мор в станице Ветлянской, печатаемые в провинциальной газете где-то на третьей странице, после официального признания болезни чумой, мигом превратились в передовицы столичных, всероссийских, а затем и мировых газет: чума в астраханской области! Русское общество отреагировало на это как и следовало: паникой, дикими слухами и неадекватными действиями. Спрос на товары и продукты из астраханской области резко упал, зато спрос и цены на дезинфицирующие жидкости по всей стране выросли невероятно, давая удачливым и предприимчивым аптекарям возможность быстро и без хлопот разбогатеть. Людей из Астрахани боялись, а в Петербурге наделал шума и паники случай с дворником Наумом Прокофьевым, у которого знаменитый профессор Боткин, светило русской медицины и личный врач императора на этой всей волне диагностировал чуму (а надо было сифилис).

Было полностью остановлено движение через Енотаевский уезд по Астраханско-Московскому тракту, остановлена работа Ветлянской почтовой станции, начался подвоз дезинфицирующих жидкостей - карболовой кислоты, извести, уксуса. В станице начались противочумные мероприятия: сжигание вещей умерших, дезинфекция домов и кладбищ, у населения собирали и сжигали вещи, привезенные из последнего турецкого похода (считалось, что чума была "турецкой"). Изоляция, карантины, обтирание уксусом и захоронение умерших в извести, сожжение зачумленных домов: всё эти меры были известны с позднего средневековья, и они в очередной раз доказали свою полезность.

Вот примерно так всё и выглядело

Болезнь пошла на спад, и 13 марта, выдержав 42 дня после смерти последнего больного, карантин с Ветлянской и окрестных станиц был снят. Погибло 436 человек, из примерно пятисот заболевших, и в окрестных населенных пунктах погибло около сотни человек - цифра неточная, русских погибло около восьмидесяти, а калмыки с трудом поддаются учёту.

Пять сотен погибших - это немного даже по меркам полумиллионного населения Астраханской области, а для многомиллионной империи - вообще ерунда, на статистику не влияет. Между тем, международные последствия были довольно серьезные. Наши зарубежные партнёры выразили глубокую озабоченность, согласившись между собой, что от дикой, азиатской по своей сути России ничего, кроме чумы ждать и не следовало, и за малым чуть не ввели карантин и эмбарго российских товаров.

Общество было глубоко шокировано: кроме роста потребления уксуса и количества испорченных желудков (самые напуганные его для профилактики пили) трагедия в станице Ветлянской привела к короткому всплеску интереса к санитарному состояние городов. Согласно главенствующей в те времена миазаматичемкой теории, все болезни происходили от дурного воздуха и гниения нечистот, свалок, и общей неустроенности. В течение следующей пары месяцев по всей империи городские власти и добровольные сообщества здорово подчистили мусорки, рынки, и всякие бомжатники. Потом, конечно, всё стало по-прежнему: общественная инерция, ничего не поделаешь. А в Ветлянской на всякий случай сожгли рыболовные промыслы, на которых когда-то работал приказчик Флавиев (это тот, что угрожал толпе бутылкой лимонада) - они воняли, а значит, вполне могли распространять чуму.

Едва ли болезнь была завезена из Турции - скорее, именно в этот момент вновь "проснулся" астраханский чумной очаг. Чума ведь с тех пор так и осталась дремать в астраханских степях: с 1889 по 1916 в правобережных волжских деревнях от чумы умерло около полутора тысяч человек, медленные неторопливые эпидемии тлели на юго-востоке Ростовской и северо-востоке Ставропольской областей в начале двадцатого века. И в наши дни, если занесет вас вдруг жизнь в пустые приволжские места, держитесь подальше от сусликов.