Туляремия 1942 год битва под сталинградом

Сталинградская битва — " После успешного контрнаступления советских войск под Москвой и Ростовом, Сталин решил, что РККА будет гнать вермахт в хвост и гриву. Увы, превосходство немецкой авиации и просчёты в наступательных операциях (например, не расширялась горловина прорыва) не позволило РККА развить успех: поражение под Любанью и пленение генерала Власова, изматывающая мясорубка за Ржев-Сычёвку, окружение армий под Харьковом — печальное следствие из этого. Немцы перехватили инициативу и нанесли удар на Юге. Первоначальные успехи вскружили голову ОКВ и ОКХ, и они с подачи Фюрера разделили войска: одна группа армий должна была захватить Кавказ и Закавказье с бакинской нефтью, другая группа армий — Сталинград, а вместе с ним и перерезать важную транспортную артерию СССР — Волгу.

Туляремия — Захватив Ростов и порывшись в документах Ростовского противочумного института, гансы облегчённо вздохнули: хоть излучины Дона и Волги и известны как природный очаг чумы, но в момент выхода 6-ой армии Паулюса под Сталинград суслики и песчанки, являющиеся переносчиками заболевания, отправлялись в зимнюю спячку. Но немцы не учли одну вещь.
Туляремия. Эта болезнь передаётся человеку тоже от грызунов, но не от зимоспящих, а от мышевидных: крыс и мышей. Заразиться туляремией в Донской степи не просто легко, а очень легко: можно и через кровососов слепней и клещей, и при укусе грызунов, и при снятии с них шкуры и разделки тушек, и при питье воды из реки или озера, в которые в изобилии гадили мыши и крысы, и при вдыхании пыли с возбудителем. От туляремии не умирают, но зато валяются с высокой температурой и жуткой слабостью: тут даже винтовку в руках не удержишь. Солдат такой хернёй заболел — его противник может голыми руками в плен брать.

Посовещавшись, Ставка приняла решение отложить запланированное контрнаступление под Сталинградом с конца октября на вторую половину ноября. Именно к ноябрю генерал Мороз должен был достичь Юга СССР передовыми отрядами своих войск (наступление он, как всегда, проводил с севера) и провести климатическую бомбардировку. А в чём, собственно, был план?
Из-за войны не удалось убрать урожай в излучинах Дона и Волги — то есть, там, где торчат итальянцы с румынами. Неубранный урожай означает праздник живота для мышек и крысок, после чего поголовье их резко возрастёт. Авангард войск генерала Мороза должен выгнать расплодившихся грызунов с полей в тёплые места: дома, блиндажи, стоги соломы и сена — словом, в места скопления вражеских войск. Немцы о туляремии практически не писали научных работ, итальянцы и румыны — вообще проигнорировали такое заболевание, так что эпидемия в их стане гарантирована. Наоборот, советские учёные туляремию знают чуть ли не в лицо, придумали против неё аж две вакцины, которые введут нашим солдатам. Через пару недель после рейдов генерала Мороза солдат противника можно будет собирать, как снопы, а наши молодцы будут свежи и бодры.
Так оно и вышло. Оборона итальянцев и румын была невозбранно прорвана как благодаря недостатку у них внятной противотанковой артиллерии, так и благодаря вспышке туляремии. Алсо, храбрые советские мыши погрызли проводку на танках одной из румынских дивизий. Танчики не завелись. 23 ноября кольцо окружения, несмотря на контратаки, замкнулось позади 6-ой армии, и генерал Мороз обрушился на неподготовленного к внезапно пришедшей зиме противника. Госпитали немцев были загромождены ранеными и обмороженными, а в довершении всех бед Гитлер лицемерно приказал удерживать город и пообещал выручить их (с откатывающимся на запад фронтом-то) исторической правды ради, надо признать, что попытка деблокады таки была предпринята Манштейном в лице Гота, но окончилась вполне закономерным фейлом. Это был уже не 42-й, (когда Манштейн взял Крым за три месяца, правда, почему-то умолчав в своих мемуарах о том, что ему было придано около 80% всей тяжёлой и сверхтяжёлой артиллерии вермахта), а также произвёл Паулюса в фельдмаршалы, ненавязчиво напомнив тому, что ни один немецкий фельдмаршал в плен не сдавался . Паулюс от такой заботы растрогался и стал первым. "

Поступив в 1973 году в Томский меди­цинский институт на военно-медицин­ский факультет, я и подумать не мог, что мне когда-нибудь придется заниматься разработкой биологического оружия. До того самого дня, когда один из профессо­ров дал мне задание, определившее мою дальнейшую карьеру, я мечтал стать воен­ным психиатром. Профессор попросил меня проанализировать неожиданную вспышку туляремии на советско-герман­ском фронте, случившуюся незадолго до сражения под Сталинградом в 1942 году. Это задание относилось, скорее, к курсу эпидемиологии.

Большинство студентов недолюбли­вало полковника Аксененко, лысоватого профессора с суровым, будто каменным лицом, однако я относился к нему с ува­жением. Он не был таким тщеславным,

как другие преподаватели, никогда не упускавшие случая перечис­лить свои титулы и звания. Я ходил на все его лекции по эпидеми­ологии. Но они привлекали мое внимание не больше и не меньше, чем другие предметы военной медицины, которыми мы должны были овладеть, прежде чем пройти военную комиссию и получить распределение.

Первыми жертвами туляремии стали немецкие солдаты. Забо­леваемость среди них к концу лета 1942 года достигла таких разме­ров, что даже наступление нацистов на юг России временно пре­кратилось. Прошла всего лишь неделя после разразившейся в немецких частях эпидемии, и туляремией заболели тысячи русских солдат. Потом болезнь принялась косить и гражданское население, жившее по берегам Волги. Советское командование отправило в этот район десять передвижных военных госпиталей, что свиде­тельствовало о невероятном количестве заболевших.

В большинстве журналов упоминалось об этом событии как о естественно возникшей эпидемии, однако в России таких вспышек никогда прежде не случалось. В одном из изданий по эпидемиоло­гии была приведена следующая статистика: в 1941 году в Советском Союзе было зарегистрировано десять тысяч случаев заболевания туляремией. А в год Сталинградской битвы количество заболевших перевалило за сто тысяч. Однако уже к 1943 году оно снова снизи­лось до десяти тысяч.

Мне показалось странным, что такое количество людей вдруг сразу заразилось туляремией, причем в один и тот же год. Военные силы русских и немцев располагались так близко друг к другу, что одновременная вспышка болезни была почти неизбежной. Единст­венное объяснение этому — внезапное распыление большого коли­чества микробов туляремии, которое и вызвало эпидемию в немец­ких воинских частях. Семьдесят процентов заразившихся поступили в госпитали с легочной формой заболевания, что лишь подтверждало умышленное распространение болезни.

— Итак, что вам удалось обнаружить? — улыбнувшись, спросил Аксененко и отложил газету в сторону.

— Я изучил источники, товарищ полковник, — осторожно начал я, — похоже на то, что эпидемия возникла не случайно.

Он смотрел мне прямо в глаза.

— Что же, по-вашему, явилось причиной?

— Предполагаю, что туляремия была распространена намеренно. Профессор оборвал меня на полуслове.

— Минуточку, — тихо сказал он. — Сделай одолжение и забудь о том, что ты только что сказал. Я также обещаю забыть об этом.

Смутившись, я озадаченно уставился на него.

— Все, о чем я тебя просил, это на примере данного случая объ­яснить, как бороться с эпидемиями, — Аксененко нахмурился, — а ты зарываешься! — и он сердито ткнул пальцем в листки, которые я положил перед ним на стол.

— Я не желаю видеть это до тех пор, пока ты все не переделаешь. И не вздумай кому-то еще рассказывать об этом. Поверь мне, ина­че ты горько пожалеешь!

В переработанном мною докладе не было и намека на то, что вспышка эпидемии туляремии была неслучайной. Однако реакция Аксененко пробудила во мне подозрения, и скоро я уже не сомне­вался, что именно советские войска распылили бактерии туляре­мии над расположениями германских частей. Потом или из-за вне­запно изменившегося ветра, или из-за заразившихся грызунов, переносивших патоген, эта эпидемия охватила весь регион.

Уже много лет спустя после этого случая один немолодой под­полковник, еще со времен войны служивший на закрытом заводе по производству бактериологического оружия в городе Кирове, рассказал мне, что один из первых вариантов оружия на основе ту­ляремии был разработан там еще в 1941 году за год до битвы под Сталинградом. После разговора с ним у меня не осталось никаких сомнений в том, что оно было использовано во время войны.

Наши разработчики бактериологического оружия не забыли урока, полученного во время Сталинградской битвы. В послевоен­ные годы советское военное командование предпочитало рассмат­ривать в качестве объекта не прифронтовую зону, а цели в глубо­ком тылу врага, подальше от передовых частей, где уже не было бы опасности подвергнуть заражению своих собственных солдат.

Битва под Сталинградом была решающей для Советского Сою­за. Если бы город сдался, то танковые части гитлеровцев неизбеж­но дошли бы до самого Урала. В боях за Сталинград мы потеряли более миллиона солдат. В результате Сталинградской битвы стра­тегическая инициатива окончательно перешла в руки Советской Армии, чем было положено начало коренному перелому в ходе войны.

Аргументы в защиту использования любых средств ради побе­ды над врагом показались мне достаточно вескими. В результате исследования я сделал для себя один удивительный вывод: болезнь можно использовать как средство ведения войны. И, заразившись этой идеей, я принялся читать все, что касалось эпидемиологии и инфекционных болезней.

Неподалеку от армейских бараков на острове Возрождения есть одинокая могила. На небольшом камне неразборчиво высече­но чье-то имя. Там похоронена молодая женщина, приехавшая на остров в составе одной из первых групп военных медиков для про­ведения наземных испытаний у побережья Аральского моря. Она погибла в 1942 году от сапа — болезни, обычно поражающей лоша­дей.

Больше о ней ничего не известно.

Десятки, а может, и сотни людей погибли во время проведения научных исследований. Порой их имена значились в секретных документах. Однако факты смерти нигде не фиксировались. И мо­гильная плита на острове — единственное свидетельство публично­го признания заслуг тех, чьими трудами создавалась наша про­грамма.

Очень осторожно, чтобы не привлечь к себе внимания (боль­шей частью во время неофициальных разговоров с ветеранами, ко­торые знали то, о чем не упоминалось ни в каких документах), мне удалось выяснить многое. Так, я узнал, что в Советском Союзе рабо­ты по созданию бактериологического оружия начались задолго до начала Великой Отечественной войны.

Через год после революции 1917 года в стране началась граж­данская война. Фронт, разделявший Красную Армию и белогвар­дейцев, простирался через огромную территорию от Сибири до Крыма. Во время гражданской войны, закончившейся в 1921 году, страна потеряла около десяти миллионов своих граждан. Но боль­шинство погибло вовсе не на полях сражений, а от голода и болез­ней.

Уровень смертности во время жестоких эпидемий тифа, про­должавшихся с 1918 по 1921 год, был необычайно высок. Конечно же, тогда даже и не слышали ничего о биологической войне, но бы­ло всем понятно, что болезни могут оказаться куда более смерто­носным оружием, чем пули или гранаты.

Уже в 1928 году издается секретный приказ о том, что тиф явля­ется оружием, которое может применяться на поле боя. Но всего за три года до этого Советское правительство подписало Женевскую международную конвенцию, запрещавшую использование отрав­ляющих газов и бактериологического оружия. Но об этом предпо­читали молчать, а секретная военная программа сначала оказалась в ведение ГПУ*, а в последующем курировалась КГБ.

Приказ 1928 года был исключительно важен. Он позволил на­шим ученым начать исследования в области эпидемиологии. Уже давно было известно, что антисанитарные условия на полях сраже­ний, грязь и голод трущоб могли послужить началом эпидемии ти­фа. Его переносчиками являются вши. В отличие от лихорадки, вы­зываемой бактериями сальмонеллы, тиф — заболевание, вызываемое крохотными микроорганизмами-риккетсиями* в фор­ме палочки.

Попав в тело человека, риккетсии проникают в кровь и начина­ют стремительно размножаться, разрушая при этом стенки клеток кровеносных сосудов. Первые симптомы заболевания появляются через семь-десять дней. Обычно все начинается с пульсирующей головной боли и сильного жара. Инфекция вызывает воспаление в пораженных тканях, и все тело покрывается сыпью. Иногда, по ме­ре того как замедляется циркуляция крови в организме, на кончи­ках пальцев появляются гангренозные пятна. При отсутствии лече­ния заболевание длится несколько недель. Больной при этом находится в состоянии беспамятства и лихорадочного бреда. Сып­ной тиф смертелен в 40 процентах случаев.

В двадцатом веке удалось практически покончить с эпидеми­ями тифа в большинстве стран Европы, но они по-прежнему про­должают свирепствовать в государствах Африки, Южной Амери­ки и Азии. Вакцина против тифа была разработана во время Второй мировой войны. В наше время ею редко пользуются. Из­редка она применяется, например, для вакцинации тех, кто от­правляется в регионы, где это заболевание остается эндемичес­ким**. На протяжении пятимесячного курса вакцина вводится тремя отдельными дозами и обеспечивает наиболее надежную защиту от заболевания. Одно время вакцину использовали для лечения тифа, но со временем решено было заменить ее антиби­отиками.

Когда Советское правительство впервые решило использовать тиф в качестве оружия, еще никто не знал, каким образом можно контролировать это страшное заболевание. И перед нашими уче­ными была поставлена задача обуздать его смертоносную силу.

Риккетсия — один из видов микроорганизмов. Риккетсии вызывают различные забо­левания: сыпной тиф, лихорадку Ку и др. Свое название получили в честь американско­го ученого X. Риккетса. изучавшего сыпной тиф и погибшего во время эпидемии этого заболевания в 1910 году.

*’ Эндемическое заболевание — вид заболевания, распространение которого ограничено каким-то определенным районом.

Зараженных тифом вшей обычно не использовали для распро­странения заболевания среди населения. Случайно возникла идея размножать микробы тифа в’лаборатории, а потом распылять их в виде аэрозолей с самолетов.

Ранние работы по созданию биологического оружия делались на самом примитивном уровне. Болезнетворные микроорганизмы выращивались в эмбрионах цыплят или в живых организмах, на­пример в крысах, которых убивали, когда концентрация патоген­ных бактерий достигала максимальной величины. Затем в огром­ных смесителях эту массу разжижали и далее добавляли к взрывчатым веществам.

О начальных экспериментах с вирусом тифа и о приказе 1928 года я узнал из старых отчетов Министерства обороны. В них намерен­но опускались детали, присутствовали лишь краткие описания экс­периментов и испытаний. Судя по всему, никто не хотел доверять столь важную информацию бумаге. Могу только предположить, что оригиналы записей о тех экспериментах были давно уничтожены. Только с помощью ветеранов, участвовавших в работах или слы­шавших об экспериментах из рассказов старых ученых, мне уда­лось собрать по кусочкам эту историю.

Первым научно-исследовательским центром, в котором совет­ские ученые приступили к разработке биологического оружия, ста­ла Военная академия в Ленинграде. Небольшая группа военных из ГПУ и ученых из академии пытались найти способ выращивания тифозных риккетсии в больших количествах. При первой попытке культивировать возбудитель тифа в лабораторных условиях ис­пользовались, как уже упоминалось, эмбрионы цыплят. Тысячи ку­риных яиц отправлялись каждую неделю в Ленинград — и это в то время, когда в стране большая часть населения недоедала. В 1930 году ученым академии удалось получить рецептуру тифа в порошкообраз­ном и жидком виде, пригодном для примитивного аэрозольного рас­пыления.

Несмотря на строжайшую секретность, которой была окружена работа над этой программой, Советское правительство все же за­явило о своих успехах. Маршал Ворошилов, легендарный кавале­рист и герой гражданской войны, бывший в те годы народным ко­миссаром обороны, 28 декабря 1938 года заявил, что Советский

Программа разработки биологического оружия расширялась. К середине 30-х годов на Соловецких островах появилась научно-исследовательская лаборатория. Из ленинградской Военной акаде­мии туда направили ученых и перевезли специальное оборудова­ние. Там и продолжились работы как с тифом, так и с лихорадкой Ку, сапом и мелиоидозом — тяжелым заболеванием, во многом сходным с сапом. Огромную лабораторию на островах построили политзаключенные. Вполне возможно, что заключенные спецлаге­рей сталинского ГУЛАГа, даже не подозревая об этом, использова­лись при испытаниях новых видов патогенов.

В отчетах того периода, хранящихся в Министерстве обороны, упоминается о нескольких десятках случаев заболевания мелиои­дозом. В тех документах, которые попали мне в руки, конкретно не указано, были ли случаи заболевания людей мелиоидозом. Стран­ным мне показался способ систематизации документов: описания девятнадцати случаев лежали в одной папке, одиннадцать — в дру­гой и двенадцать — в третьей. Это было нетипично для отчетов об испытаниях над животными. К тому же симптомы, описанные в них, определенно указывали на то, что речь может идти только о людях. На Западе много раз обвиняли Советский Союз в проведе­нии экспериментов с биологическим оружием на живых людях, но сам я никогда не видел документов, которые бы это подтверждали.

Работы с биологическими веществами продолжались. Лабора­тории в Ленинграде и на Соловецких островах представляли такую огромную ценность, что, когда в 1941 году началась война, немед­ленно был отдан приказ об их перемещении в глубокий тыл.

Лабораторное оборудование, колбы с ферментами, стеклянные ампулы и пробирки со всем содержимым погрузили в поезд и от­правили в Горький. В тот день, когда состав прибыл в город, немцы в первый и последний раз за время войны бомбили Горький. Охва­ченное паникой, наше командование приказало, чтобы поезд сле­довал дальше.

Так поезд оказался в Кирове. Начальник этой операции, пользу­ясь своими полномочиями, приказал как можно быстрее размес­тить перевезенное оборудование в госпитале для тяжелораненых, который находился в самом центре города, на Октябрьском про­спекте. Куда были отправлены лежавшие там раненые, неизвестно. Через несколько недель заработала вновь созданная производст­венная линия. И ее важность в дни войны была вскоре доказана. Подполковник, рассказывавший мне о промышленном производ­стве бактерий туляремии в Кирове, высказал также предположение, что в 1943 году, когда немцы отступали из Крыма, произошла вспышка лихорадки Ку среди немецких солдат и что это была по­пытка командования применить против врага новый вид создан­ного в лабораториях биологического оружия. Мне так и не удалось узнать что-либо еще об этом случае, одно могу сказать точно: до то­го времени о лихорадке Ку в Росси никто не слышал.

В Киров помимо вышеуказанных лабораторий были переправ­лены несколько военных заводов по производству снарядов и дета­лей для самолетов. Город был переполнен беженцами. А ученые между тем переживали, что, лишившись Соловецких островов, не могут проводить испытания. Для испытательного полигона нужно было искать другое место. Оно должно было быть безлюдным и на­ходиться на безопасном расстоянии, чтобы исключить возмож­ность заражения гражданского населения. Поиски в конце концов привели на остров в Аральском море.

Документацию, захваченную у японцев, отправили в Москву для более тщательного изучения. В ней содержались чертежи ком­плексов заводов по производству биологического оружия, которые были и больше, и совершеннее тех, что имелись в то время в нашей стране. В Свердловске в 1946 году по приказу Сталина был постро­ен новый военный научно-исследовательский комплекс. При его создании советские инженеры и конструкторы активно использо­вали чертежи и знания японцев.

В 1953 году Хрущев поручил возглавить работу с биологиче­ским оружием 15-му Управлению. На протяжении более двадцати лет Управлением руководил генерал-полковник Ефим Смирнов. Он свято верил, что биологическое оружие — это оружие будущего. Когда в 1956 году министр обороны маршал Георгий Жуков заявил, что Москва в следующей войне уже будет иметь не только химиче­ское, но и биологическое оружие, это вызвало на Западе большой резонанс.

После распыления огромные районы, где процветало скотовод­ство, превратились бы в один громадный могильник. Даже если бы удалось заразить вирусом всего лишь нескольких животных, конта­гиозная* природа данных микроорганизмов способствовала бы то­му, что вспышка эпидемии очень скоро охватила бы обширные районы.

По всей стране строились все новые и новые заводы и научные комплексы, занимающиеся биологическим оружием. И то, что многие из них располагались в крупных городах, свидетельствова­ло о том, что руководство страны мало заботилось о жизни и здо­ровье своих граждан.

С самого начала войны в Сталинград стали поступать эшелоны с эвакуированными мирными жителями с западной части страны. Население города составило в итоге более 800 тысяч человек, что в два раза превысило довоенный уровень.

Санитарные службы города не справлялись в полной мере с таким потоком переселенцев. В город проникли опасные инфекции. Первым был сыпной тиф, для борьбы с которым в ноябре 1941 года в Сталинграде создали чрезвычайную комиссию. Одной из первых мер было переселение 50 тысяч эвакуируемых в пределы Сталинградской области. Справиться с сыпным тифом до конца так и не удалось – ситуация стабилизировалась только к лету 1942 года. Весной вспыхнула холера, с которой успешно справились под руководством Зинаиды Виссарионовны Ермольевой. Еще одной напастью оказалась туляремия. Одной из важнейших причин появления столь опасной инфекции стали неубранные в связи с боевыми действиями поля зерновых культур. Это привело к скачкообразному росту численности мышей и сусликов, в популяции которых возникла эпизоотия туляремии. С наступлением холодов армия грызунов двинулась к человеку, в дома, землянки, блиндажи и окопы. А заразиться туляремией очень просто: грязные руки, зараженные продукты, вода и даже просто вдох зараженного воздуха. Эпидемия накрыла как немецкие части, так и советские Южные и Юго-Западные фронты. Всего в Красной Армии заболело 43 439 солдат и офицеров, было поражено 26 районов. Боролись с туляремией организацией противоэпидемических отрядов, занятых на уничтожении грызунов, а также путем охраны колодцев и продуктов питания.

В ходе боевых действий фронтовые части советских войск нередко пренебрегали гигиеническими мероприятиями. Так, были зарегистрированы массовые притоки новобранцев, не прошедших запасные части и соответствующую санитарную обработку. В итоге в подразделения фронта занесли педикулез и сыпной тиф. К счастью, с этим очевидным промахом санитарно-эпидемиологической службы фронтов удалось достаточно быстро справиться.

Эвакуируемые на восток пленные немцы также представляли из себя ужасное зрелище. В отчетах НКВД зафиксировано:

Были дни, когда полковым врачам приходилось обрабатывать до 250 человек ежедневно. На помощь врачам и медсестрам, работающим на износ, приходили выздоравливающие бойцы Красной Армии – они развертывали палатки, а также занимались выгрузкой и погрузкой. В некоторых районах привлекали старшеклассников и студентов медицинских учебных заведений.

Большая часть врачебного персонала в эвакогоспиталях были гражданскими медицинскими работниками, слабо разбирающимися в военно-полевой хирургии. Многим из них постигать навыки лечения минно-взрывных и огнестрельных ранений приходилось непосредственно в условиях госпиталя. Не всегда это заканчивалось хорошо. К примеру, гражданские врачи не могли эффективно лечить проникающие ранения брюшной полости. Оперировать таких раненых следовало немедленно, на самых первых этапах эвакуации. Вместо этого лечение назначалось консервативное, что приводило в большинстве случаев к смерти несчастных красноармейцев. Одной из причин такой ситуации стала чрезмерная секретность военно-медицинского оснащения профильных университетов. Гражданские студенты-медики и практикующие врачи в глаза не видели армейского медоборудования и не умели им пользоваться.

Сложная ситуация сложилась в медицинских частях армий с медикаментами, перевязочными и дезинфицирующими средствами.

Подобные леденящие душу записи можно было встретить в медицинских документах не только под Сталинградом, но и гораздо позже – к примеру, на Курской дуге. Врачи поступали так в надежде привлечь к проблеме внимание вышестоящих, но чаще всего это вызывало только раздражение и дисциплинарные взыскания.

Препаратов крови на фронте не хватало – было слишком много раненых. Свою негативную лепту вносила также нехватка оборудования для транспортировки крови и её компонентов. В итоге врачам нередко приходилось сдавать кровь. Стоит помнить, что при этом они работали весь световой день, отдыхая всего по 2-3 часа в сутки. Удивительно, но медикам удавалось не только лечить больных, но и усовершенствовать нехитрое доступное оборудование. Так, на конференции врачей Воронежского фронта, которая прошла после битвы за Сталинград, военврач Василий Сергеевич Юров продемонстрировал аппарат для переливания крови, собранный им из глазной пипетки и кружки Эсмарха. Эта реликвия хранится в Музее истории Волгоградского государственного медицинского университета. Юров, кстати, после войны стал ректором этого учебного заведения.

[/center]

Нехватка медоборудования, техники и медикаментов во время Великой Отечественной войны на всех фронтах наблюдалась вплоть до конца 1943 года. Это мешало не только лечить, но и эвакуировать больных и выздоравливающих в тыл. Санитарно-транспортными средствами медсанбаты были укомплектованы в Сталинграде всего на 50-80%, что вынуждало врачей отправлять раненых в тыл чуть ли не с попутным транспортом. Медсестры пришивали лежачим больным к одеялам плащ-палатки – это хоть как-то спасало от промокания в пути. К концу лета 1942 года эвакуация из города была возможна только через простреливаемую немцами Волгу. Одиночными лодочками, под покровом темноты врачи переправляли на левый берег реки раненых, требующих лечения в тыловых госпиталях.

Примечательно выглядит рассказ директора Оранской сельской библиотеки Татьяны Ковалевой о быте и характере военнопленных Сталинграда:

Заметили ош Ы бку Выделите текст и нажмите Ctrl+Enter

Не только героизм военнослужащих и огневая мощь Красной армии помогли в 1942 году отстоять Сталинград.

Десятки тысяч жизней советских солдат и мирного населения спасла в годы войны советский микробиолог и эпидемиолог, создатель отечественного "пенициллина" Зинаида Виссарионовна Ермольева. В октябре ей исполнилось бы 120 лет.

Начав свою карьеру ученого-микробиолога еще в 1920 году, она уже через несколько лет возглавляет отдел биохимии микробов в Биохимическом институте имени А. Н. Баха в Москве.

В 1934 году отдел вошел в состав Всесоюзного института экспериментальной медицины, который активно занимался изучением и поиском средств борьбы с уносящими миллионы жизней эпидемиями. В частности, холерой.

От нее еще в царской России погибали десятки тысяч людей. Особенно в Нижнем Поволжье, где в годы Великой Отечественной войны развернулись кровопролитные бои за Сталинград.

Сын эсэсовского офицера, западногерманский историк Йоахим Хоффманн, который, наверное, с "молоком" отца всосал любовь ко всем коллаборационистам Второй мировой войны — от власовцев до предателей из "восточных легионов", написал немало книг, реабилитирующих гитлеровских карателей.

В одной из них, посвященной "оккупации Калмыкии 1942 года", которая в действительности продолжалась четыре месяца, он обратил особое внимание на борьбу немецких врачей с холерой. Этот бич приволжского региона особенно волновал немецкие власти. Что подтверждали и наши разведчики.

В ходе вылазок в тыл противника они сообщали, что в немецких войсках, стянутых к Сталинграду, началась большая эпидемия холеры, которая не выбирала "свой" или "чужой".

Советское командование, опасаясь, что инфекция перекинется через линию фронта на нашу территорию, решило сделать упреждающий удар. Нужна была противохолерная вакцинация, над которой не один год успешно работала герой нашего рассказа Зинаида Ермольева.

В 1940 году ее лаборатория разработала метод получения "холерного фага" — надежного и эффективного средства в борьбе с холерой.

Вывод, сделанный ее комиссией в Сталинграде, был тревожным: через город проходят десятки тысяч солдат и эвакуированных граждан. И нет никакой гарантии, что они не только не занесут эпидемию в Сталинград, но и не заразят глубокий тыл.

Было принято решение всем без исключения военным делать прививку. Но сама Ермольева привезла небольшое количество препарата, а по трагической случайности большая часть вакцины сгорела в разбомбленном немцами эшелоне.

Ермольева тем не менее сумела наладить производство бактериофага в осажденном городе в специально созданной подземной лаборатории. Кроме того, она лично вместе с командой сотрудников хлорировала колодцы, дежурила в изоляторах, обеззараживала уборные и делала прививки. В день через руки медиков нередко проходили тысячи человек.

Кровопролитные бои за Сталинград шли уже на улицах. Конечно, у нас были потери. Но не от холеры, а от вражеского огня. А вот в немецких войсках холера лютовала во всю.

Напомним, что Ермольева была в первую очередь ученым. И исследовательская работа была для нее превыше всего. К тому же не всегда хватало нужного количества вакцины.

И вот перед разведчиками ставится задача — нужны зараженные холерой немецкие трупы. Можно представить себе реакцию этих крутых парней, которые привыкли таскать из вражеского тыла живых "языков", а не трупы умерших от холеры немцев.

И лишь после соответствующего "ученого" внушения Зинаиды Виссарионовны о полезности вражеских трупов для будущей победы Красной армии дело пошло.

В подвале одного из сталинградских зданий была организована лаборатория, где проводились исследования и готовились противохолерные препараты.

Так была предотвращена вспышка холеры на советской территории. За этот подвиг Ермольева получила Сталинскую премию, которую сразу же передала на постройку истребителя. С ее именем на борту истребитель "Ла-5" успешно громил врага до конца войны.

Ну а то, что в годы войны Зинаида Виссарионовна Ермольева наладила выпуск отечественного антибиотика, спасшего тысячи жизней бойцов и офицеров, — это уже другая история.