Всегда есть галактическая чума

Джеймс Эдвардс/Агент Джей: Но я не умею принимать роды!
Кевин Браун/Агент Кей: Просто стой и лови. — Джей стоит около роженицы

Рцефаллопоид: Ты не понимаешь. Он убьёт меня. Потому что я не справился.
Джеймс Эдвардс/Агент Джей: Такой сегодня день: все тобой недовольны.

Жена Эдгара: Эдгар, что это?
Жук: Сахар.
Жена Эдгара: Не знала, что он взрывается!
Жук: Дай мне сахар. В воде. Ещё…

…А потом понял, что он делает гимнастику. Мне бы не очень понравилось, если бы меня укокошили на велотренажере.

Чёрт! Опять придется Белый альбом покупать.

Джеймс Эдвардс/Агент Джей: Ты хоть знаешь, что Элвис умер?!
Кевин Браун/Агент Кей: Вовсе нет, Элвис улетел домой.

Кевин Браун/Агент Кей: Ты продал рцефаллопоиду без лицензии рассеивающийй спекатор с режимом обугливания?!
Джек Джибс: Он казался приличным…

Человек разумен. А толпа — это тупой, склонный к панике опасный зверь.

Полтора тысячелетия назад было очевидно, что Земля — центр Вселенной. Пятьсот лет назад все были уверены, что она плоская. Пятнадцать минут назад ты знал, что человек — самый разумный вид на планете. А что ты будешь знать завтра…

Какой здоровенький… кальмар. — Видя новорожденного инопланетянина

Руки и плавники вверх!

Мм, пёс должен моему другу деньги. — Прохожие настороженно поглядывают на Кея

Близнецы держат нас на центаврийском времени, стандартные тридцать семь часов в сутки. Подожди пару месяцев. Привыкнешь… или у тебя случится психический срыв.

По сравнению с вами, обезьянами, я на верхней ступени эволюционной лестницы. Вы отрывали крылья мухам! А хотите увидеть месть мухи?

Я с вами. Интересно же посмотреть на всякую невиданную хренотень.

Надо пресечь… войну…

В Нью-Йорке чёрные так и сыпятся с неба! — Спрыгивая с моста на автобус

Свет с Венеры отразился от верхних слоёв атмосферы и вызвал взрыв болотного газа.

Толстый полицейский: Я стою двоих таких как ты!
Джеймс Эдвардс/Агент Джей: Как считать, если на вес, то стоишь, да.
Толстый полицейский: Через десять минут я с тобой разберусь!
Джеймс Эдвардс/Агент Джей: Лучше б десять минут поприседал, боров.

Агент Кей: Что скажешь?
Агент Джей: Ну, интересная. Этакая королева царства мёртвых.
Агент Кей: Я о теле.
Агент Джей: Всё при ней.
Агент Кей: Я о трупе.

Жук: Пожалуйста, положи винтовку на землю.
Эдгар: Ну ты размечтался! Получишь её только через мой труп!
Жук: Предложение принято. [Хватает Эдгара]

The Bug: Place projectile weapon on the ground.
Edgar: You can have my gun when you pry it from my cold dead fingers.
The Bug: Your proposal is acceptable.

Кевин Браун/Агент Кей: Мы не используем наше оружие при людях!
Джеймс Эдвардс/Агент Джей: Слушай, у нас нет времени на это дурацкое прикрытие! Если ты не забыл, там арквеллианский линейный крейсер…
Кевин Браун/Агент Кей: Всегда будет арквеллианский линейный крейсер, или корреллианский луч смерти, или чума, предназначенная на уничтожение всей жизни на этой несчастной маленькой планете, и единственный способ для этих людей продолжать жить — это не знать об этом!

Лорел Уивер/Агент Эл: Ты не должен меня есть. На Земле я важная фигура. Королева! Вроде пчелиной матки… у меня есть почитатели. Я не хвастаюсь, я просто предупреждаю что дело может кончиться войной!
Жук: Война, хорошо! Больше пищи для моих детей! 78 миллионов, их непросто прокормить.
Лорел Уивер/Агент Эл: Ты образцовый отец, но я останусь ЗДЕСЬ!

Лайф выяснил, чем "утешали" себя люди во время эпидемий в древности.

Коронавирус не первая страшная болезнь, с которой пришлось столкнуться человечеству. Оспа, бубонная чума, корь или холера — эпидемии этих болезней унесли миллионы жизней в истории человечества. Они сметали с лица земли целые города, влияли на геополитику, экономику и общество. Но тяга к сексу была неподвластна даже им. Посещение бань, борделей люди почему-то не откладывали, к этому прибавляли секс на кладбищах.

Привычка сходить в баню, а заодно и помыться была главной прерогативой жителей Римской империи. Даже несмотря на страшную Юстинианову чуму, которая бушевала в мире целых два столетия (с 541 по 750 год до н.э.), бани в Риме почти не закрывались. Римские термы были местом, где всегда были горячая и холодная вода и мыло, а их посещение считалось обязательным для больного человека. Якобы это способствовало скорейшему выздоровлению больного.

Однако за культом "чистоты" стояла не только гигиена. В термы приходили поболтать и расслабиться. А желание провести время в одиночестве и вовсе воспринималось как признак не только невоспитанности, но и злого умысла. Релаксации при этом способствовала и обычная проституция.

Вступать в интимную близость практически с кем попало считалось таким же нормальным явлением, как для современного человека почистить зубы. Да и от пола такие отношения не зависели. Для патрициев и свободных граждан Рима главным было сохранение своего социального статуса. Опозориться можно было весьма просто — вступить в связь с женщиной своего же социального класса. Для сексуальных утех годились девушки или юноши более низкого сословия. Как правило, в этой роли выступали рабы или проститутки.

Массовые оргии в честь богов

Однако куда более популярной забавой древних римлян были массовые оргии. Они устраивались в честь богини Венеры. Несмотря на крайнюю раскрепощённость римского общества, проводить их вне стен храмов было запрещено. Но "что позволено Юпитеру, не позволено быку", а потому некоторые правители делали для себя исключения. Самый знаменитый из них — Гай Юлий Цезарь Август Германик. Его поражающие воображение "развлечения" хорошо известны по знаменитому фильму "Калигула" Тинто Брасса.

Секс на кладбище

Женщины, да и мужчины лёгкого поведения обслуживали граждан Рима не только в публичных местах. Самая низшая каста обслуживала "клиентов" даже на кладбищах. Таких проституток называли бустуариями (от лат. busta — гробница), и найти их не составляло труда. Большинство римских "работников секс-индустрии" носили сандалии с вырезанной на подошве фразой Sequere me (лат. — следуй за мной). Проходя по песчаным улицам, они специально оставляли "рекламные послания" для своих клиентов.

Мода на "кладбищенские оргии" возродилась в Европе много столетий спустя, во время Чёрной чумы, которая накрыла Европу в XIV веке. Очумевшие в прямом и переносном смысле люди пытались найти спасение во всём. Кто-то на фоне католической пропаганды присоединялся к церковной инквизиции, которая жгла и пытала "порочных женщин" как ведьм. А кто-то находил утешение в их компании прямо на кладбищах. Столь необычное место служило проституткам и "отверженным" в качестве убежища. Недаром глоссарий историка-медиевиста Шарля Дюканжа даёт трактовку латинского слова cimeterium, перешедшего во французский язык в значении "кладбища как "убежища вокруг церкви".

Вдохновлённые языческими культами люди совокуплялись прямо возле выкопанных могил. Этими странными обрядами они пытались победить смерть.

Нью-йоркская адаптация секса во время чумы

"Сам себе партнёр" — такую рекламу запустил во время вспышки коронавируса Департамент здравоохранения Нью-Йорка.

Власти города рассказали, что "вы — ваш самый надёжный сексуальный партнёр". По их мнению, "мастурбация" не способствует распространению CoViD-19, особенно если "вы моете свои руки (и любые секс-игрушки) с мылом и водой по крайней мере на протяжении 20 секунд до и после секса".

Для тех же, кто живёт один или предпочитает онлайн-знакомства, у американских медиков тоже нашёлся совет: "Видеосвидания, интимные СМС (англ. — sexting) или свидания в секс-чатах могут стать подходящим вариантом".

Сами видите, как легко сегодня можно раздуть панику мировых масштабов буквально на пустом месте. Вокруг коронавируса уже успели нагородить тысячу и одну теорию заговора, а последователи бабы Ванги тычут перстом в небо и пророчат всем смерть. Но все это детский лепет по сравнению с действительно страшной эпидемией, которая в свое время тоже пришла из Азии. Вот только она на самом деле изменила планету, попутно уничтожив половину жителей Европы. Вспоминаем историю черной смерти — пандемии чумы, бушевавшей в середине XIV века.

Предвестники беды

Средние века в целом сложно назвать комфортным временем жизни для большинства населения. Дело не в отсутствии коворкингов и смузи с круассанами только по праздникам вроде дня рождения местного пэра. На протяжении всего (как правило, непродолжительного) жизненного пути условного Петера или Жана сопровождали голод, болезни и войны.

Но в середине XIV века произошло нечто настолько ужасное даже для тогдашних закаленных Петеров и Жанов, что в итоге это отложилось в генетической памяти их потомков и наших современников. Невообразимый ужас и смерть, шагавшие рука об руку, внушили людям: вот он, ниспосланный богом за все человеческие прегрешения конец света — дальше ничего не будет.

Началось все… впрочем, до сих пор никто толком не знает, что стало причиной масштабного бедствия. Сама чума, точнее вызывающая болезнь бактерия Yersinia pestis, появилась на свет задолго до человека и даже его предков. Вот только на протяжении миллионов лет чумой болели многочисленные грызуны — от сусликов до крыс. По мере расселения людей болезнь настигла и наше племя. Считается, что завуалированные свидетельства о бушующих чумных эпидемиях можно найти в Библии.

Первая по-настоящему масштабная и исторически зафиксированная пандемия чумы захлестнула человеческую цивилизацию в Византийской империи в середине VI века, во времена правления императора Юстиниана. Она бушевала полстолетия и порой буквально опустошала целые города, а Византийскую империю поставила на край гибели.

Но люди склонны забывать обо всех неприятностях, тем более если они были давно и черт знает где. К XIV веку о Юстиниановой чуме знали в основном лишь по страшилкам и сказкам. Но в начале 1340-х годов поползли тревожные слухи с Востока: там то ли жабы падают прямо с неба, то ли небесный огонь поразил города — в общем, точно творится что-то неладное.

Интернета тогда не было, а потому вести о беде где-то в Азии доходили в виде обрывков, да и то годы спустя. Разумеется, загодя закрывать порты и сухопутные пути никому в голову не приходило. Мало ли что разносит простой люд. Меж тем надвигалась большая беда. Совсем скоро Европа лишится половины населения.

Заражение

Но почему этот в целом нормальный для природы процесс активизировался именно в середине XIV столетия? Ученые говорят о комплексе взаимосвязанных причин. Среди них, например, климат, который в первой половине столетия был не только холоднее обычного, но и куда более влажным. Несколько лет Европу обильно засыпало снегом и поливало дождем. Сотни затопленных городов, неурожай, нашествие саранчи, голод — и, как следствие, ослабленный иммунитет. Не стоит забывать и об антисанитарии, царившей в средневековых городах. Все это привело к пробуждению оспы, которая считается предвестницей чумы.

Опять же время было такое. Вся Европа погрязла в войнах и стычках разных масштабов. При этом континент уже был крепко опутан торговыми маршрутами. Шелка и специи, новые технологии и драгоценные металлы, оружие и пушнина — то была эпоха, когда купцы несказанно богатели и начинали оказывать серьезное влияние на политику мировых держав.

Считается, что сначала чума свирепствовала в Китае в 1320—1330-е годы. В некоторых районах осталось не более 10% населения. Самолетов, поездов, пароходов и вездеходов не было, поэтому распространялась эпидемия медленно, годами. После Китая настала очередь Индии, Золотой Орды и, наконец, Европы.

Долгое время историки винили во всем хана Джанибека, в 1346 году осадившего генуэзскую крепость в Крыму. Мол, когда в его войске началась эпидемия, он приказал забрасывать в крепость зараженные тела с помощью катапульт. В итоге армию хана покосила болезнь, а купеческие корабли разнесли заразу по средиземноморским портам.

Сегодня эту версию всерьез не рассматривают и вообще сомневаются в самом факте осады. Но в любом случае остается факт: в 1346-м черная смерть накрыла итальянские города, а в следующие два года — всю Западную Европу.

Обычно от появления первых признаков заражения до смерти проходило от нескольких часов до пяти дней. Уровень смертности — почти стопроцентный, выздоравливали единицы. Трупы умерших от бубонной чумы почти мгновенно чернели, чем вызывали ужас еще живых соплеменников. Именно из-за этой особенности поведения мертвых тел болезнь и получила свое название.

Черная смерть не щадила никого. Мостовые городов были переполнены разлагавшимися трупами, которые некому было хоронить. Миллионы горожан в панике бежали из городов, но это мало помогало: среди беженцев обычно находился хоть один больной чумой, чего было достаточно для заражения всех окружающих. Говорят, в Париже после пандемии из 300 тыс. человек осталось менее 3 тыс. Умирали горожане и крестьяне, бедные и богатые, рабы и короли. Умирали все.

На опустевших улицах городов, помимо ужаса и болезни, промышляли насильники, грабители и мародеры, которые решили, что им нечего терять. Неминуемость смерти и уверенность в наступившем конце света со многих сорвала и так не слишком устойчивые моральные скрепы.

Худшим местом во время пандемии был, как ни странно, лазарет (от венецианского острова Лазаретто, где хоронили умерших от чумы больных). Туда волокли всех, у кого было хоть малейшее подозрение на заболевание. А иногда банды грабителей насильно приводили в лазарет богатых горожан, чтобы беспрепятственно хозяйничать у них дома. Лазареты превратились в лагеря смерти, откуда не было дороги обратно ни для больного человека, ни для здорового. Фактически это были места изоляции больных, где их не столько лечили, сколько оставляли умирать подальше от остальных.

Сложно сказать, сколько человек погибло от черной смерти и сопутствовавших ей явлений. Многие города полностью опустели, при этом в сельской местности обстановка была чуть лучше. По оценкам историков, от бубонной чумы погибло не менее 25 млн европейцев. Вымерло от 30 до 70% жителей Западной Европы. Ни до, ни после в истории человечества не было столь масштабного вымирания. Пожалуй, перед нами тот случай, когда известная нам цивилизация действительно стояла на пороге полного уничтожения.

Чума дошла и до ВКЛ, и до Руси. Вот только достоверных сведений о том, как болезнь повлияла на эти территории, очень мало. Сохранились отдельные свидетельства о разгуле хвори в таких городах, как Смоленск, Псков и Новгород, то есть там, где существовали более-менее прочные торговые связи с западными соседями. Там тоже были смерть, ужас и прочие неприятности. Но все же размах бедствия по каким-то причинам был куда меньше, чем в Западной Европе. Пандемия начала сходить на нет, когда добралась до Польши.

Молитва и молоко — лучшее лекарство

И все-таки люди выжили, а черная смерть отступила. Все благодаря медицине и своевременному лечению? А вот и нет.

Впрочем, сопротивляться заражению все же пытались. Действенным способом борьбы с заразой было сжигание умерших, а также их вещей и жилья. Проблема в том, что сжечь такое количество трупов крайне затруднительно.

Уже заболевшим тоже было из чего выбрать. Например, в яички нужно воткнуть иголки. Если не повезло и яичек нет, стоит попробовать компресс из смеси слив, яблок, жемчуга, красного сандала и кораллов. Снова не повезло и нет жемчуга с кораллами? Тогда берем пиявок, ящериц и высушенных жаб, накрываем ими бубоны и ждем, пока все это добро высосет чумной яд.

В открытые раны можно положить масло и сало, а избавиться от лихорадки наверняка поможет свежая кровь только что убитых щенков и голубей. Действенным считалось вскрытие бубонов и прижигание раскаленной кочергой. Способ на самом деле иногда помогал, вот только был очень высокий риск смерти от сердечного приступа и болевого шока.

Но, конечно, самый топ среди всех методов — молитва. Ежедневно по городам ходили толпы босоногих священников и прихожан, которые истово часами напролет читали молитвы и бичевали себя.

Последствия

Пандемия хоть и исчезла спустя пять лет, однако отдельные эпидемические вспышки чумы еще долго сотрясали весь мир. Но именно черная смерть оказала огромное влияние на всю европейскую цивилизацию, подтолкнув ее к коренным преобразованиям. Во многом благодаря чуме Западная Европа сегодня именно такая, какая есть.

Выжившим достались полностью разрушенные экономика и торговые связи — как местные, так и международные. Нужно было отстраивать все заново. Зато небывалый расцвет ждал опустевшие города, которые так нуждались в рабочих руках. Из-за их недостатка образовались предпосылки для последующего создания мануфактур, механизации производства и промышленной революции. Простые жители городов и рабочие становятся реальной силой. Видя это, в города бегут крестьяне, подрывая основы феодальной системы.

Разгул болезни подкосил авторитет церкви и вывел на первый план авторитет светских властей, которые хотя бы пытались принимать какие-то меры по сдерживанию пандемии. Зародились новые религиозные течения, которые полтора столетия спустя вылились в Реформацию и протестантизм.

Чума подкосила основную угрозу для Европы — Золотую Орду, которая в итоге распалась на несколько ханств, а вскоре и вовсе прекратила свое существование. В городах начали пытаться поддерживать подобие гигиены, время от времени очищая улицы от нечистот. Сильнейший толчок для развития получила медицина. Обычным явлением стало ранее запрещенное церковью вскрытие трупов на медицинских факультетах, повсеместно распространялись трактаты о профилактике болезней.

И конечно, искусство. Черная смерть породила целый жанр так называемого чумного искусства. Трактаты, стихи, гравюры и картины — на протяжении столетий писатели и художники находили особую красоту в смертельной хвори и ретранслировали ее через свои работы.

До сегодняшнего дня риск очередной эпидемии чумы не исчез окончательно. Однако он как никогда близок к нулю благодаря развитию медицины и устойчивости человечества к подобным заболеваниям, приобретенной за сотни лет ужаса и страданий.

Этот сорванный рождественский праздник принято считать началом эпидемии, которая волнами накатывала на Европу несколько столетий. То там, то тут люди внезапно начинали танцевать, втягивая в безумие новых участников, число которых могло насчитывать несколько тысяч. Иногда пляски дополнялись сексуальными оргиями — непреодолимая похоть одолевала тех, кто сумел избежать смертельной пляски.

Танцы и оргии

Странная напасть не различала мужчин и женщин, богатых и бедных, молодых и старых. В пляс пускались степенные бюргеры, суровые рыцари и нищие бродяжки. Спастись от танца нельзя было даже за монастырскими стенами — танцевальное поветрие без проблем овладевало даже самыми богобоязненными клириками. Танцем могли быть охвачено от нескольких десятков, до нескольких тысяч несчастных.

Попавшие в объятья странного недуга не просто энергично отплясывали, а вели себя как самые настоящие безумцы. Одни начинали безостановочно хохотать, другие, наоборот, рыдали, а третьи впадали в панику и громко, бессвязно взывали о помощи.

Часто танцы сопровождались непристойностями — выкрикиванием грязных ругательств, неприличными жестами и даже обнажением. В некоторых случаях больные нападали на других несчастных или просто прохожих с целью совокупиться с ними и тогда примеру одного больного следовали другие.

Эпидемия не всегда убивала своих жертв и этим отличалась от чумы. Все зависело от физической подготовки человека и его состояния здоровья. Приступ танцевальной лихорадки мог продолжаться неделю, без перерывов на сон и еду и выжить под действием такой продолжительной нагрузки мог далеко не каждый.

На гравюре Хендрика Хондиуса мужчины пытаются помочь трем женщинам, пострадавшим от болезни

Еще современники отметили, что напасть позитивно влияет на демографические показатели в городах и селах. Во-первых, выжить могли только самые крепкие люди, а во-вторых, оргии, сменявшие танцы, способствовали резкому всплеску рождаемости.

Что это было?

Начавшись в XI веке,странная болезнь достигла апогея в XIII-XVI столетиях. Вспышки происходили внезапно, в разных королевствах и княжествах с периодичностью в несколько лет. Наиболее пострадавшими от эпидемии оказались Германия, Голландия, Франция и Италия.

Сторонники этой версии приводят примеры других массовых психозов, распространенных в Средние века в Европе. Одним из характерных примеров может стать флагеллантство — самобичевание в религиозном экстазе. Порка такого плана настолько увлекала, что бывали случаи, когда верующие забивали сами себя плетями насмерть или закалывали кинжалами.

Еще одна теория гласит о том, что рейв-эпидемии могли быть вызваны неврологическими заболеваниями, наподобие хореи. Люди, страдающие этим недугом в тяжелой форме часто совершают конечностями конвульсивные движения, напоминающие дикий танец. Именно поэтому хорею раньше называли пляской святого Витта, в честь святого, прославившегося исцелением подобных больных.

Но хорея не создает эпидемий и вероятность, что в одном месте окажутся не только тысячи, но и десяток человек с такой болезнью, сильно близка к нулю.

Старинное изображение больного хореей

Третьей версией, более вероятной, считается религиозная. Возможно, что танцы были связаны с неким неизвестным в наши дни культом, опирающимся на дохристианские традиции. В пользу этого говорит и то, что часто пляски переходили в сексуальные оргии, похожие на древние вакханалии в честь богов. При этом странно, что вдоль и поперек изученная религиозная жизнь средневековой Европы до сих пор скрывает такую тайну.

Возможно, что ни одна их перечисленных версий не отображает реальной природы вещей и нам еще предстоит узнать тайну самой необычной эпидемии в истории человечества. Это может быть важным, ведь люди периодически сталкиваются со странными массовыми недугами, хоть и не связанными с танцами. Хорошим примером может служить эпидемия смеха, охватившая в 1962 году сотни школьников в африканской Танганьике и соседней Уганде.

Самый удобный способ познакомиться с городом — это попытаться узнать, как здесь работают, как здесь любят и как здесь умирают.

Вопрос: как добиться того, чтобы не терять зря времени? Ответ: почувствовать время во всей его протяженности. Средства: проводить дни в приёмной у зубного врача на жестком стуле; сидеть на балконе в воскресенье после обеда; слушать доклады на непонятном для тебя языке; выбирать самые длинные и самые неудобные железнодорожные маршруты и, разумеется, ездить в поездах стоя; торчать в очереди у театральной кассы и не брать билета на спектакль и т.д. и т.п..

Гнойники необходимо вскрывать.

Газеты интересуются только улицей.

Общественное мнение — это же святая святых: никакой паники, главное — без паники.

Стихийное бедствие и на самом деле вещь довольно обычная, но верится в него с трудом, даже когда оно обрушится на вашу голову. В мире всегда была чума, всегда была война. И однако ж, и чума и война, как правило, заставали людей врасплох.

Стихийное бедствие не по мерке человеку, потому-то и считается, что бедствие — это нечто ирреальное, что оно-де дурной сон, который скоро пройдет.

Никто никогда не будет свободен, пока существуют бедствия.

Поскольку мёртвый человек приобретает в твоих глазах весомость, только если ты видел его мёртвым, то сто миллионов трупов, рассеянных по всей истории человечества, в сущности, дымка, застилающая воображение.

Главное — это ясно осознать то, что должно быть осознано, прогнать прочь бесплодные видения и принять надлежащие меры.

Человек не может представить себе чуму или представляет ее неверно.

Вот что дает уверенность — повседневный труд. Всё прочее держится на ниточке, все зависит от того самого незначительного движения. К этому не прилепишься. Главное — это хорошо делать своё дело.

Чума щадит людей тщедушных и обрушивается в первую очередь на людей могучей комплекции.

В науке, как и в жизни, гипотезы всегда опасны.

Не может человек вечно находиться в одиночестве.

Для большинства больных единственная перспектива — больница, а он, врач, знал, что такое больница в представлении бедноты.

Нетерпеливо подгонявшие настоящее, враждебно косящиеся на прошлое, лишённые будущего, мы были подобны тем, кого людское правосудие или людская злоба держат за решеткой.

Они закрывали глаза на внешний мир, извечный целитель всех бед.

Для любящего знать в подробностях, что делает любимое существо, есть источник величайшей радости.

В обычное время мы все, сознавая это или нет, понимаем, что существует любовь, для которой нет пределов, и тем не менее соглашаемся, и даже довольно спокойно, что наша-то любовь, в сущности, так себе, второго сорта.

Раздражение и злость не те чувства, которые можно противопоставить чуме.

Женятся, еще любят немножко друг друга, работают. Работают столько, что забывают о любви.

Так бывает нередко — человек мучается, мучается и сам того не знает.

Нет ни одного даже самого прискорбного события, в котором не было бы своих хороших сторон.

Очень уж утомительна жалость, когда жалость бесполезна.

Чтобы бороться с абстракцией, надо хоть отчасти быть ей сродни.

Чужой пример заразителен.

До четырех часов утра человек, в сущности, ничего не делает и спит себе спокойно, если даже ночь эта была ночью измены. Да, человек спит в этот час, и очень хорошо, что спит, ибо единственное желание измученного тревогой сердца — безраздельно владеть тем, кого любишь, или, когда настал час разлуки, погрузить это существо в сон без сновидений, дабы продлился он до дня встречи.

Запрещается во время чумы плевать на котов.

Даже тот, кто не болен, всё равно носит болезнь у себя в сердце.

Начало бедствий, равно как и их конец, всегда сопровождается небольшой дозой риторики. В первом случае ещё не утрачена привычка, а во втором она уже успела вернуться. Именно в разгар бедствий привыкаешь к правде, то есть к молчанию.

Взгляд, где читается такая доброта, всегда будет сильнее любой чумы.

Согласно религии, первая половина жизни человека — это подъём, а вторая – спуск, и, когда начинается этот самый спуск, дни человека принадлежат уже не ему, они могут быть отняты в любую минуту.

Никто, кроме пьяниц, здесь не смеётся, а они смеются слишком много и часто.

Поначалу, когда считалось, что разразившаяся эпидемия — просто обычная эпидемия, религия была ещё вполне уместна. Но когда люди поняли, что дело плохо, все разом вспомнили, что существуют радости жизни.

Человек всегда нуждается в помощи.

Я слишком много времени провёл в больницах, чтобы меня соблазняла мысль о коллективном возмездии.

Придавая непомерно огромное значение добрым поступкам, мы в конце концов возносим косвенную, но неумеренную хвалу самому злу. Ибо в таком случае легко предположить, что добрые поступки имеют цену лишь потому, что они явление редкое, а злоба и равнодушие куда более распространённые двигатели людских поступков. Вот этой-то точки зрения рассказчик ничуть не разделяет. Зло, существующее в мире, почти всегда результат невежества, и любая добрая воля может причинить столько же ущерба, что и злая, если только эта добрая воля недостаточно просвещена. Люди — они скорее хорошие, чем плохие, и, в сущности, не в этом дело. Но они в той или иной степени пребывают в неведении, и это-то зовется добродетелью или пороком, причём самым страшным пороком является неведение, считающее, что ему всё ведомо, и разрешающее себе посему убивать. Душа убийцы слепа, и не существует ни подлинной доброты, ни самой прекрасной любви без абсолютной ясности видения.

Никому же не придёт в голову хвалить учителя, который учит, что дважды два — четыре.

В истории всегда и неизбежно наступает такой час, когда того, кто смеет сказать, что дважды два — четыре, карают смертью.

Не может человек по-настоящему разделить чужое горе, которое не видит собственными глазами.

Разве можно рассчитывать на чиновников. Не затем они сидят в канцеляриях, чтобы понимать людей.

Попробуй угадай, чем насыщен неподвижный воздух — угрозами или пылью и зноем.

Чтобы постичь чуму, надо было наблюдать, раздумывать. Ведь она проявляла себя лишь, так сказать, негативными признаками.

В тридцать лет человек уже начинает стариться.

Чума — это значит начинать всё сначала.

Единственное, что для меня ценно, — это умереть или жить тем, что любишь.

Быть честным — значит делать своё дело.

Легко быть на стороне благого дела.

Очевидность обладает чудовищной силой и всегда в конце концов восторжествует.

Похороны такие же, только нам-то еще приходится заполнять карточки. Так что прогресс налицо.

Привычка к отчаянию куда хуже, чем само отчаяние.

Тот вечерний час, когда верующие католики придирчиво вопрошают свою совесть, этот вечерний час тяжел для узника или изгнанника, которым некого вопрошать, кроме пустоты.

Не могут люди обходиться без людей.

Единственный способ не отделяться от людей — это прежде всего иметь чистую совесть.

Единственный способ объединить людей — это наслать на них чуму.

Лгать слишком утомительно.

Стыдно быть счастливым одному.

Разве есть на свете хоть что-нибудь, ради чего можно отказаться от того, что любишь?

Даже на смертном одре я не приму этот мир Божий, где истязают детей.

Из всего и всегда можно извлечь поучение.

Нет на свете ничего более значимого, чем страдание дитяти и ужас, который влекут за собой эти страдания, и причины этого страдания, кои необходимо обнаружить.

Кто возьмётся утверждать, что века райского блаженства могут оплатить хотя бы миг человеческих страданий?

Когда невинное существо лишается глаз, христианин может только или потерять веру, или согласиться тоже остаться без глаз.

У священнослужителей не бывает друзей.

Теперь покойники не были, как прежде, просто чем-то забытым, к кому приходят раз в году ради очистки совести. Они стали непрошеными втирушами, которых хотелось поскорее забыть

Спекулянты, понятно, не остались в стороне и предлагали по баснословным ценам продукты первой необходимости, уже исчезнувшие с рынка. Бедные семьи попали в весьма тяжелое положение, тогда как богатые почти ни в чем не испытывали недостатка. Казалось бы, чума должна была укрепить узы равенства между нашими согражданами именно из-за той неумолимой беспристрастности, с какой она действовала по своему ведомству, а получилось наоборот — эпидемия в силу обычной игры эгоистических интересов еще больше обострила в сердцах людей чувство несправедливости.

Думая, как бы поскорее освободить своих близких из пленения, он уже не думает о том, кого надо освободить.

Никто не способен по-настоящему думать ни о ком, даже в часы самых горьких испытаний. Ибо думать по-настоящему о ком-то — значит думать о нём постоянно, минута за минутой, ничем от этих мыслей не отвлекаясь: ни хлопотами по хозяйству, ни пролетевшей мимо мухой, ни принятием пищи, ни зудом. Но всегда были и будут мухи и зуд. Вот почему жизнь очень трудная штука.

Сон человека куда более священная вещь, чем жизнь для зачумленных. Не следует портить сон честным людям. Это было бы дурным вкусом, а вкус как раз и заключается в том, чтобы ничего не пережевывать — это всем известно

Микроб — это нечто естественное. Всё прочее: здоровье, неподкупность, если хотите даже чистота, — все это уже продукт воли, и воли, которая не должна давать себе передышки. Человек честный, никому не передающий заразы, — это как раз тот, который ни на миг не смеет расслабиться.

На нашей планете существуют бедствия и жертвы и что надо по возможности стараться не встать на сторону бедствия.

Вся беда людей происходит оттого, что они не умеют пользоваться ясным языком.

Существуют бедствия и жертвы, и ничего больше.

Думаю, я просто лишен вкуса к героизму и святости. Единственное, что мне важно, — это быть человеком.

Человек обязан бороться на стороне жертв. Но если его любовь замкнётся только в эти рамки, к чему тогда и бороться.

Когда ждёшь слишком долго, то уж вообще не ждёшь.

Наш мир без любви — это мёртвый мир и неизбежно наступает час, когда, устав от тюрем, работы и мужества, жаждешь вызвать в памяти родное лицо, хочешь, чтобы сердце умилялось от нежности.

С той самой минуты, когда население позволяет себе лелеять хоть самую крошечную надежду, реальная власть чумы кончается.

Человек способен приблизиться лишь к подступам святости. Если так, то пришлось бы довольствоваться скромным и милосердным сатанизмом.

У каждого человека бывает в сутки — ночью ли, днем ли — такой час, когда он празднует труса, и что лично он боится только этого часа.

Нельзя до бесконечности сжимать свою волю в кулак, нельзя всё время жить в напряжении, и какое же это счастье одним махом ослабить наконец пучок собранных для борьбы сил.

Сейчас это уже окончательное, бесповоротное поражение, каким завершаются войны и которое превращает даже наступивший мир в неисцелимые муки. Доктор не знал, обрел ли под конец Тарру мир, но хотя бы в эту минуту был уверен, что ему самому мир заказан навсегда, точно так же как не существует перемирия для матери, потерявшей сына, или для мужчины, который хоронит друга.

Не так уж это много — любить другого, и, во всяком случае, любовь никогда не бывает настолько сильной, чтобы найти себе выражение.

И она тоже умрет, в свой черед — или умрет он, — и так никогда за всю жизнь они не найдут слов, чтобы выразить взаимную нежность.

Все, что человек способен выиграть в игре с чумой и с жизнью, — это знание и память.

Если это и значит выиграть партию, как должно быть тяжело жить только тем, что знаешь, и тем, что помнишь, и не иметь впереди надежды.

Не существует покоя без надежды.

Тепло жизни и образ смерти — вот что такое знание.

Пусть часы радости тянутся вдвое медленнее, чем часы ожидания.

Радость, в сущности, сродни ожогу, куда уж тут ею упиваться.

А сейчас ему, как и всем толпившимся на перроне, хотелось верить или делать вид, что они верят, будто чума может прийти и уйти, ничего не изменив в сердце человека.

То равенство, какого не сумели добиться нависшая над городам смерть, установило счастье освобождения, пусть только на несколько часов.

Вопреки всякой очевидности они хладнокровно отрицали тот факт, что мы познали безумный мир, где убийство одного человека было столь же обычным делом, как щелчок по мухе, познали это вполне рассчитанное дикарство, этот продуманный до мелочей бред, это заточение, чудовищно освобождавшее от всего, что не было сегодняшним днем, этот запах смерти, доводивший до одури тех, кого ещё не убила чума; они отрицали наконец, что мы были тем обезумевшим народом, часть которого, загнанная в жерло мусоросжигательной печи, вылетала в воздух жирным липким дымом, в то время как другая, закованная в цепи бессилия и страха, ждала своей очереди.

Чума была изгнанием, была разлукой в самом глубинном значении этого слова.

В каждом уголке города мужчины и женщины в различной степени жаждали некоего воссоединения, которое каждый толковал по-своему, но которое было для всех без изъятия одинаково недоступным. Большинство изо всех своих сил взывало к кому-то отсутствующему, тянулось к теплоте чьего-то тела, к нежности или к привычке. Кое-кто, подчас сам того не зная, страдал потому, что очутился вне круга человеческой дружбы, уже не мог сообщаться с людьми даже самыми обычными способами, какими выражает себя дружба, — письмами, поездами, кораблями. Другие, как, очевидно, Тарру — таких было меньшинство, — стремились к воссоединению с чем-то, чего и сами не могли определить, но именно это неопределимое и казалось им единственно желанным. И за неимением иного слова они, случалось, называли это миром, покоем.

Не так-то важно, имеет всё это смысл или не имеет, главное — надо знать, какой ответ дан человеческой надежде.

Существует на свете нечто, к чему нужно стремиться всегда и что иногда дается в руки, и это нечто — человеческая нежность.

Вполне справедливо, если хотя бы время от времени радость, как награда, приходит к тому, кто довольствуется своим уделом человека и своей бедной и страшной любовью.

Нет и не было у него такой боли, какой не перестрадали бы другие, и что в мире, где боль подчас так одинока, в этом было даже свое преимущество.

Возможно, ему тяжелее было думать о человеке преступном, чем о мертвом человеке.

А что такое, в сущности, чума? Тоже жизнь, и всё тут.

Люди всегда одни и те же. Но в этом-то их сила, в этом-то их невиновность.

Доктор Риэ решил написать эту историю, которая оканчивается здесь, написать для того, чтобы не уподобиться молчальникам, свидетельствовать в пользу зачумленных, чтобы хоть память оставить о несправедливости и насилии, совершенных над ними, да просто для того, чтобы сказать о том, чему учит тебя година бедствий: есть больше оснований восхищаться людьми, чем презирать их.

Любая радость находится под угрозой.

И в самом деле, вслушиваясь в радостные клики, идущие из центра города, Риэ вспомнил, что любая радость находится под угрозой. Ибо он знал то, чего не ведала эта ликующая толпа и о чем можно прочесть в книжках, — что микроб чумы никогда не умирает, никогда не исчезает, что он может десятилетиями спать где-нибудь в завитушках мебели или в стопке белья, что он терпеливо ждет своего часа в спальне, в подвале, в чемодане, в носовых платках и в бумагах и что, возможно, придет на горе и в поучение людям такой день, когда чума пробудит крыс и пошлет их околевать на улицы счастливого города.

Раз я знаю, что ты придешь, я могу тебя ждать сколько угодно.

Читайте также:

• Морфологические и тинкториальные свойства стрептококков
• Мук 4 2 3019-12 организация и проведение лабораторных исследований на иерсиниозы
• Как предотвратить ребенка от скарлатины
• Что такое напряженность против дифтерии
• Основы гнойно септической хирургии общая хирургия