Психопатологическая продукция при алкоголизме и наркомании. Отрицание болезни и деменция

Добавил пользователь Евгений Кузнецов
Обновлено: 05.11.2024

Здесь мы считаем уместным напомнить, что и утаивание психопатологической продукции - бреда, галлюцинаций, суицидальных намерений - осуществляется психически больными с использованием того же самого «набора инструментов», тех же немногочисленных вариантов диссимуляции: отрицаний, объяснений, зашториваний. Кстати, и все приемы человеческой лжи также строятся по тем же самым схемам.

Следовательно, фенотип конкретной модели отрицания наркологической патологии нельзя рассматривать вне развития болезни, то есть, - без учета глубины (регистра) поражения.
Когда регистром поражения является бытовое пьянство (или эпизодический прием наркотиков) отрицание его действительно осуществляет защитную функцию личности.

Но когда регистр поражения становится более глубоким - формируется сверхценная структура патологического влечения, злоупотребление одурманивающими веществами становится болезнью, перестраивающей всю систему жизни человека, - отчуждение распространяется уже не только на симптомы, но и на понимание вреда болезни, и на лечение. Защитная функция направлена уже не на личность, а на саму болезнь. На регистре болезни отчуждение приобретает вес клинического синдрома.

Подобные закономерности прослеживаются и на примерах процессуальных психических болезней. Подозрительность, ощущение особого к себе отношения, недоверчивость - это обычные и далеко не редкие психологические реакции человека, помогающие ему адаптироваться в социальной среде. Но если эти переживания заняли доминирующее место в психической жизни и она стала целиком определяться ими - речь идет уже о персекуторном бреде.

Ряд исследователей относят нарушение сознания болезни к проявлением деменции или деградации личности. В.М. Банщиков, И.А. Мизрухин и Я.П. Фрумкин (1968) проводили даже известную аналогию между клиническими проявлениями переживания болезни у больных хроническим алкоголизмом и прогрессивным параличом, считая, что и в том, и в другом случае имеет место типичная анозогнозическая оценка собственного состояния. Однако, по мнению этих авторов, для больных алкоголизмом более характерна аморально-анети-ческая позиция, когда те знают свои моральные дефекты, но игнорируют их, не стремятся исправиться, пытаясь лишь всеми силами оправдаться.

Отрицание болезни и деменция. Многими психиатрами именно ослабоумли-вающим органическим церебральным процессам традиционно отводится главная роль в нарушении адекватного сознания болезни. Хрестоматийным примером нарушения критической самооценки, вызванной деменцией и эйфорично-стью, во всех руководствах по психиатрии называется отрицание своей болезни больными прогрессивным параличом. Е. Kraepelin объяснял отсутствие сознания болезни у паралитиков «утратой способности сравнивать настоящее состояние со здоровым». Burger-Prinz не полностью разделял точку зрения Kraepelin. Соглашаясь, что такое безусловно приемлемо в отношении глубоко слабоумных больных, он резонно возражал, что трудно объяснить отсутствие сознания болезни в невротической стадии процесса, а также при других формах данного психоза. Он писал, что хотя деменция и эйфория и предопределяют отсутствие критики, но основу последней составляет некая «утрата витальных регуляторов».

Наблюдения за больными прогрессивным параличом позволили установить и другую важную закономерность. После маляриотерапии часто выяснялось, что больные, казавшиеся дементными, находились на самом деле в состоянии оглушения с крайним обеднением речевой продукции и замедленным восприятием окружающего. На этом основании Б.Д. Фридман (1940) считал нарушение сознания болезни следствием своеобразного оглушения или «затуманенности сознания», а не деменции как таковой.

Б.М. Эльберт (1947), изучая шизоформные симптомы в клинике позднего посттравматического психоза, констатировал, что, несмотря на значительную органическую деградацию, часто сохраняется позиция «я», способность установить отношение «я» к болезни и сопротивляться ей. Несмотря на примитивизацию, оскудение интеллектуально-мнестических функций, сохраняется выраженная тенденция к критике и планированию поведения. Эту большую органичность синдромов, большую чуждость и отдаленность «я» от болезни Б.М. Эльберт рассматривал в качестве основного дифференциально-диагностического отличия от шизофрении. Подобного же мнения придерживался и Е.К. Краснушкин.