Как познакомиться с вич геем

По темпам роста эпидемии ВИЧ Россия находится в тройке мировых лидеров, уступая лишь Нигерии и ЮАР. Общее количество зарегистрированных людей с ВИЧ в России — около 1,1 млн. Однако многие люди не знают о своем диагнозе. По некоторым расчетам, в России до двух миллионов ВИЧ-положительных людей.

Россия делает самый большой вклад в развитие эпидемии в Европе. И при этом отрицает всю методологию, принятую в развитом мире.

Государство пытается решать проблему ВИЧ пропагандой морали, воздержания и моногамии. Стигматизирует наркозависимых людей и не решает проблему опасного потребления наркотиков. Отказывается от современных иностранных препаратов, импортозамещая их препаратами прошлого поколения.

Получение антиретровирусной терапии (терапия ВИЧ-инфекции) в РФ привязано к институту прописки.

Если верить официальной статистике, на гомосексуалов приходится лишь около 2% новых случаев заражения. Более 50% новых инфицированных заразились вирусом через гетеросексуальный контакт, около 46% — при употреблении наркотиков. Но реальное положение дел может быть сильно другим.

Дискриминация гомосексуалов приводит к стигматизации. Обращаясь в СПИД-центр, люди не заинтересованы сообщать медицинским работникам, что они заразились через гей-секс. Эксперт отмечает, что гомофобия делает официальную статистику нерепрезентативной в отношении одной из основных групп риска.

Ситуация с ВИЧ в гей-среде приводит к багчейзингу. Это феномен, при котором люди специально охотятся за вирусом, чтобы им заразиться.

А высокий уровень стресса у гомосексуалов приводит к повышенному потреблению алкоголя и психоактивных веществ. А это, в свою очередь, служит причиной опасного сексуального поведения.

«В начале сентября узнал, что я положительный. Я периодически проверяюсь на ВИЧ, потому что у меня нет постоянных партнеров.

Да, я принимал наркотики со случайными партнерами. Я поздно открыл для себя все эти развлечения. У меня был сложный период, стресс. И мне захотелось нагуляться и все попробовать.

Вообще-то, я подцепил сифилис и проверялся из-за него. Вместе с сифилисом нашли ВИЧ. Между последним незащищенным контактом и анализами прошел месяц.

Мне тогда позвонили из клиники, и я имел несколько неприятных минут. Но так как я вел себя непредусмотрительно в последнее время, то уже заранее принял мысль, что я ВИЧ-положительный.

Сейчас я не принимаю терапию.

Кстати, я бросил курить. Давно хотел это сделать. ВИЧ-положительным людям нужно усиленно следить за своим здоровьем.

Я продолжаю вести сексуальную жизнь с непостоянными партнерами. Я знакомлюсь с ВИЧ-положительными ребятами. Чувствую себя нормально, болезненных симптомов сейчас нет. Надеюсь дожить до изобретения лекарства.

Меня смущает, что для разных групп положительных есть разные группы поддержки.

Большая нагрузка на СПИД-центры, халатность и недостаток финансирования приводят к малому охвату лечением людей с ВИЧ-инфекцией.

«Я частенько занимался сексом под наркотиками. Когда тебя несет, то похуй уже. Я бежал из угнетающей обстановки. Можно сказать, у меня была депрессия.

О ВИЧ я рассказал парочке друзей. Отреагировали нормально. То есть ничего сверхъестественного как будто, буднично. Ответили что-то вроде: “Ты не первый из моих друзей, кто признался в том что у него ВИЧ”.

Рома живет с положительным статусом 4 года. Он из провинциального города с населением 300 тысяч. Живет в дискордантной паре (один партнер ВИЧ-положительный, другой — отрицательный).

«У меня было всего два незащищенных контакта. Но оказалось, что этого достаточно. Получилось так, что они оба не предложили презервативы, а я не настоял. Что может случиться от одного раза?

К тому моменту я уже сам подозревал неладное, так что морально был готов услышать диагноз. Много чего прочел на форумах про ВИЧ. Так что когда я попал на прием в местный СПИД-центр, у меня в голове уже был набор лекарств, который я хотел попросить. Врач улыбнулась, сказала, что нужно быть проще, и выписала что есть.

Повезло, что лечиться я начал практически сразу. Заразился с примерно в конце ноября, а уже в марте начал принимать терапию. К маю вирусная нагрузка упала до нуля, я смог чувствовать себя здоровым.

Почему-то решил, что я должен рассказать родителям. Это было ошибкой. Мне пришлось долго успокаивать отца, потом я плюнул и соврал. Сказал, что результаты я узнавал по телефону, и они там в больнице что-то напутали. Сказал, что на самом деле я здоров. Отцу было легко в это поверить, потому что он этого желал.

У меня есть партнер. Он, конечно, в курсе.

Какое-то время он переживал, но со временем принял все обстоятельства. Сейчас мы почти не касаемся этой темы.

Я не распространяюсь о своем диагнозе. Почему? Как-то на работе не повышенного интеллекта коллега кричала на весь кабинет, что это все геи несут в массы страдание и СПИД. Что тут скажешь?

Анализы Романа не показали положительный результат сразу после незащищенного контакта из-за периода окна. Период окна — это отрезок времени, когда вирус уже находится в вашем организме, но при этом не определяется через анализы. Обычно они определяют наличие в крови не самого вируса, а антител к нему. Антитела вырабатываются не сразу.

Я сдаю тесты регулярно. Иногда через кровь, иногда через слюну. Сдавал я их и после своей пьяной встречи. Результаты были отрицательными. Но период окна коварен. И отрицательные тесты не приносили никакого облегчения.

С помощью слюнного теста в домашних условиях за 20 минут можно узнать свой ВИЧ-статус с высокой степенью вероятности (точность более 99% при отрицательном результате). Получить набор для тестирования вы можете самостоятельно в пунктах получения или встретившись с курьером. Узнать подробнее можно здесь.

Также можно бесплатно пройти тестирования в рамках всероссийской акции #СТОПВИЧ, которая проходит до 3 декабря.

Пока Россия отрицает адекватную методологию, не обеспечивает препаратами всех инфицированных и игнорирует секс-просвещение, на Западе распространение получает метод доконтактной профилактики.

При доконтактной профилактике риск заразиться ВИЧ стремится к нулю, однако она не дает стопроцентной гарантии и не отменяет использование презервативов. Ведь ВИЧ – не единственное заболевание, передающееся половым путем.

— Алексей, Окленд, США.

Но, принимая препарат в частном порядке, необходимо держать в голове риск побочных эффектов и регулярно проверять функцию почек. Вообще, препарат применяется уже более 10 лет, его побочные эффекты минимальны.

«Мой друг подцепил ВИЧ. Я помог ему принять это и отправил проходить лечение. Я ходил с ним по больницам, и параллельно узнал о доконтактной профилактике. Я решил принимать антиретровирусные препараты, чтобы поддержать друга и себя обезопасить.

Вопрос использования презервативов при доконтактной профилактике становится причиной скептического настроя у некоторых врачей. Они считают такую профилактику вредной, потому что Трувада заставляет некоторых людей чувствовать свою неуязвимость, отказываться от защиты. В результате они получают риск заразиться инфекциями, от которых Трувада не защищает. Но они излечимы.

Постконтактная профилактика — прием антиретровирусных препаратов после сексуального контакта. Обычно он используется, если был случай опасного сексуального поведения или изнасилования.

Постконтактную терапию необходимо начать не позднее 72 часов после опасного секса. Если вы имели опасный сексуальный контакт и существует вероятность инфицирования, позвоните в местный СПИД-центр для консультации. В зависимости от региона, препараты для доконтактной профилактики могут выдать бесплатно. Но это редкость. В большинстве случаев вам порекомендуют самим купить препараты, которые придется принимать 28 дней.

Вчера прошло полгода со времени моего потенциально опасного сексуального контакта. Полгода – это период окна. Я прошел тест, и он был отрицательный. Я здоров. Пока что у меня нет ВИЧ.

В Петербурге живет около 50 тысяч человек, у которых диагностирован ВИЧ. По статистике, основная группа — это люди 30–45 лет. Из-за болезни не всем из них удается построить серьезные отношения, иногда из-за диагноза распадается семья.

Александр и Наталья, 35 и 32 года

Вместе 2,5 года, женаты

Первое время я не принимал терапию, но никого специально не заражал. Еще год я продолжал колоться. Помню, мы сидели с одной девушкой: укололись и легли спать. А ночью я просыпаюсь и вижу, как она из моего шприца колется — сказала, хочет быть такой же, как я. После этого я начал лечиться.

Теперь у меня еще и гепатит С, приходится пить по шесть таблеток в день.

Наталья: У меня тоже была бурная молодость с наркотиками. О своей ВИЧ-инфекции я узнала в 2012 году, когда жила в Новосибирске.

От меня никто не отворачивался, чувства одиночества не было, но для себя я сразу решила, что здоровые люди для отношений со мной отсекаются: я ответственный человек и не планировала никого заражать, о диагнозе всем говорила открыто. Через знакомых я узнала о форумах типа mirplus. Мне сказали, там можно познакомиться с людьми с таким же диагнозом.

Форумы выглядели — и тогда, и сейчас — очень старомодно. [Из-за этого] я на какое-то время прекратила туда заходить, но в 2014-м вернулась — встретить другого ВИЧ-положительного в ином месте практически нереально.

Я познакомилась в молодым человеком, переехала к нему в Петербург. Свидания были самыми обычными: ведь вокруг ВИЧ жизнь не строится. Но мы быстро разошлись — не сошлись характерами.

Только в 2015 году, когда я обозначила в анкете, что ищу именно Тельца, мы познакомились с Сашей. Сразу же встретились и влюбились.

Я считаю, что человек должен находить себе в друзья и в пару людей своего уровня — так проще и легче. ВИЧ ограничивает в выборе, конечно, но это не значит, что я не хочу найти подходящего человека.

А.: Мы встретились 30 ноября, поговорили, выпили и гуляли до четырех часов ночи. Говорили друг о друге: она хотела поселиться в хостеле — негде было жить, но я отговорил, и она осталась у друга.

Я просто влюбился. Через год мы поженились, и сейчас живем обычной жизнью: работаем, общаемся с другими парами, отдыхаем, гуляем.

Мы соблюдаем повышенные правила гигиены, но это должен делать любой ВИЧ-инфицированный. Лично я не считаю, что ВИЧ — самое опасное заболевание. Слишком много внимания в жизни ему уделять не нужно — только то, чего требует сама болезнь.

В основном наши друзья — обычные ребята, никак не связанные с ВИЧ. Мы их специально не отбираем: кто стал другом, тот уже и стал. Но мы до сих пор знакомимся с людьми на форуме для общения, и иногда это дико странно. Недавно, например, общались с мужчиной 35 лет, договорились встретиться. Пришли, он низенький, кругленький, привел 17-летнюю здоровую девушку, которая не знала о его диагнозе. Мы ушли в шоке, больше не виделись.

Но есть, конечно, и хорошие ребята, с которыми интересно. Это узкая тусовка, иногда мы даже ездим к людям с форума в другие города — они принимают у себя, становятся нашими друзьями.

Некоторые из тех, с кем встречаемся, сейчас находятся в депрессии из-за одиночества: ищут новых друзей, подруг. Увидеться с ними, пообщаться и рассказать, что всё, на самом деле, норм — это то немногое, что мы можем сделать.

Н.: В будущем мы думаем уехать из страны, но не из-за болезни, а просто потому, что нам здесь многое не нравится. Хочется в теплые страны. На государство нам именно из-за болезни грех жаловаться: Саша получает, например, одну из лучших терапий практически бесплатно.

Детей мы не планируем, хотя понимаем, что можно родить и здорового ребенка. Это, скорее, из-за нашего эгоизма, а не болезни.

Дмитрий и Светлана, 42 и 35 лет

Вместе пять лет, женаты

Светлана: У меня обнаружили ВИЧ в 2004 году: врачи сказали, что к тому моменту я болела уже около полугода. До конца не понятно, как я заразилась. Мне кажется, что его занесли во время операции, но доказательств нет.

Тогда у меня был муж — мы уже год жили расписанные. Узнав о диагнозе, он остался и помогал, но подозревал, что я ему изменила и так заразилась. Из-за этого через полтора года мы развелись.

О диагнозе знал только он. Друзьям и родителям я рассказала только после развода: мне нужна была поддержка и объяснение, почему мы разошлись. Было другое время, и они приняли диагноз с опасением — долго спрашивали, что делать, чтобы не заразиться. Но помогали.

Первые годы было сложно: я чувствовала вину, совсем закрылась, считала, что меня не примут. Пришлось даже ходить к психологу, которая мне, болеющей ВИЧ, объясняла, что это нормально, что я могу со всеми пить чай, меня могут обнимать и целовать.

Побороть это мне удалось в 2011-м. Я год встречалась с незараженным мужчиной, который знал о моем диагнозе, но мы разошлись из-за участившихся ссор. Я тогда решила — нужно встречаться только с тем, у кого будет такой же диагноз: и мне спокойнее, и все состояния, настроения и проблемы сразу понятны. Но где искать, не знала: на улице же не будешь спрашивать.

Дмитрий: А я в 2008 году заразился от девушки, с которой недавно познакомился. Мы были пьяные, и она не сказала о своем диагнозе. Потом долго извинялась, но дело было сделано.

Меня поддержали, кажется, все, кто узнал: семья, коллеги, друзья. Мне было почти 33, я думал о семье лишь в будущем, а тут всё оборвалось. С этого года у меня не было отношений: я переключился, стал много работать, поддерживать отца и маму, чем мог.

В 2013-м мне нужно было проконсультироваться с врачом, и по пути в центр я увидел красивую девушку. Я на улице не знакомился никогда, но когда увидел, что она идет туда же, подбежал и начал разговор — почему-то был уверен, что она тоже [болеет]. Это оказалась Света.

С.: Не знаю, почему согласилась [познакомиться]. Тоже, наверное, что-то щелкнуло. Вообще в этот центр не только с ВИЧ ходят, там еще и проверяются, и с другими инфекциями приходят. Как он угадал, не понятно.

В тот же день мы пошли выпить по кофе в ближайшем кафе, рассказали свои истории, в том числе о заражении. Оказалось, живем в 15-ти минутах ходьбы друг от друга. Стали чаще видеться.

Для меня было облегчением спокойно рассказывать понимающему человеку о своем диагнозе. Мы быстро сошлись и съехались.

Были обычные проблемы: где-то расходились во мнениях, где-то ошибались. Но сразу всё бросать — не вариант, ведь мы были заранее близки [из-за вируса ВИЧ], так сказать. И мы работаем над собой, чтобы сохранять отношения.

Переломным моментом, когда я поняла, что хочу провести с ним всю жизнь, стал день, когда я начала пить новую терапию. От побочек я целыми днями лежала дома с температурой, вся в сыпи, и ничего не хотела. Дима тогда приехал и сказал, что никуда не уйдет, пока мне не станет лучше. Полностью это исполнить, конечно, не получилось, но полгода, пока мой организм так реагировал, он как только мог помогал: ходил в магазин, делал часть моей работы по дому.

Д.: Через полгода после этого, в 2015 году, мы обручились. В том же году поженились.

Когда ты один, сложнее держать контроль за тем, чтобы пить таблетки в один и тот же час каждый день. Мы стали контролировать друг друга, всегда можно помочь друг другу, если кто-то порезался, например. Ну и секс — он просто есть.

Лично для меня инфекция не играет в наших отношениях никакой роли — у нас просто семья. У каждого всегда будут свои особенности, в нашем случае это ВИЧ. Но с тем, кто не болеет, зараженному общаться сложнее: всегда появляется какой-то разрыв, на уровне восприятия, может.

С.: О детях мы думаем прямо сейчас, читаем и изучаем тему, думаем сами. Есть два варианта: рожать самим или брать на усыновление. В первом случае есть совсем небольшой шанс всё же заразить ребенка, мы этого не хотим.

Но это дело не одного месяца — нужно продумать, стоит ли ему знать о нашем диагнозе, если он будет здоровый, как его обезопасить от возможных заражений и прочее. Но главное, что всё это реально сделать.

Вячеслав и Кирилл, 29 и 28 лет

Вместе три года

Вячеслав: У нас у обоих заражение через незащищенный секс. Были глупые, не пользовались презервативами. Я познакомился с парнем в клубе в 2014-м, а Кирилл — через соцсети в 2013-м. Оба не сказали, что у них ВИЧ.

Когда я узнал о диагнозе, подумал, что это шутка и что не про меня. Я работал на скорой, и действительно хотел продолжать этим заниматься. Но, поразмыслив, ушел оттуда, чтобы не допускать даже малейшего риска кого-то заразить, — это было полностью мое решение.

Мыслей о серьезных отношениях у меня не было, но с диагнозом мне пришло в голову, что их теперь и не может быть. Для меня секс был важной частью жизни, и тут у меня ВИЧ. Не особо понимая, что делать, начал спать со всеми подряд. Конечно, стал пользоваться презервативами, всем рассказывал о диагнозе, но никто на это не обращал особого внимания. Это был очень плохой период в моей жизни.

Кирилл: Я наоборот принял [свой диагноз] очень легко. Случилось и случилось — я же не умираю. Сразу стал выяснять, как нужно теперь жить. Мне помогли друзья, поддержали в семье, морально помогли врачи.

Тогда я решил, что в идеале бы найти того, кто так же болеет. Для меня это было не обязательное условие, но хороший бонус. Казалось, так будет меньше переживаний.

В феврале 2015-го мне написал друг — сказал, что знакомый знакомого убивается по поводу своего ВИЧ, и нужно бы его как-то поддержать, показав в пример себя. Я удивился, конечно, но согласился. Это оказался Слава. Мы начали общаться, я пытался объяснить ему, что ВИЧ — это не клеймо, жизнь продолжается, что это не он виноват. Он, конечно, не слушал.

В.: Я тогда считал, что меня никто не понимает.

К.: Из-за этого я решил, что нужно стараться сильнее. Напросился к нему домой, добился, чтобы он перестал бухать, начал узнавать, как он заразился, что с ним было. В итоге он мне стал нравиться. Первое время, пока Славе всё еще было плохо, я ничего не предпринимал. А потом позвал его на свидание.

В.: У нас уже был бэкграунд из общения, я очень привязался к Кириллу. Казалось, что если я откажусь, он перестанет мне помогать, но вообще я не очень хотел соглашаться.

Но всё прошло на удивление хорошо: мы гуляли по улицам часов пять. Оказалось, у нас много схожих увлечений — слушаем одну музыку, смотрим одни фильмы. И если раньше мы говорили только о ВИЧ, то сейчас стали общаться как обычные люди. Меня это очень зацепило — со мной такого не было последние полгода. Через месяца четыре я переехал к Кириллу.

К.: Мы так спокойно и стали жить. Однажды узнали о форуме для инфицированных — попытались там пообщаться, но нам не понравилось — не наши люди.

Правда, так получилось, вокруг нас сам по себе сформировался круг людей, у которых та же проблема. Лично мне это уже немного надоело: не люблю любые формы маниакального активизма, поэтому стараюсь от этого отойти — не говорить же постоянно о ВИЧ или о том, что ты гей, как некоторые.

Вот мы со Славой практически не говорим о диагнозе, не обсуждаем каждое утро, что происходит в мире ВИЧ. А то, что кто-то выходит с плакатом или пикетом, — это хорошо, но, на мой взгляд, излишне.

В.: Иногда, конечно, приходится [обсуждать]: недавно меня не взяли на работу из-за того, что я заражен, и мы с Кириллом думали, как разбираться.

К.: Я уже никому, кроме врачей, о ВИЧ-статусе не говорю, у меня это везде скрыто. ВИЧ-положительный ничем от других не отличается. Если от него отворачиваются другие, то это их проблема. Мне хотелось бы кому-то помогать, чтобы это поняли и другие, но только не крича об этом. Пока не понимаю, как это сделать.

Статус [ВИЧ-положительного] дает больше возможностей тебя дискредитировать. Но, если ты гей в России, то уже привык и, скорее всего, как я, ко всему относишься спокойно.

В.: Думаю, мы уедем в ближайшее время куда-нибудь в Европу. В будущем, мы, наверное, хотели бы детей, но в России это сложно: придется делать фиктивный брак, собирать документы для усыновления, разводиться. А нормально жить всё равно не дадут.

К.: Нам здесь нравится, но появляется слишком много маленьких проблем, которые меня лично отвлекают. А я не хочу отвлекаться: мы хотим строить обычные отношения, жить вместе, лечиться, если понадобится, а потом тихо умереть — желательно, лет в 80.

В отрицании ВИЧ я прожил два года. Когда узнал диагноз — накричал на врача, вылетел из кабинета и хлопнул дверью. Тогда мне казалось, что доктор специально тянула время и вместо того, чтобы сказать о положительном результате, предлагала сесть и успокоиться. Я старался не думать о болезни, отгонял эти мысли. Тем более, первое время не было симптомов — я хорошо себя чувствовал и жил как жил. А когда стали появляться проблемы — стоматит, грибок, — взял себя в руки и побежал к врачу за таблетками.

Вирус мутировал. Если раньше мы жили с высоким иммунным статусом по 5–7 лет без терапии, то сейчас за год статус падает до 200–300 клеток. И нет таких людей, которые живут без таблеток даже пять лет.

У меня погиб клиент. Молодой парень из Сысерти один раз пришел в группу взаимопомощи, потом мы общались по телефону. Пару раз я приезжал, мы гуляли по парку и разговаривали. У него нашли вирус папилломы, который сильно разросся и был заметен. Я убеждал парня начать терапию и вроде бы убедил, тот говорил, что пошел к врачу. А потом мне передали, что он в больнице. Я даже не успел навестить. Собрал вещи и получил СМС — умер. От пневмонии. Конечно, я себя винил в недосмотре. Ну как так? Мог же уговорить, силой заставить. Обидно, что столько знаний имеешь, а иногда ничего не можешь сделать. Еще два моих близких человека, не клиента, умерли от ВИЧ. У одного был рак, а другой наотрез отказался от терапии и похода к врачу — осознанно сделал выбор умереть. Видимо, не мог жить с этим.

Даже я не избавился от страха до конца. И меня парализует каждый раз, когда приходится признаваться новому партнеру. Вот эти мгновения, когда открываешься, а он еще не ответил. Ужас. Если секс разовый, я ничего не говорю, просто предохраняюсь. А если начинаются отношения — лучше сказать. Лишь однажды парень меня бросил из-за ВИЧ. Ему кто-то рассказал о статусе, и тот пропал. А когда мы случайно встретились, сказал, что не сможет встречаться с таким, как я. Больно и обидно до сих пор.

Консультирую я бесплатно — это своеобразное хобби. Несколько лет получал зарплату в СПИД-центре, когда те получили грант из фонда Элтона Джона. Для нашей группы взаимопомощи тогда даже сняли офис, и мы перестали встречаться на фуд-кортах. Еще у меня есть анкета в Hornet (приложение для гей-знакомств, — прим. ред.). Там написано, что я консультант по ВИЧ. Чаще всего мне пишут, когда я оказываюсь в области — в маленьких городах ребятам негде получить информацию и поддержку.

В Екатеринбурге в группу взаимопомощи ходят мужчины 30–50 лет. Встреча начинается как в анонимных алкоголиках. Мы садимся в круг и озвучиваем свой статус. На встрече могут быть только ВИЧ-положительные. Справку не просят, но в разговоре становится понятно, обманывает человек или нет. Дальше общаемся на любые темы, не обязательно связанные с ВИЧ.

Самый ответственный момент — когда приходит новенький. Ему надо показать правильный путь — чтобы встал на учет в СПИД-центр, чтобы принимал таблетки и не отрицал болезнь. У новичков много фобий — что больше никогда не займется сексом, что партнер будет только положительный. Переживают, что узнают работодатели, родственники. Боятся побочных эффектов терапии. Мы своим примером показываем, что с диагнозом можно нормально жить. Я каждому оставляю номер телефона, если человек захочет поговорить наедине. Мои контакты дают новеньким врачи-инфекционисты и венерологи. Я помогаю только мальчикам. Наркоманы, проститутки и геи — это самые высокие группы риска по передаче инфекции. На каждую такую группу есть группы взаимопомощи.

Сегодня я консультирую реже — вся информация есть в интернете. В России грантов для ВИЧ-положительных МСМ нет. А закон об иностранных агентах усложнил сотрудничество с зарубежными организациями.

Смертельный диагноз — это катарсис. Ты жил-жил и ни о чем не думал. А тут раз и перед тобой реальная угроза гибели через несколько лет. Кто-то полностью меняет образ жизни, кто-то переезжает в более комфортное место. Никто из обычных людей так не следит за здоровьем и питанием, как ВИЧ-положительные. Обычно ребята отмечают, что после ВИЧ жизнь становится лучше.

The Village записал историю тридцатилетнего спортсмена Амира, который ради спасения собственной жизни сбежал сперва из Ставрополя в Москву, а после — в Лондон

Материал не предназначен для лиц младше 18 лет.

Дарья Эванс-Радова

Амир, 30 лет

В Ричмонд, город в 15 милях от Лондона, я переехал всего два с половиной месяца назад. До этого десять с небольшим лет жил в Москве, а вообще я из Ставрополя — там и родился, там и окончил юрфак в центральном государственном университете. Я очень любил свой край и думал, что вся моя жизнь будет связана с ним, но сначала мне пришлось практически бежать в Москву. А из Москвы пришлось бежать в Англию — чтобы выиграть себе с десяток лишних лет. Дело в том, что я гей и пару лет назад у меня нашли ВИЧ.

Спорт

Я вырос в обычной для Ставрополя семье. Ну, может, жили мы чуть выше среднего: отец и мать держали небольшой продуктовый ларёк, который по местным меркам приносил хорошие деньги. Свою гомосексуальную ориентацию я осознал рано, лет в 12, хотя я с детских лет серьёзно занимался спортом и был окружён теми, кого обычно называют настоящими мужчинами. У меня было абсолютно отцовское воспитание, строгое, с режимом. Для понимания, наверное, надо сказать, что отец у меня дагестанец, очень властный и волевой человек. Всю жизнь хотел вырастить из меня то знаменитого футболиста, то баскетболиста, с детского сада таскал меня по всяким спортивным кружкам. В конце концов его план удался, преподаватели сказали, что из меня может выйти толк в лёгкой атлетике. Я очень и очень много занимался, участвовал во всероссийских соревнованиях, а однажды наконец меня даже отправили на международные, в Давос.

Тогда я был абсолютно счастлив — может, потому, что был счастлив мой отец. Тренеры обещали, что если я буду продолжать в том же духе, то чуть ли не на Олимпиаду смогу поехать. Я уже практически спал и видел, как стою с медалью. Не буду скрывать, всё это меня привлекало: я думал, это моя единственная возможность заслужить уважение отца, да вообще выбиться в люди.

Тем временем мне было 16, а у меня ещё ни с кем не было близости. Девчонкам я нравился, наверное, потому, что имел красивое спортивное тело, но меня непреодолимо тянуло только к людям одного со мной пола. Мне стоило нечеловеческих усилий сохранять самообладание в раздевалках после тренировки. Порой в душе я всё же не мог спрятать эрекцию, но среди спортсменов не так сложно найти отговорку — можно всё списать на тестостерон.

Конечно, это дошло до тренера. Сначала он был в ярости, а потом парни рассказали ему, за что мне так досталось. Тренер объяснил, что я оскорбляю кавказские понятия, и вместо больницы потащил меня к отцу. Ещё вчера утром у меня, считай, было всё. Я был обычным подростком, которому было интересно узнавать себя, я жил в провинциальном городе и был соответствующе наивен. Но я даже представить не мог, что неосторожный шаг приведёт к таким последствиям.

Дома он меня сильно избил, сломал два ребра, выбил челюсть — если бы мама и брат его не остановили, то, наверное, он бы меня убил

Университет

Пять лет в университете пролетели быстро. У меня появились какие-то приятели, но студенческой жизнью я не наслаждался. Словно ком в горле застрял: мне было постоянно страшно, что я сделаю что-то не так. Я всё ещё чувствовал влечение к мужчинам, но оно было словно кастрированным — сразу перед глазами вставали картины душа и кипятка, избивающего меня отца. Я был чужд сам себе, не знал себя, боялся себя. И постепенно привык думать, что это испытание, которое я прохожу. Как в спорте — на выносливость. Со временем у меня даже появилась девушка Оля, которая мне как будто даже и нравилась. Мы с ней гуляли и целовались, но до большего не доходило. Она думала, что это потому, что я такой порядочный, воспитанный в кавказских традициях.

Через день в одних шортах и майке я улетел в Москву

Я привык подавлять свои желания, воспринимать свою жизнь как страдание, а тут понял, что могу быть счастлив, могу быть собой. Серёжа открыл для меня новый мир — оказалось, что я не одинок и что не обязательно бороться с самим собой. А родственные души легко можно найти в интернете.

Я зарегистрировался под вымышленным именем, с чужой фотографией на тематических сайтах и начал общаться с геями со всей России — не для секса, а чтобы поговорить и через их истории понять себя. У меня появилось много виртуальных друзей, и я не ходил — летал! Будто выиграл на каком-то крутом соревновании. Гомосексуалы на сайтах и форумах оказались отличными ребятами, добрыми, готовыми прийти на помощь. Видимо, то, что я был таким радостным, заставило отца что-то заподозрить. Он залез в мой компьютер и прочитал переписки с парнями.

Москва

До этого я был в Москве только на соревнованиях и толком ничего не видел. Мне было страшно, но вместе с тем я чувствовал приятное волнение, будто вышел из тюрьмы. Михаил — так звали моего покровителя — встретил меня во Внукове. У Миши была квартира на Кутузовском проспекте, какие я видел только в кино. Мы прожили вместе почти три месяца. В некотором смысле я чувствовал себя секс-рабом, но был не против. Миша купил мне одежду и всё необходимое, показал мне Москву и познакомил с его друзьями-геями. Всех в Москве моя история поражала, и мне часто говорили, что я смелый.

Гей-сообщество оказалось очень тесным и дружелюбным. Ребята помогали друг другу чем только могли — и работой, и советом. Я не стал исключением: друзья Миши предложили мне либо работать тренером в фитнес-клубе, либо участвовать в мужских шоу в ночном клубе для женщин. Юрист из меня был никакой, а вот тело было рельефным. В конечном итоге оказалось, что обе работы можно совмещать. Поэтому днём я работал в фитнес-клубе в Марьине, а вечером развлекал женщин. Не то чтобы последнее мне нравилось, но мне хотелось побыстрее встать на ноги и съехать.

Несмотря на то, что я жил с мужчиной, который мне не особо нравился и работал, считай, стриптизёром, я получал невероятное удовольствие от своей новой жизни. В Москве тоже приходилось быть осторожным, не выдавать себя, но после Ставрополя столица казалась центром либеральных взглядов. Я очень скучал по своему родному краю, еде, погоде, красивой природе, но Москва могла предложить мне гораздо больше — быть собой. Я любил этот город, потому что он не дал мне себя похоронить. Но всё это вскружило мне голову. Парни обращали на меня внимание, друзья Миши тайком звали на свидания, на форумах меня заваливали сообщениями — то, что раньше приносило проблемы, теперь приносило успех в определённых кругах. Я упивался этим чувством.

Но, к сожалению, гей-культура и в Москве существовала и существует подпольно. Вся прячутся, боятся, стыдятся, спят с друг другом почти как животные. Политика государства и общества таковы, что гей-культуре закрыт путь на цивилизованный уровень, и это накладывает свой отпечаток. Геи в общей своей массе ведут беспорядочную половую жизнь: зачем отношения, если их нельзя вынести дальше двери квартиры? Я не стал исключением. Опьянённый свободой, деньгами, вниманием, я пытался наверстать упущенное и менял мужчин очень и очень часто. О прошлом мне иногда напоминала мама, которая звонила тайком и всегда плакала.

Так прошло почти шесть лет. Я сделал московскую регистрацию, сам снимал квартиру, встречался, работал в мужских шоу в ночном клубе. Всем парням там оплачивали абонемент в хорошем фитнесе, чтобы поддерживать форму. Любые недостатки Москвы меркли на фоне жизни, которую она мне давала. Я не понимал всех этих изнеженных геев, которые жалуются на столицу и свои права. После того, через что пришлось пройти мне, это была жизнь мечты. Я думал, что наконец нашёл своё место в жизни. Всё устаканилось, забылась старая боль, обиды. Я перестал думать об отце и о том, что он найдёт меня и убьёт.

Болезнь

Как-то раз я заболел. По ощущениям обычная простуда, я пытался её лечить, но ничего не помогало. У меня опухли лимфоузлы, и пришлось идти к врачу. Меня обследовали и почему-то попросили взять анализ на ВИЧ. Я тогда даже значения не придал, это были какие-то три буквы, не имеющие ко мне отношения. Через неделю я пришёл на повторный приём: анализ крови показал, что я ВИЧ-инфицирован. Сперва я воспринял это спокойно: выслушал врача, узнал прогноз, получил направление в Московский городской центр профилактики и борьбы со СПИДом на 8-й улице Соколиной Горы, — ещё подумал, какое название драматичное. И только когда я дома зашёл в интернет, то наконец понял, что со мной происходит. Я умираю — как, впрочем, и все люди, но гораздо быстрее. В голову полезло всякое — и самым ужасным было то, что я стал думать, словно это расплата за то, что я решил, что заслуживаю счастья. Вспомнил и отца, и то, что прежде воспринимал свою жизнь как испытание. Надо было терпеть, а я сорвался — теперь время платить по счетам.

До этого я косил от армии, теперь этот вопрос был решён: ВИЧ-инфицированных не берут в ряды защитников отечества. Когда я пришёл в себя, первым делом отправился в Московский городской центр профилактики и борьбы со СПИДом, куда мне дали направление. Там был бюрократический ад — и я не знаю, как люди с диагнозом проходят через него. Например, если ты не зарегистрирован в Москве, то в лечении тебе откажут — при этом в других регионах страны вообще нет центров такого уровня. Если регистрация есть, то нужно собрать кипу документов и отнести их в Департамент здравоохранения Москвы. После чего комиссия месяц будет решать, оказывать тебе помощь или нет.

Этот месяц стал вечностью: психологически настолько тяжело ждать, что с каждым днём начинаешь себя накручивать, будто стремительно умираешь. Вместе со мной на лечение подавал парень из Петербурга — ему отказали, но выдали официальный бланк с отказом, на основании которого он обратился в миграционную службу Норвегии, чтобы попросить убежища и помощи. В такой ситуации там не разбираются, кто откуда, — на первом месте права человека. Его приняли, и, хотя оформление документов заняло полгода, необходимые лекарства выдавать ему стали сразу.

Опьянённый свободой, деньгами, вниманием,
я пытался наверстать упущенное и менял мужчин очень и очень часто

Мой запрос одобрили и направили сдавать анализ на иммунный статус. Если в Европе для профилактики начинают выдавать лекарства при иммунном статусе 500 Т-лимфоцитов на миллилитр крови (в миллилитре крови здорового человека 1200 Т-лимфоцитов. — Прим. ред.), то в Москве лекарства начинают выдавать при статусе 350, когда у тебя уже полно вторичных заболеваний, а иммунитет не может сопротивляться вообще ничему. Чтобы в Москве тебя начали лечить, ты должен быть уже очень болен — на той стадии, когда ВИЧ переходит в СПИД. Тебя лечат тогда, когда в этом фактически уже и смысла нет. После того как я сдал тест, врачи сказали, что мой иммунный статус не предполагает лечения. Я попытался выяснить, можно ли купить лекарства на свои деньги, но оказалось, что самое базовое лечение обходится в 100 тысяч рублей в месяц. И это минимум.

Ещё год я жил в Москве без лекарств. Мой иммунный статус падал, и мне было понятно, что если не начну профилактику, то ВИЧ быстро перерастёт в стадию СПИДа. А это уже смертный приговор: как я узнал недавно, из-за кризиса и политических пертурбаций СПИД у нас уже год лечат российскими аналогами европейских препаратов, которые не работают. Наверное потому уровень заболеваемости ВИЧ в России на уровне эпидемии — только официально зарегистрированных больных почти миллион.

С тех пор как мне поставили диагноз ВИЧ, я понял, что если быть геем в Москве ещё можно, то быть ВИЧ-инфицированным геем — очень и очень сложно. Про Ставрополь даже думать не хочу: там бы, наверное, пришлось просто гнить. Правда, есть люди с чутким сердцем, преданные своему делу: многие психологи приходят в отделение инфицированных и предлагают бесплатные консультации, и, ходя на обследования, я познакомился с одной из них. Она посоветовала поговорить с близкими друзьями и родными.

В родной город я не возвращался, отец сказал, что я ему не сын, брат общаться не рвался, а травмировать мать я не хотел. Рассказал друзьям: многие поддержали, некоторые отвернулись. Кто-то сообщил об этом директору клуба, в котором я работал, и меня уволили на следующий день. Гей-сообщество, которое было добрым ко мне, пока я был молодым и здоровым, теперь заклеймило меня. Когда дело касается ВИЧ, все стараются максимально предупредить друг друга, разнести эту весть по знакомым. Что ж, это можно понять. Хотя после того, как узнал диагноз, я даже подумать не мог, чтобы с кем-то вступить в сексуальные отношения. Мысль, что ты можешь кого-то заразить, отбивает любое желание.

Англия

Конечно, мою цель можно было назвать меркантильной, но я этого и не скрывал — моё время капало. Может, главную роль сыграла моя внешность, но на пост отозвались много парней, которые были готовы на мои условия. Постепенно я сблизился с Адамом, бизнесменом, владельцем маленького отеля в Лондоне. Он давно искал партнёра для создания семьи и предложил мне им стать. Месяц мы общались в интернете, а потом вместе приехали в Финляндию и поженились: меньше бумажной волокиты, зато брак признаётся в Великобритании. Ещё три месяца рассматривали моё заявление на супружескую визу, а когда я её получил, то переехал в квартиру Адама в Ричмонде. Для меня до сих пор удивительно, почему мой муж не нашёл себе кого-нибудь на родине, зачем взял на себя это риск, ввязался в тягомотину с визой, браком. А он говорит, что влюбился.

Я иногда даже забываю о своём диагнозе — потому что не чувствую давления со стороны общества

После переезда я сразу обратился в специализированный центр. Как супруг гражданина Великобритании, я могу получать бесплатную медицинскую помощь наравне с местными жителями, и когда врачи увидели результаты моих тестов, немедленно начали бесплатно выдавать мне необходимые препараты. Первые три недели я привыкал к ним и меня жутко тошнило, а Адам и его друзья по очереди оставались со мной, помогали. Теперь я чувствую себя спокойно и защищённо, но до сих пор не покидает ощущение какой-то неувязки: почему страна, которая мне ничего не должна, столько делает для меня? Почему так заботится обо мне? Почему делает всё, чтобы я жил?

Я иногда даже забываю о своём диагнозе — потому что не чувствую давления со стороны общества, потому что в больнице со мной обращаются уважительно, без тени брезгливости. Теперь, когда я вспоминаю, каким раем мне казалась Москва после Ставрополя, конечно, становится смешно: всё действительно познаётся в сравнении. Между Москвой и Великобританией в отношении ВИЧ-инфицированных пропасть. В российской столице либо у тебя много денег и ты можешь покупать себе лекарства, либо ты умираешь в жалком состоянии, потому что к тебе прицепляются все болезни. А тут я уже месяц без простуды из-за лекарств — и это такое счастье! Я чувствую себя здоровым.

Ещё меня не покидают мысли о том, как могла сложиться моя жизнь, родись я здесь. Тяжело об этом не думать. Особенно когда вижу, сколько внимания в английских школах уделяют сексуальному воспитанию: рассказывают о ВИЧ, о способах предохранения, о половых инфекциях, обо всём том, что в России табу. Если бы я школьником услышал такую лекцию в своей родной провинции, то, может, не боролся бы сейчас с ВИЧ?