Жена скрыла о вич

Здравствуйте! Моя мать работает в род доме, ей позвонила дальняя родственница и попросила позаботиться о своей снохе, которая должна рожать, и лежала на данный момент уже в род доме. Уже на следующий день, моя мать узнает, что эта сноха является ВИЧ инфицированной, прочитав ее личное дело. Как оказалось, ни ее муж, ни родители мужа об этом ничего и не знают, и при том при всем логично предположить что ее муж, наш дальний родственник, тоже заражен ВИЧ.

Как быть, если моя мать, как медик не имеет право разглашать чужую информацию, т.к. на нее может подать в суд, с неделю как, молодая мамаша. При том та в свою очередь не имеет права заражать кого-либо без его согласия. Очень хочется помочь родственникам, парню который на ней женился, и который ничего о своей новой болезни не знает. Как ни как в хороших отношениях с ними. Подскажите пожалуйстa, как можно и как лучше поступить в данной ситуации?

Доброго времени суток.

Напрямую сказать о возможном заболевании Вы не имеете права, но Вы похоже об этои и сами знаете, поэтому не буду пугать Вас возможной ответственностью. Остается возможность сказать не напрямую. Я из личного опыта могу посоветовать Вам следующее: уговорите мужа сходить и сдать кровь в качестве донора. Донорскую кровь тщательно проверяют, в том числе на ВИЧ, и при обнаружении заболевания ему обязательно сообщат.

Таким образом муж будет точно знать заражен ли он, а Вы не нарушите закон. Может быть Вы сможете придумать еще какие-то способы косвенного сообщения мужу о проблеме, например придумаете предлог взять анализы у ребенка (я не медик, но возможно ребенок тоже заражен).

Желаю Вам удачи и смекалки, к сожалению иногда приходиться искать лазейки в законе даже для того чтобы сделать доброе дело.

Уголовная ответственность предусмотрена статьей 122 УК РФ:. Заражение ВИЧ-инфекцией
1. Заведомое поставление другого лица в опасность заражения ВИЧ-инфекцией -
наказывается ограничением свободы на срок до трех лет, либо принудительными работами на срок до одного года, либо арестом на срок до шести месяцев, либо лишением свободы на срок до одного года.
2. Заражение другого лица ВИЧ-инфекцией лицом, знавшим о наличии у него этой болезни, -
наказывается лишением свободы на срок до пяти лет.
3. Деяние, предусмотренное частью второй настоящей статьи, совершенное в отношении двух или более лиц либо в отношении несовершеннолетнего, -
наказывается лишением свободы на срок до восьми лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до десяти лет либо без такового.
4. Заражение другого лица ВИЧ-инфекцией вследствие ненадлежащего исполнения лицом своих профессиональных обязанностей -
наказывается принудительными работами на срок до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет или без такового либо лишением свободы на срок до пяти лет с лишением права занимать определенные должности или заниматься определенной деятельностью на срок до трех лет.

Примечание. Лицо, совершившее деяния, предусмотренные частями первой или второй настоящей статьи, освобождается от уголовной ответственности в случае, если другое лицо, поставленное в опасность заражения либо зараженное ВИЧ-инфекцией, было своевременно предупреждено о наличии у первого этой болезни и добровольно согласилось совершить действия, создавшие опасность заражения.

Однако, Ваша человеская позиция понятна. Но почему Вы считаете, что Ваш дальгий родственник заражен? При определеных гигиенических правилах ему не будет передана ВИЧ-инфекция. Люди живут с этим. Не исключено, что Ваш родственник в курсе, просто возможно молодые решили ничего не говорить, не афишировать.

Здесь можно только аккуратно побеседовать с Вашим дальним родственником. В детской карточке ребенка фиксируются сведения о родителях, хронические заболевание, флюорограция и другое. Можно аккуратно обратить внимание Вашего родственника на этот факт. Здесь нужно действовать по принципу: не навреди.А вообще любое грубое вмешательство может привести к распаду семьи, и пострадает прежде всего ребенок.

Эта история — попытка показать изнутри мир человека с ВИЧ. В нем много вины, тревоги, боли и отчаяния. Но и место для любви тоже есть. Просто дослушайте до конца.

— Когда я окончил школу и нужно было взрослеть, я не очень-то понимал, что делать дальше. Был испуган тем, что меня обязывали идти в армию, а я не хотел служить. В этот момент в мою жизнь пришли наркотики. Сначала я попробовал марихуану, потом — инъекционные вещества. Домой я приходил только переночевать и поесть. Работы не было, профессии не было, смысла жизни — тоже. Так прошло десять лет. Когда началась ВИЧ-инфекция, я не помню, — говорит мужчина.

Наркозависимый постоянно испытывает сильнейшее отчаяние. А что еще испытывать, когда ты понимаешь, что не можешь выздороветь, не можешь не употреблять? Какие бы заклятия ты себе с утра ни читал, ровненько к вечеру идешь за дозой снова. В какие бы больницы или к каким докторам ни обращался — все напрасно. Зависимость в те времена побеждала человека на 100%. Все надеются на твое выздоровление, а ты понимаешь, что рано или поздно подохнешь от передоза. Или в тюрьму заберут. Жизнь превращается в существование, в котором очень много боли, горя, наркотиков, злости, отчаяния, безысходности. Нет надежды, нет света, нет будущего. Казалось бы, уже все равно, чем ты болен, от чего ты умрешь…

Несмотря на все это, новость о ВИЧ меня просто выпотрошила. Если какая-то мизерная надежда на будущее все-таки тлела, то теперь она прекратила свое существование. Такой тупик, когда паровоз приехал — и стоит. Ни вперед, ни назад. Ничего. Пустота. Как будто батарея у телефона разрядилась, мигает красным, а подзарядить негде. Но ведь нельзя лечь и умереть. Все равно встаешь по утрам, чистишь зубы, планируешь что-то…

Свой диагноз Алексей скрывал от всех — и от друзей, и от родителей. Признался только на терапевтической группе в реабилитационном центре в 2001 году.

— На группе мы учились жить по-новому, понимали, что, кроме наркотиков, наркоманов, милиции и больниц, есть другие вещи: живые отношения, слезы, смех, откровенность, поддержка. Я признался, что у меня ВИЧ, вся группа меня окружила и обняла. Не на уровне слов, а всем своим существом я ощутил, что меня принимают. Мне стало значительно легче жить с диагнозом. Раньше хотелось отрицать его, заткнуть куда-то, сделать вид, что это произошло не со мной. Диссидентские мысли о том, что ВИЧ не существует — как раз из этой серии, когда люди не могут пережить состояние шока, потому что их никто не поддерживает. Потом я сказал правду родителям. И стало легче.

И все-таки болезнь дала о себе знать. Во-первых, состояние постоянного холода, когда невозможно согреться, что бы ты ни делал. Во-вторых, хроническая усталость. У Алексея хватало сил только на то, чтобы поднять себя утром, дойти до работы, а в шесть вечера вернуться и тут же заснуть в изнеможении. И так каждый день. В конце концов Алексей начал принимать лекарства и делает это до сих пор — день в день, утром и вечером по две таблетки.

— Когда я признался людям в своем диагнозе, мне стало комфортнее, я понял, что мир состоит не только из тех людей, кто может пренебречь мной или осудить. Я начал строить отношения с девушками. Вопросов все равно было много. Сказать о диагнозе или нет? Когда это сделать? Отвернутся от меня или нет? Может быть, с ВИЧ-инфекцией меня никто не будет любить? С этими вопросами я пытался разобраться. Иногда я был честен и смел, иногда — нет. Но о безопасности партнерши я думал всегда.

История знакомства с Ириной, будущей женой, была довольно банальной, как у всех обычных людей. Дело было на курсах повышения квалификации. Алексей тогда уже получил высшее образование и работал психологом, а Ирина занималась маркетингом в одной общественной организации.

Сейчас предлагается поправка в закон, чтобы была возможность не возбуждать уголовное дело, если человек предупредил о своем статусе.

Понятно, милиция ловит женщин из секс-бизнеса, которые без презерватива передают ВИЧ. Проститутку, которая инфицировала нескольких партнеров, сажают. Но почему не привлекают к ответственности мужчин, которых она инфицировала? Они же тоже имеют голову. Почему не надевали презервативы? Почему пользовались секс-услугами? Здесь есть обоюдная ответственность. Но в законе она однобокая — только для тех, кто имеет ВИЧ-статус.

И человек с ВИЧ вынужден жить в постоянной тревоге. С Уголовным кодексом на тумбочке, я бы сказал.

Казалось бы, мы современное общество. Но стигма в отношении ВИЧ-положительных людей никуда не исчезла. Одно дело — соседские сплетни. Такой уровень я даже не хочу рассматривать. Мало ли что говорят соседи. Но когда человека дискриминирует собственное государство на уровне законов и поведения госслужащих, это очень плохо. Если человек с ВИЧ обратится в больницу за медпомощью и откроет свой статус, ему могут отказать, в тот же день выписать — сколько было таких случаев! Или врачи наденут двадцать перчаток во время банального осмотра, будут шушукаться при пациенте… Когда на уровне законодательства есть уголовная ответственность, есть дискриминация, о чем можно говорить?

Я понимаю, что людей, которые могут передать болезнь, нужно оградить. Но ограждения должны быть не в ущерб людям с ВИЧ. Нельзя затрагивать их права. Все не должно сводиться к наказанию людей с ВИЧ-положительным статусом. Должны быть основания. Если мы говорим, что вирус передается только через кровь, то какого черта мне нельзя идти в бассейн? Почему в нашей стране человек с ВИЧ не может работать хирургом, а в Швеции — может.

— Когда мы познакомились с Лешей, я работала в общественной организации, которая помогает в том числе и людям, живущим с ВИЧ. За много лет работы стала относиться к ВИЧ с меньшей опаской. Я знала, что есть такой Алексей, что у него положительный статус и что он занимается интересным делом — вот, пожалуй, и все. Познакомились мы вживую на курсах повышения квалификации. Они длились неделю, и все это время мы были рядом друг с другом, — вспоминает Ирина.

Рожала ребенка Ира как самая обыкновенная женщина. О статусе мужа врачам она просто не сказала — а они и не спрашивали.

— Поскольку я знаю, что стигма очень велика и включает даже уголовную ответственность за инфицирование, то мы, скажу честно, очень тщательно все скрываем. Оберегаем себя и ребенка. Когда я была беременна, то не говорила, что муж с диагнозом. В поликлиниках есть такая практика, когда мужу говорят сдать анализ на ВИЧ. Но это все по желанию. Я готовилась дать отпор, сказать, что муж не хочет сдавать, даже пособие какое-то с собой взяла, где написано, что подобные анализы — дело исключительно добровольное. Но мне оно не понадобилось, потому что доктор вообще об этом не вспомнил. Так ни в поликлинике, ни в роддоме никто ничего не узнал.

— Я считаю ненормальной ситуацию, в которой человека с ВИЧ гипотетически могут посадить, хотя жене известно о его статусе и она сама, по собственному желанию находится в этих отношениях. Все взрослые люди принимают ответственность. Я принимаю на себя ответственность, да, я имею риск. И это дело не только моего мужа как человека с ВИЧ, но и мое собственное. Если человек предупредил о своем диагнозе, то о наказании не может идти и речи. Если же он не предупреждал и не принял никаких мер к предохранению, тогда, конечно же, должны быть другие варианты последствий. Я даже говорила Леше: давай расписку напишу, что знаю о твоем диагнозе и принимаю ответственность. Но это не работает. Такую расписку никто не примет. Так что ситуация нелепая, ее точно нужно менять. Для меня уголовная ответственность за инфицирование — такой же глупый, неработающий рычаг, как смерть с косой на плакатах. Как будто это предотвратит распространение ВИЧ!

— Скажите честно: вы же чувствуете тревогу, боитесь заразиться?

— Да. Не каждый день, не постоянно, но бывает. Особенно когда мы были в процессе зачатия. Я испытывала большие страхи — но ведь и причина была реальной. Сейчас я чувствую тревогу не каждый день. Иногда даже забываю, что у Леши что-то есть. Страх возникает, когда что-то происходит: мелкая ранка у мужа, например. Я думаю, это нормальный инстинкт самосохранения. Раньше я делала тесты на ВИЧ достаточно часто, раз в полгода точно, но после беременности и рождения дочери перестала. Мы занимаемся сексом только в презервативе. А никаких других опасных для заражения ситуаций не было. Сейчас страхов меньше — вот и количество тестов в год уменьшилось.

В быту у нас все точно так же, как у любой семьи. Мы едим вместе из одной посуды, наши зубные щетки стоят в одном стакане. Вообще никаких заморочек.

Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!

Быстрая связь с редакцией: читайте паблик-чат Onliner и пишите нам в Viber!

– Общаетесь с ВИЧ-инфицированными?

– Моя бывшая – это единственный человек с ВИЧ, с которым я общаюсь. С остальными в больнице даже подружиться не удается. Мы общаемся, пока там лежим, а после – уже нет. Все боятся. Мне разные истории рассказывали. Например, у одного мужчины двое детей и жена, в браке уже лет 10. И семья не знает, что у него ВИЧ. Он ходит в больницу, получает лечение и пьет таблетки. Как мы с ним после больницы сможем общаться?

– Как реагируют окружающие, когда узнают, что у вас ВИЧ?

– Вы знали что-либо о ВИЧ, когда заразились?

– Практически ничего не знал. Не различал ВИЧ и СПИД. Думал, что это где-то там, далеко, что это болезнь наркоманов. А я же не наркоман, меня это не должно коснуться, и с ними не общаюсь.

Я познакомился с девушкой, назовем ее Инна, и мы стали жить вместе. О том, что я – носитель ВИЧ, узнал только 4 года спустя, когда заболел пневмонией. Еще проживая с ней, я стал замечать, что со мной что-то не то происходит. Внезапная температура, жар, на теле – грибки. Стало физически тяжело. Я работал в промышленном альпинизме, где нужно много сил. Мы с напарником всегда работали на равных, а тут я вижу, что он норму делает быстрее меня, а я не могу. И я не понимал, почему так? Вроде все хорошо. К врачам я не ходил, потому что, как правило, раньше все само проходило. Это настораживало, но не более.

– Вы простили ее безответственность?

– Я понял причины, почему она так поступила. Общество боится таких людей, и они в ответ также боятся сказать о себе. Их много. Если смотреть статистику, в Новокузнецке около 2% заразившихся. К примеру, если в ТЦ, где мы сейчас сидим, находится 1 000 человек, то 20 из них – носители ВИЧ. Я общался с такими людьми, через общих знакомых знал, что они заражены, но они боялись даже мне сказать об этом. Просто потому, что запуганы и боятся осуждения. Я думаю, Инна боялась, что я ее отвергну, и поэтому так поступила. И она действует так до сих пор! Даже отец ее ребенка не знал о ее ВИЧ-статусе. Но не заразился, слава Богу.

– Чего больше боятся носители ВИЧ: самой болезни или того, что их будут считать маргиналами?

– Родственники и друзья как отнеслись к вашему ВИЧ-статусу?

– Никто не отвернулся. Все поддерживали: мол, борись. Начали искать информацию, читать. Никто же ничего про ВИЧ не знал. Мама переживала. Она не стала меня ругать, что я сам виноват. Наоборот, поддержала. Было много советов, что только не предлагали!

– Да, и такое было! Прополис есть, мед, чтобы повысить иммунитет. А у меня аллергия на все это возникла. Некоторые травы, зверобой, например, конфликтуют с терапией – они подавляют друг друга и взаимно нейтрализуют действие. Голодание предлагали. Но голодать и пить таблетки – это перебор.

– Когда вы узнали о ВИЧ-статусе, вы были женаты. Вам пришлось расстаться?

– Получилось так, что я очень сильно болел. Жена стала сильно грустить рядом со мной, и я понимал, что в таком состоянии мне придется быть до конца жизни и будущего у нас нет. У нас разница была 12 лет, она молодая совсем. Я предложил расстаться, и жена с легкостью на это согласилась. Расстались по-хорошему, общаемся до сих пор. Ей повезло, у нее ВИЧ не подтвердился.

– Когда вы узнали о диагнозе, не было желания не ходить к врачам, а ярко и радостно дожить остаток жизни?

– Был период, когда я стал принимать много таблеток. До этого я в принципе никогда их не пил, да и к врачам редко обращался. А тут их стало неимоверное количество, и я буквально давился ими. В какой-то момент я забросил их на целый месяц. Настроение заметно улучшилось: таблетки не пью – и как будто здоровый! Но здоровье стало хуже. На момент, когда я бросил пить таблетки, у меня было 136 иммунных клеток, а когда вышел из больницы, всего 26! В итоге получилась регрессия, когда вирус приспосабливается, и пришлось даже менять терапию.

Когда уже от меня ушла жена, у меня не было денег платить за съемную квартиру, не было работы, и я переехать жить со съемной квартиры к бабушке. Помню, я тогда размышлял, что же делать дальше. По сути, моя жизнь закончилась. Я думал: как же так? У меня раньше были цели в жизни, какие-то планы, и вдруг все это оказалось перечеркнуто. Я ведь раньше занимался роупджампингом (прыжки на альпинистских веревках с различных высоких объектов – прим. ред.) , в каких только передрягах не был. Неужели такая ерунда меня сломает? Я так и задал себе этот вопрос. И сам себе ответил: даже если мне осталось жить лет 10, проживу в удовольствие. Несмотря ни на что. Начал понемногу приводить в порядок мозг, возвращаться к привычной жизни. Стал расширять круг общения, возобновил старые контакты, и они, сами того не подозревая, стали выводить меня из этого состояния.

– Получается, человеку нужен человек?

– Да, в одиночестве все это сложно пережить. С людьми проще воплощать мечты.

– Какие мечты у вас?

– Я хочу уехать из Новокузнецка. Очень грязный город, он меня очень сильно угнетает. Хочется туда, где больше солнца, тепла. Хочу иметь больший доход, чем сейчас. Много путешествовать.

– Как вам помог роупджампинг?

Было страшно, как будто в первый раз. В какой-то момент я понял, что страхи отступают. Сейчас мое психологическое состояние вернулось к тому, каким было до заражения. Я и раньше очень сильно ломал свою психику. Занимался экстремальной йогой – лежал на гвоздях, стеклах, ходил по углям. Мне было просто интересно, смогу ли я. И в этой истории с ВИЧ я понял, что вирусу никак не выгодно, если я занимаюсь чем-то экстремальным.

После прыжков у меня стали резко повышаться иммунные клетки, я стал лучше себя чувствовать. Стала падать вирусная нагрузка (количество вирусных клеток в крови). Сейчас она нулевая. Возможно, она бы со временем снизилась из-за приема таблеток, но и от прыжков хуже не стало. Мне сейчас хочется жить дальше, что-то делать. Я хочу еще дальше менять свое мышление, жизнь, развиваться в других направлениях. Возможно, есть действительно взаимосвязь между выработкой адреналина и снижением ВИЧ, но таких исследований нигде не проводили.

– Сейчас, пережив внутреннее падение и опустошение, вы боитесь смерти?

– Я и тогда не боялся, экстремальная жизнь привела к этому. Я много раз был на грани жизни и смерти и считаю, моя жизнь прожита не зря. Я занимаюсь прыжками 12 лет, создал команду, это движение живет в нескольких городах. Люди благодарны, что они через прыжки изменились и стали другими. Детей у меня нет, и, учитывая мой диагноз, уже не будет. Мое главное детище – это роупджампинг, которым я очень горжусь.

Свекровь и муж убедили ее в том, что ВИЧ не опасен. Это едва не стоило ей жизни

Чем старше, тем больше свидания становятся похожи на собеседования. Когда тебе за сорок, конфетно-букетный период уже не такой романтичный. Мы не так говорили про чувства, как восемнадцатилетние влюбленные, — гораздо больше внимания уделялось материальным вопросам: как мы будем жить, где, на что… Конечно, много говорили о Боге, посещали святые места, узнавали друг друга. Меня ничто не настораживало в нем. Ни к каким группам риска он не относился, наркотики не принимал, гепатитом не болел, с маргиналами не общался.

Мы обвенчались. Это было летом, на [день памяти] Сергия Радонежского, в любимом храме, по благословению батюшки и без близости вне брака. Мы были серьезно настроены и хотели детей… Дети не получились — получился ВИЧ.

Было очень страшно. В какой-то момент количество вирусов в крови начинает зашкаливать, и иммунитет резко падает. То есть если до брака у него был иммунный статус около 1000 клеток, то после — резко упал до 100 клеток. От такого скачка состояние может ухудшиться настолько, что человек, который утром еще нормально соображал и довольно неплохо держался, вечером может просто мимо горшка ходить и лежать пластом. Все это происходит очень резко.

Вместе мы прожили три года. Сейчас мы не вместе, разошлись по обстоятельствам, с болезнью не связанным, и говорить об этом не могу, потому что это не моя тайна, но, когда ему позволяет работа, он звонит и благодарит за то, что я спасла его.

Мы и года не прожили вместе. Нашему сыну Жене тогда было 22 года, он учился и работал. Когда Борю положили в больницу, он приходил после работы — больше некому было: все родственники от нас отвернулись из-за ВИЧ, я же работала на две ставки. Сыну тогда нужно было и учиться, и папу переворачивать, и бегать по врачам и аптекам, и зарабатывать деньги. А мое здоровье рухнуло, начался дефицит клеток — мне поставили диагноз СПИД.

Вскоре Борис умер. На его похороны не пришел ни один наш родственник. Некоторые пособолезновали по телефону и этим ограничились. Причем все знали, что он умер от рака! Но отношение ко мне, видимо, помешало им проститься. Мы хоронили Борю втроем: я, сын и его друг. Они оба были в форме и отдали последнюю честь. Все было красиво. Даже в такой страшной беде, как смерть, самые близкие отвернулись от меня.

Когда я вернулась на старое место работы, мое пальто повесили отдельно. Налили воды в пластиковый стакан и начали разговаривать сквозь зубы, без особого желания. Это было так странно осознавать: вчера я была педагогом высшей категории и примером для всех, а сегодня — изгой. Животный страх за свою жизнь подавляет чувство эмпатии.

Фото: страница Анны Королевой в Facebook

Но я решила, что, если уж Бог послал мне эту болячку, то надо это использовать, чтобы помогать людям, которые попадают в ту же ситуацию и не знают, что делать. Сейчас я работаю волонтером, хожу на встречи и посещаю храм на Долгоруковской. Мне нравится моя христианская община — это отдельный мир, в котором царят добро и взаимопомощь. К моему диагнозу там относятся нормально, а среди прихожан есть даже врачи, которые интересуются моим здоровьем. Постепенно убеждения людей меняются, и батюшки тоже начинают о многом задумываться.

Фото: страница Анны Королевой в Facebook

Наиболее прогрессивные начинают организовывать встречи с медиками и ВИЧ-положительными прихожанами, чтобы давать людям ответы на эти вопросы. Тем не менее до сих пор остаются такие, как протоиерей Дмитрий Смирнов, который считает, что нет такой болезни, это все от уныния и касается одних только геев. Однако большинство ВИЧ-положительных, по последним данным, — это гетеросексуальные пары. К геям у меня нет никаких предубеждений, если их отношения основаны на любви. Среди моих знакомых есть пара ВИЧ-положительных мужчин нетрадиционной ориентации, которые ведут нормальный образ жизни: лечатся, путешествуют, занимаются наукой. И когда я с ними общаюсь, то меня меньше всего волнует, какой они ориентации.

Анна Королева и протоиерей о.Валерий (Буланников), настоятель московского храма Святителя Николая в Новой Слободе, к которому может обратиться любой человек с любым вопросом о ВИЧ-инфекции

Фото: страница Анны Королевой в Facebook

В детстве я хотела быть либо капитаном корабля, либо директором школы, иметь большую семью, шестерых детей, свой дом… Счастье — вставать рано утром, провожать мужа на работу, детей — в школу, купать их в любви и заботе.

В больницах Алсу часто сталкивается с пренебрежительным отношением врачей и отказами в лечении. Так, в 2013 году она лечила панкреатит самостоятельно трехдневным голоданием из-за того, что врачи побоялись брать у нее кровь и не смогли поставить катетер в вену. На лицевой стороне карточки у Алсу до сих пор написан код ВИЧ-инфекции, а в больнице она сталкивается со стигмой не только из-за своего ВИЧ-статуса, но и из-за бывшей наркозависимости.

*имя изменено по просьбе героини" class="lazyload" data-src="https://icdn.lenta.ru/images/2018/10/25/18/20181025180523647/preview_64a575ae304e0a00f841dcb5e35e85ab.jpg" />

Позже оказалось, что парня осудили за изнасилование, а все что он рассказывал о себе, было ложью.

Семья и друзья приняли ее. Света считает себя неконфликтной и очень боится столкнуться со стигмой. По этой причине уволилась и временно работает уборщицей.

На вопрос — что делать дальше, она пока себе не ответила. Но точно знает, что хочет найти себе хорошего врача, который мог бы доступно рассказать ей об инфекции и о том, как защитить себя от дискриминации, о которой так много пишут на форумах и в Facebook." class="lazyload" data-src="https://icdn.lenta.ru/images/2018/10/25/18/20181025180530869/preview_838a382de81618aa60d5a04dc3b70835.jpg" />

В 2003 году у него возникли сложности с обрядом рукоположения в дьяконы. Служители церкви были против, потому что у Романа ВИЧ. Затем по этой же причине его родители столкнулись с унижениями со стороны родственников бывшей жены.

Еще один случай произошел, когда Роман работал в школе. Родители учеников потребовали уволить преподавателя, когда узнали о его ВИЧ-статусе. И, хотя закон был на его стороне, вскоре ему все равно пришлось оставить профессию.

Сейчас Света снова замужем, работает директором салона красоты.

На вопросы о стигме говорит, что ни разу с подобным не сталкивался. Впрочем, ВИЧ неоднократно становился помехой для создания серьезных отношений.

Из инфекционной больницы после анализа на ВИЧ Артура выгнали, не объяснив причин. А когда через несколько лет он пришел в СПИД-центр за помощью, у него осталось всего девять иммунных клеток и был цирроз печени. Сейчас он принимает терапию и работает программистом.

*имя изменено по просьбе героя" class="lazyload" data-src="https://icdn.lenta.ru/images/2018/10/25/18/20181025180600630/preview_dcdf96d99a28261917cc73c35474c254.jpg" />

Лена — председатель родительского комитета в детском саду своих детей. В мае 2018 года одна из мам из-за внутреннего конфликта рассылала сообщения о ее ВИЧ-статусе в социальных сетях, пытаясь настроить всех против нее.

Недавно Михаил впервые лично столкнулся со стигмой: его и отца сняли с социального обслуживания. По словам Михаила, чиновники собеса мотивировали это тем, что не могут подвергать своих сотрудников опасности, так как у Михаила ВИЧ.

Алия рассказывает, как ее изолировали в инфекционном кабинете во время беременности, как из-за халатности медсестры ей задержали терапию, как на работе узнали о ее ВИЧ-статусе, и она оказалась под угрозой увольнения.

*имя изменено по просьбе героини" class="lazyload" data-src="https://icdn.lenta.ru/images/2018/10/25/18/20181025180615028/preview_6d2bc6f192d9516f38c4408656bb1255.jpg" />

*имя изменено по просьбе героини" class="lazyload" data-src="https://icdn.lenta.ru/images/2018/10/25/18/20181025180618869/preview_eb5104ee25b50fffd1b78d392ca68cad.jpg" />

Алсу*, 39 лет, Казань, Татарстан

Алсу живет с ВИЧ 16 лет. За это время она поборола наркозависимость и перестала оказывать секс-услуги. Сейчас у нее есть муж и сын. По состоянию здоровья она не работает, но в оформлении пенсии по инвалидности ей отказывают.

В больницах Алсу часто сталкивается с пренебрежительным отношением врачей и отказами в лечении. Так, в 2013 году она лечила панкреатит самостоятельно трехдневным голоданием из-за того, что врачи побоялись брать у нее кровь и не смогли поставить катетер в вену. На лицевой стороне карточки у Алсу до сих пор написан код ВИЧ-инфекции, а в больнице она сталкивается со стигмой не только из-за своего ВИЧ-статуса, но и из-за бывшей наркозависимости.

*имя изменено по просьбе героини. Фото: Марина Шинденкова

Сейчас он женат на другой, хоть мы и общаемся до сих пор. Многого я о его новой жене не знаю. Разумеется, ей он тоже сразу рассказал о своем диагнозе, потому что не привык врать. Но вирус он ей не передал, потому что после нашего разрыва он продолжил терапию, и вирусная нагрузка у него на момент вступления в новый брак была настолько низкая, что он не мог заразить. Получается, в какой-то мере я спасла еще и эту женщину, заставив его принимать АРВТ вовремя.

Как и я в свое время, мой сын нацелен на семью, крепкий брак и детей. Не знаю, как буду объяснять внукам, что такое ВИЧ. Надеюсь лишь на то, что к 2030 году мы уже победим эту болезнь. Уже сейчас существуют экспериментальные инъекции, которые можно делать раз в четыре месяца. Я возлагаю большие надежды на генную инженерию. Что-то изобретут! Обязательно изобретут…