После демобилизации по дороге с фронта домой андрей заболел тифом
Сергей Алексеев - (Крамола). Столпотворение
| Поиск по библиотеке: | Книги на иностранном языке: A B C D F G H I J K L M P R S T U V W Книги на русском: А Б В Г Д Е Ж З И Й К Л М Н О П Р С Т У Ф Х Ц Ч Ш Щ Э Ю Я |
|
Он хотел немедленно вернуться, но прямо перед собой, за тальниками, увидел тот самый кедр и сразу подумал, что сегодня же он приведет сюда Альбинку и покажет постель под куполом. Ей обязательно понравится, а залезть она сможет, вон какая длинноногая и ловкая, хотя на целый год младше Андрея.
У подножья ствола лежала толстая, мягкая перина пережелтевшей хвои, прошлогодняя труха от шишек, распущенных бурундуками; под огромной кроной было тихо, покойно, словно в пустой церкви. Андрей дотянулся до нижнего сучка и отдернул руки: там, наверху, кто-то был! Веревки между отростков раскачивались, и попона провисла так, как если бы на ней лежал человек…
– Эй, кто тут? – окликнул Андрей, отступая от дерева, чтобы лучше рассмотреть.
В недрах купола что-то трепыхнулось и замерло, веревки остановились. Андрей увидел длинную полу тулупа, свисающую с войлока.
– Ленька? Ты зачем туда залез?! – крикнул он. – Это мы с отцом первые придумали!
В ответ послышалось какое-то всхлопывание: наверное, Ангел прыгал на попоне.
– Слазь! – потребовал Андрей. – Я же знаю, что это ты!
– А я на небушке сижу! А я на небушке сижу! – счастливо пропел Ленька-Ангел, раскачиваясь.
Андрей понял, что его не согнать с дерева, и со злости швырнул палку. Но палка не долетела и до середины кедра, зависнув на ветках.
– Я – андел! Я – андел! – торжественным и страшным голосом провозглашал Ленька.
Тогда Андрей выворотил из кучи валежника увесистый сук и постучал по стволу.
– Слазь, дурак несчастный! – закричал он, чуть не плача от бессилья.
И вдруг услышал топот многих ног. По лугу к кедру бежали свободненские мальчишки.
– Вот он, вот! – заорал один из них. – Держи его!
Андрей подумал, что они ловят зайчонка, и даже огляделся вокруг себя, но в следующую секунду все понял.
– Ага, барчук, попался! – крикнул веснушчатый мальчишка, сын Анисима Рыжова. Но сам встал и смотрел на Андрея, моргая рыжими ресницами. Остальные, человек семь, затоптались на месте, не зная, как приступить, медлили. Андрей вскинул дубинку.
– Не подходите! – чужим голосом выдохнул он. – Убью!
– Бей! – заорал веснушчатый и с голыми руками кинулся на Андрея. – Дави его!
Андрей прижался спиной к кедру, махнул дубинкой – мальчишки отскочили, и попало только веснушчатому. В мгновение тот перехватил дубинку и рванул на себя. Андрей не отпустил, цепляясь крепче. Взрывая ногами прелую хвою, они закружились на месте, а вокруг колобродили и суетились остальные мальчишки. Изловчившись, Андрей вывернул-таки дубинку из рук веснушчатого, и тот заблажил, отступая:
Андрей не успел увидеть, кто ударил его и чем. И боли не было. Только земля опрокинулась и придавила собой, как подстреленная лошадь. Мальчишки, увидев фонтан брызнувшей крови, попятились, кто-то упал и громко закричал. Всем стало страшно. Обгоняя друг друга, они ринулись в глубь чащобника.
А с кедра слетел и мягко опустился на траву невесомый Ангел…
Поздно вечером, когда вагон остыл от дневного зноя, посадили еще несколько человек. Люди уже дремали, урывая часы прохлады, но тут повскакивали с пола, начались расспросы: кто? какой партии? какие новости на воле? Андрей лежал, притиснувшись к стене – места в вагоне уже не хватало, – и в какой-то сумрачной полудреме слушал приглушенные разговоры, как в детстве слушают скучную сказку, борясь со сном. И вдруг сквозь рой голосов пробился один знакомый. Андрей приподнял голову и в следующее мгновение, опираясь на стенку, встал: сомнений не оставалось – среди новичков был человек по фамилии Бартов. Это он приказал взять Олю в заложники.
Расталкивая людей, Андрей пошел на его голос, туда, где сидели большевики. Он цеплялся за чьи-то плечи и руки, протискивался между телами, и когда уже был у двери, Бартов замолчал.
Андрей разодрал руками бинт у рта.
– Бартов! – сквозь гул голосов хрипло прокричал он. – Где заложники? Где моя сестра?! – Сунулся вперед и схватил кого-то за грудки: – Где заложники? Где?!
Все-таки это был Бартов. Он попытался оторвать от себя руки Андрея, но тот налег всем телом, прижал его к стене. Кто-то сильный оттаскивал Андрея, рвал полы френча.
– Я не знаю, где заложники! – Бартов перестал сопротивляться, дышал часто.
– Что вы сделали с ними? – кричал Андрей и слышал только свой голос. – Где моя сестра? Я Березин!
– Спроси, спроси! – поддержал кто-то из темноты. – Большевики применили систему заложников! Бесчеловечный прием!
– Замолчи, иуда! – оборвал Бартов. – От хорошей жизни применили! Республика на грани смерти.
Андрей уже не мог кричать и лишь теребил влажную от пота рубаху Бартова. Кто-то схватил его поперек туловища, оторвал от Бартова, но Андрей наугад ударил в чье-то лицо и вновь потянулся к смутно белеющей потной рубахе. На пути возник долговязый боец, и в следующее мгновение Андрей упал навзничь, схватившись за лицо. Перед глазами поплыли красные сполохи, повязка быстро и густо напиталась кровью, острая боль пронзила голову и на какой-то миг сделала Андрея недвижимым.
А в вагоне уже началась драка. В темноте невозможно было понять, кто за кого; люди давились в тесноте; слышались гул, тяжелое дыхание и хрип, треск разрываемой одежды. Андрей встал на четвереньки, но тут же был сбит. Кто-то грузный навалился сверху, придавил к полу так, что чуть не остановилось сердце. Хватая ртом смешанный с кровью воздух, Андрей свалил с себя упавшего и, цепляясь за чью-то гимнастерку, поднялся на ноги. Вагон содрогался от движений десятков людей, в темноте призрачно мелькали лица, сжатые кулаки; густой ор заполнил тесное пространство.
Кто-то громко плакал навзрыд и ничуть не стеснялся слез.
Неожиданно для себя Андрей осознал, что потерял ориентировку и не знает, куда идти, в какой стороне остались Ковшов и Шиловский. Он двинулся, как показалось, вдоль вагона, но тут же наткнулся на стенку. Кто-то ударил его по ноге, кому-то он сам наступил на руку. Где-то должна быть дверь… Андрей пробирался, щупая стенку, его бросало по сторонам, кружилась голова, и от боли терялся слух. Двери не было, хотя чудилось, будто он обошел весь вагон по периметру. Тогда Андрей выбрал свободное место и опустился на пол. В противоположной стороне кто-то начал стучать ногами в стену – методично и сильно; вздрагивал пол, трясся вагон.
– Я от постучу! – окрикнул часовой. – Прекратить!
В ответ застучали мощнее, качнулся пол, затрещали доски.
– Русским языком сказано – не стучать! – вознегодовал охранник, а Андрея вдруг осенило: Ковшов стучит! Он поднялся и двинулся на стук…
В тот же миг ударил хлесткий в ночи выстрел. И щепа, выбитая пулей, оцарапала Андрею горло. Показалось, стреляли в него, но пуля прошла мимо, пробив обе стены навылет.
Ковшова это взбесило. Он застучал кулаками:
– Стреляй! Ну, стреляй, сука! Тут я! Вот он!
Андрей был уже рядом с Шиловским, безучастно лежащим у стены.
– Стреляй! – орал Ковшов. – Или я тебя завтра кончу!
На него зашикали, одернули, потянули на пол. Ковшов вывернулся, сел на корточки у двери, сказал со стоном:
– Погодите вот, погодите… Вырвусь – похлебаете кровушки.
В темноте картавый голос попытался образумить его:
– Товарищ, товарищ, врага надо брать хитростью. То, что делаете вы, бесполезно и только разозлит их, разгневает. У вас, товарищ, нет опыта подпольной работы. И в тюрьмах вам сидеть не доводилось, и на пересылках не бывали… А я из Нарымской ссылки дважды бежал, и поверьте, опыт есть.
– Из Нарымской самый ленивый только не бежал, – отозвался хмурый голос. – Кончай агитацию, спать охота…
Ночью Андрей услышал дыхание паровоза и дребезжащий гул рельсов. Паровоз подкрадывался к вагону тихо, по-воровски, и потом ударил буферами неожиданно. От сотрясения многие повскакивали, возникло замешательство, однако вагон уже был прицеплен и паровоз потащил его в темную, без единого огонька, степь.
– Все, товарищи, – заключил Бартов. – Вывезут в степь и расстреляют.
Стало тихо, лишь по железной крыше стучали сапоги охраны. Очнувшийся от сна сумасшедший беляк сказал неожиданно громко и весело:
– А я сам-то рязанский! У нас в деревне все певу-учие были…
И повел неизменную свою песню о том, как брат в пиру обидел сестру.
Словно подстегнутый его голосом, в глубине вагона тревожно запел хор:
Вставай, проклятьем заклейменный,
Весь мир голодных и рабов…
– Пойте, мать вашу! – заорал Ковшов. – Пойте – ломать буду! Сломаю!
В узком окошке под крышей возник фонарь, показавшийся ярким, слепящим, просунулась рука с гранатой. Кто-то злобно сказал:
– Я те хребет сломаю! Стукни еще раз!
– И стукну! – взъерепенился Ковшов. – А ты чего с крыши-то? Иди сюда, спускайся. Один на один! И поглядим, кто кому!
Он подпрыгнул, норовя выхватить гранату, – не достал.
Свет в окошке убрался, и вместе с непроглядной теменью повисла тишина.
– Кто знает, мужики, когда побьем всю красную сволоту, по сколь земли полагается? – вдруг спросил сумасшедший. – Я вот считаю – сосчитать не могу, а? За одного комиссара сулили аж по три десятины, за каждого красного – по одной. Вот ежели пяток хлопнуть, а?
…После демобилизации, по дороге с фронта домой, Андрей заболел тифом. Его вынесли из вагона на каком-то полустанке недалеко от Самары, положили на снег, и кто-то сердобольно прикрыл лицо фуражкой. Сознание еще теплилось, и Березин с трудом свалил ее. И прежде чем уйти в темноту, запомнил, что с белого неба падал крупный белый снег. Заледенев на лице, он чем-то напоминал сегодняшнюю повязку.
Время перестало для него существовать, и он не знал, сколько продолжалось такое состояние. Казалось, недолго, несколько минут, однако когда он снова смог различить вокруг себя предметы, стал узнавать горячие, сухонькие руки, то увидел пучок желтой, распустившейся вербы на подоконнике.
Старушка часто склонялась над Андреем и подолгу смотрела ему в лицо, верно, думая, что он лежит без сознания и не чувствует. А он все видел и чувствовал и не мог наглядеться в эти старушечьи глаза. Однажды он подумал, что если и существует на свете Судьба, то обязательно вот в таком образе. По тогдашнему его разумению, она выглядела старицей, поскольку ей приходилось опекать сразу множество людей разных поколений. Человек может и умереть, а Судьба его остается, набирает новое пополнение и ведет людей дальше. Наверное, поэтому так часто человеческие судьбы повторяются с удивительной точностью.
Это пришло ему в голову, когда вернулась утраченная способность думать.
В небольшом домике Василисы Ивановны бывало одновременно до трех-четырех тифозных – в основном солдат, едущих с фронта, и беспризорных детей. Число это всегда сокращалось: одни, еще слабые после болезни, прощались с престарелой фельд–шерицей и уходили, других Василиса Ивановна кое-как обряжала, укладывала на саночки и отвозила на кладбище. Но всякий раз, немного отдохнув, она снова впрягалась в лямку и шла на вокзал.
Лечила она какой-то маслянистой жидкостью, подавая ее мензурками три раза в день. Андрей пил это лекарство, и каждый раз ему чудился новый вкус – то горький, то солоновато-терпкий или сладкий, пока он не понял, что это обыкновенный керосин. Другого снадобья у Василисы Ивановны просто не было.
Бог знает, что помогло – керосин или заговор, однако на третьей неделе болезни он начал вставать. Василиса Ивановна расспрашивала его о родных и пока не отпускала, хотя он, как все ею выхоженные, пытался уйти. Она увещевала не ходить, пока слабый и пока нет вестей от родных, которым она отписала.
– Не затем, батюшка, я тебя с того света доставала, чтоб назад-то отправить, – говорила она. – Приедет отец, увезет. Не то сомнут тебя по дороге и не заметят…
Андрей понимал, что и впрямь не доедет один в таком состоянии. Еще бы месяц, чтобы окончательно встать на ноги… Однако он видел, как Василиса Ивановна каждый день завязывает в тряпицу какие-то вещи, уходит на несколько часов и возвращается с узелочком крупы или муки. Ее дом пустел на глазах и становился гулким. На стенах еще оставались картины, ставшие Андрею дорогими именно в то время, когда возвращалось сознание и способность мыслить. Говорить он не мог, поэтому лежа смотрел на мягкие пейзажи с лугом и стогами, подернутые легким туманом, на простенькую излучину безвестной речки с ярко-зеленым островком травы, на золотые, в косых лучах заходящего солнца, безмятежно радостные сосны; и оживала душа, наполняясь жаждой жить. Картины эти, словно окна в мир, освещали дом Василисы Ивановны, наполненный страданием и болью. Но как-то раз Василиса Ивановна привела с собой живенького еще старичка, который расторопно пробежался вдоль стен, глянув на картины сквозь глазок пенсне, и, зажимая платочком нос, одобрил:
– Узе, да! Узе, да! – и выставил на стол бутылку денатурата.
– Добавь еще, батюшка! – попросила Василиса Ивановна. – Тиф кругом, а лечить нечем…
Молния летела в лицо.
Очнувшись, Андрей не сразу понял, что его закапывают. Земля давила грудь и порошила лицо. Только руки торчали из ямы, и это обстоятельство в первую секунду вызвало досаду: хоть бы зарыли как следует…
И вдруг пронзила мысль – жив! Зачем же хоронят? Он за–кричал:
Андрей на какой-то миг вновь потерял сознание. Пришел в себя, когда ему ножом начали разжимать зубы, пытаясь напоить из фляжки. Он лежал на шинели, двое красноармейцев хлопотали около и переругивались. Андрей взял фляжку и выпил всю до дна, отбросил в сторону.
– Что со мной было? – спросил он.
– Да грозой тебя, – объяснили ему. – Не шибко, вот и не сожгло. А бывает – головешка остается…
Андрей сел и осмотрелся. Светало. Бойцы спали на траве между деревьев, чудом выросших и доживших до старости на небольшом береговом уступе. Внизу белела река, подернутая туманом.
В ушах звенело, гудела голова, а перед глазами стоял несмаргиваемый зигзаг молнии, напоминавший белую ветвь дерева. Он попросил еще воды, онемевшей рукой плеснул на лицо. Прояснился ум, в степи стало светлее, однако на всем вокруг лежали зловещие отблески невидимого пожара.
– Должно быть, согрешил, – сказал один из них. – Говорят, только грешных бьет. А ведь молодой еще…
– Все мы грешны, – прогудел другой и перекрестился.
Андрей поднял глаза к небу. Грозовая туча, вздыбившись от горизонта почти в самый зенит, стояла черной горой над головами и закрывала весь противоположный берег. Не пролив и капли дождя, она выметала, истратила весь свой гнев и силу, сотрясая пространство над степью, и теперь замерла на небосклоне, парализованная восходящим солнцем. Андрей подошел к обрыву: от воды тянуло прохладой, дышать стало легче.
Когда край тучи набряк малиновым цветом, подул ветер и черный колосс в поднебесье вдруг начал разваливаться, расползаться вдоль заречного горизонта. Где-то под кручей, у самой воды, пронзительно защелкал соловей.
Остуженная за ночь земля теперь холодила, и под деревьями слышалось сонное шевеление. Озноб заставлял людей прижиматься друг к другу, подтягивать колени к подбородку.
Андрей вернулся к месту, где его настигла молния, поднял с земли портупею с шашкой и револьвером, бинокль в чехле и, цепляясь руками за жесткую траву, пошел вверх по склону. Еще не совсем исчезла слабость после недавно перенесенного тифа, к тому же все еще кружилась голова и ком тошноты подкатывал к горлу. Собираясь с силами, Андрей часто останавливался и оглядывался назад, где на береговом лесистом уступе, у самого обрыва, спали бойцы его полка. Вернее, все, что осталось от полка, – триста пятьдесят штыков.
В степи тоненько и призывно ржала лошадь…
На самом гребне берега казалось намного светлее, чем внизу, на уступе, а зоревое небо – ближе и ярче. Во все стороны лежала бесконечная степь с расчесанными ветром травами, с редкими лесными колками у подножий холмов. Восток уже был светел и чист и потому так далек, что, казалось, видно закругление Земли. Только там, где река Белая утекала за горизонт, поднимались едва заметные дымы: в Уфе что-то горело…
Вскинув бинокль, Андрей долго смотрел в ту сторону: перед взором колыхалась степь с коростными пролежнями солонцов. Пологие холмы, словно волны, катились к высокому материковому берегу, на котором стоял город. И ни одной живой души не было в тот час в безмолвном пространстве.
Андрей прошел вдоль берега. Заря опрокидывала темное небо, как опрокидывают перевернутую вверх дном лодку.
Бывший штабс-капитан Андрей Березин после двух лет германской войны не мог понять гражданскую, на которой оказался месяц назад. Это была странная война: без окопов и тыла, без снабжения и штаба, без командования… да и без самого фронта, ибо когда фронт везде, куда ни пойди, то это уже не фронт…
Андрей вытащил из кармана часы и неожиданно обнаружил, что они остановились: слившиеся стрелки замерли на двенадцати. И сколько бы потом Андрей ни крутил завод, ни тряс их – часы молчали. Видно, испортились от удара молнии, а может, на этой войне и само время остановилось.
Оказавшись в Башкирии, Андрей неожиданно для себя увидел мысленно всю Россию как бескрайнюю горячую степь, по которой метались отряды вооруженных людей, и все хотели пить, пить! Если находилась вода, то она оказывалась горячей и не утоляла жажды, и остудить ее было негде; или, на вид холодная и чистая, она была горько-соленой, не годной для питья; однако и пресная не могла напоить жаждущих: раздувая желудки, она скоро выходила белыми разводьями на гимнастерках. Днем люди ждали ночи, чтобы отдохнуть от бесконечной гонки и хотя бы чуть остудить тело и унять клокочущую в голове кровь. А ночью земля остывала и на смену жару наваливался дикий холод, и тогда вновь хотелось тепла…
В этом огне, в этой вселенской жажде угадывалось рождение чего-то нового, неведомого доныне и пока непостижимого…
Андрей попытался вообразить, как сложится день, что произойдет к вечеру, и в сознании сама собой нарисовалась картина: густой пулеметный огонь от насыпи и редеющая, изорванная цепь остатков полка, развернутая фронтом к железнодорожной магистрали. А над всем этим – слепящее солнце…
И где-то в Уфе остался еще брат Александр. Может быть, ему удастся спасти, выручить Олю?!
Мысль эта теплила надежду. Только бы они остались живы, только бы они…
Тогда все закончится благополучно – и сегодняшний день, и другие; каким-то образом угаснет странная непривычная война и они все вернутся домой, в Березино. И будет мир…
lisa_bubleg
Часть седьмая.
Продолжается жизнь на восстании.Степан посылает Аникушку за женой.Аксинья приезжает к мужу,послушно выполняет все его просьбы,показывая из себя примерную жену,хотя мысли ее занимал Григорий.Аксинья возвращается домой,по дороге решает передохнуть и засыпает.Просыпается от пристального взгляда казака.Он хотел было изнасиловать женщину,но у нее непроизвольно вырвались слова,что она - жена Мелехова.Тогда казак отстал.
Жестоко восставшие расправлялись с красными.А в татарском жизнь шла мирно.Наталья оправлялась от тифа,Ильинична занималась хозяйством.Наталья,слабая от болезни,собралась проведать могилку деда Гришаки и свой выжженный курень,вспомнила молодые свои годы.
Казаки стали возвращаться из отступления.Приехал и Пантелей Прокофьевич.А Григория все не было.
На помощь повстанцам приходят белые.Командир казаков решает объединиться.Этому не очень то рады казаки,в том числе и Григорий.Последний честно дрался с красными,не покидая своих людей.Однажды бились они возле Ягодного.Григорий решил проверить старых товарищей.Из живых осталась одна Лукерья.Деда Сашку убили за защиту лошадей,Листницкие были в отступлении.
Григорий после очередной попойки(коих развелось довольно много в рядах уставших воевать казаков)решается идти к Аксиньи.Придя в дом ее тетки,он застает там и Степана.Чувствуя себя неловко,Григорий все равно проходит в комнату.Тогда Степан,Григорий и Аксинья пьют вместе.,показывая,что ни один не отступиться от нее добровольно.
После этого Григорий и верный ему вестовой Прохор Зыков едут в хутор к родным.Встречают воина радостно,им,неожиданно для себя,овладевают нежность и любовь к детишкам.Дуняше Григорий настрого запрещает думать о замужестве с Кошевым,несмотря на ее любовь.
Так же Григорий неожиданно понял,что после рождения детей полюбил Наталью.Она была матерью его ребят,даже Аксинью он не мог представить на ее месте.Он впервые одарил ее лаской.
Григорий и Прохор вновь уезжают на фронт.Григорий в армии повстанцев дослуживается до офицера.Но ему чужда эта роль.Он ощущает себя чужим,необразованным мужиком.Он очень отличается от чистых,лоснящихся офицеров,вышколенных в юнкерских школах.Особенно неприятное действие оказывает на него встреча с генералом Фицхалауровым.Он чувствует,что тот презирает их,обычных солдат.Тогда Григорий срывается и отказывается от выполнения данного генералом задания.
А в Татарский после отъезда Григория возвращается Митька Коршунов.Он сам нашел себя в службе карательному отряду.Очень жестоко он расправился с семьей Кошевого,который сжег его дом.
В Татарский должен был прибыть важный генерал.Пантелей Прокофьевич очень волновался по этому поводу,он питал слабость к людям высоких чинов.Принаряженный он идет на место всеобщего собрания,куда должны прибыть гости.Там оробевший атаман вручил каравай Пантелею Прокофьевичу,чтобы тот поднес его генералам.Однако сильно был разочарован Пантелей Прокофьевич увидев не нарядных генералов,а просто одетых "бойцов".Старик почувствовал себя посмешищем.
Приезд генералов принес еще одну новость - всем казачкам,проявившим "особенную стойкость при борьбе с врагами",первой в этом списке была Дарья,убившая комиссара Котлярова.Так же ей дали пятьсот рублей,как вдове.
А отношения у Мелеховых стали совсем не теплыми и семейными.Дуняшка откололась от родителей в силу запрета на любовь,Наталья все время проводила с детишками и прибывала в какой-то задумчивости.Про Дарью и говорить было нечего.После смерти Петра она еще больше распустилась.Ленилась работать,а выданными деньгами даже и не думала делиться,забрала все себе.
Позже у Дарьи и Натальи состоялся разговор.Дарья признается,что больна сифилисом.Заразил ее какой-то офицер.Лечиться Дарья не собиралась,побоялась стыда.Решила Дарья с собой покончить.Об этом всем сказала Наталье.Стала есть из отдельной посуды.Плохо было Дарье.Вроде и крепилась она,да иногда не выдерживала.Однажды поехали Дарья и Наталья за сеном.Тогда Дарья решившая,что не одной же ей горевать,рассказывает Наталье про Григория и Аксинью.Наталья впадает в депрессию.
Наталья захотела убедиться в виновности мужа и пошла к Аксинье.Она призналась во всем и дала понять,что не отступиться.
Позже Наталья работала на поле с Ильиничной.Жаловалась ей на Григория,на его измены.Сказала,что уйдет от него с детишками.Ильинична отговаривала женщину как могла.Влил дождь и нервы Натальи не выдержали.Она стала молить Бога о смерти мужа.Ильинична остановила ее,пристыдила.Тогда в конце Наталья сказала,что подождет прихода Григория,но еще одного ребенка от него рожать не будет и сделает аборт.Ильинична в ужасе отговаривает ее,но Наталья уперлась и стояла на своем.
Дома,пока Ильинична занималась домашними делами,Наталья ушла на аборт.Пришла поздно,истекая кровью.Пантелей Прокофьевич уехал за фельдшером,а Наталья уже чувствовала,что не выживет.Фельдшер подтвердил худшие опасения - Наталья умирает. К полудню следующего дня она скончалась.
Весть о смерти жены повергла Григория в шок.Он сразу же отправился домой,но прибыл только на третьи сутки после похорон.С еще большей ясностью понял,что все же любил он ее странной любовью,тосковал.Аксинью видеть не хотел,косвенно обвиняя ее в смерти жены.Но долго дома пробыть не смог - все напоминало об умершей.Григорий возвращается на фронт.
За год семья Мелеховых убавилась наполовину.Через полторы недели после отъезда Григория утопилась в Дону Дарья.Она пошла купаться с Дуняшкой и,заплыв на середину,с криком "Прощайте,бабоньки" утопла.Тело ее выловили на следующий день.Долго поп отказывался хоронить самоубийцу,да Пантелей Прокофьевич настоял.
А сын Григория Мишатка стал наведываться к соседке.Ильинична заметив это запретила внуку бывать у Аксиньи, а сама пришла к ней и запретила "приманивать" сына Гриши.
Между тем дезертировавшего Пантелея Прокофьевича арестовывают.Тот проситься в часть, клянясь служить верой и правдой,а сам снова убегает,решив схорониться получше.Чувствуя приближения красных все оставшаяся семья решается бежать.Пожив какое-то время в чужой стороне решают вернуться.Пантелей Прокофьевич берет у фельдшера справку о негодности к службе и остается жить мирно.
А между тем одним за одного убивают и хуторских.Вот уже мертвы и Аникушка,и Христоня.А Григория,больного тифом,привозят домой.Месяц проболев он выздоравливает и решает отступать с Прохором.Пантелей Прокофьевич тоже решается бежать,с сыном они договариваются встретиться за Доном.
Григорий в отступ с собой берет Аксинью.Так и стали отступать втроем: Прохор,Григорий да Аксинья.По дороге Аксинью свалил тиф и мужчины,заплатив скупым хозяевам дома,оставляют Аксинью на чужой стороне до выздоровления.В хуторе Белая Глина Григорий встречает хуторного,тот приносит весть,что его отец умер в отступе от тифа.
Григорий и сам вторично заболел.Несколько дней дороги он крепился,потом стал совсем плохой.В станице Абинской Прохор останавливается и ухаживает за больным Григорием.Там же они встречают своих сослуживцев.Вместе они решают идти в Новороссийск,оттуда отходят суда заграницу.
У паромов толпа.Пускают редкого солдата.Уже собираясь уезжать в Грузию Григорий меняет решение и собирается остаться в России,пуская свою судьбу на самотек.С ним остаются и однополчане.
Часть восьмая.
Аксинья оправляется от тифа.Не дождавшись Григория,она решает идти в родной хутор.Пешком приходит в Татарский.Там ее встречает Ильинична.Она расспрашивает про Григория,но женщина сама ничего о нем не знает.Отношения между Мелеховыми и Аксиньей улучшаются.Аксинья узнает,что Степан уехал в Крым.Через неделю явился раненый Прохор Зыков.Ему оторвало руку.Он приносит хорошие вести: Григорий жив,служит у красных,"замаливает" белое прошлое перед новым правительством.Дослужился там до сотенного командира.
А Ильинична напрочь потеряла смысл жизни.Она только и делала,что ждала возвращения единственного оставшегося в живых сына.С Дуняшкой они потихоньку занимались хозяйством.
К Мелеховым часто стал захаживать Кошевой.Мишка стал помогать Мелеховым с хозяйством.Ильинична,не любившая Кошевого,стала относиться к нему отчужденно.В хуторе уже стали поговаривать о Кошевом и Дуняшке.Ильинична же на все уговоры дочери отказывала им в благословении,пока однажды Дуняшка не погрозилась выйти без благословения.Тогда Ильинична взяла икону и благословила дочь.Они тихонько обвенчались,свадьба была небогатая,еще и Михаил что-то ляпнул в церкви,чем обидел попа.
Спустя две недели Ильинична почувствовала себя плохо и слегла.Жизнь была ей немила.И в конце-концов старуха умерла.
После ее смерти Кошевой,оставшийся хозяином,перестал заниматься хозяйством.Он чувствовал,что рано осел,он хотел еще повоевать.Но на фронт его,ослабленного болезнью,не взяли.
Григория демобилизовали.Когда Гриша вернулся,у них с Кошевым состоялся нелегкий разговор.Кошевой его не любил и грозил сдать властям.Однажды Дуня прибежала к Григорию,жившему с детьми и Аксиньей,и сказала бежать,так как Мишка уже науськивал красных расстрелять "врага".
Григорий долго скитался в бегах,но однажды напоролся на банду Фомина.Он примкнул к ним.Но это была лишь пародия на восстание.Люди уже и слушать об этом не хотели.Банда все больше походила на разбойничаю.И однажды Григорий решился бежать.
Григорий прибывает в Татарский и зовет Аксинью ехать с ним на Кубань.Потом он планировал устроиться на работу и забрать детей.Они с Аксиньей бегут,но их настигают красные.Они убивают Аксинью.Григорий хоронит ее и теряет смысл жизни.Вернувшись домой он встречает сына.Тот говорит ему,что его сестра умерла от глоточной,а тетка жива-здорова.В конце Григорий просто берет сына на руки и молча идет,обняв его руками.Это единственное,что осталось в его жизни,ради чего он,Григорий,проведший в метаниях всю жизнь(между белыми и красными,межу Аксиньей и Натальей),должен жить.
parashutov
Мой милый, если б не было войны
Еще до встречи вышла нам разлука,
И всё же о тебе я вижу сны.
Ну, разве мы прожили б друг без друга,
Мой милый, если б не было войны.
Наверно, я до срока стала старой,
Да только в этом нет твоей вины.
Какой бы мы красивой были парой,
Мой милый, если б не было войны.
И снова ты протягиваешь руки,
Зовешь из невозвратной стороны.
Уже ходили б в школу наши внуки,
Мой милый, если б не было войны.
Никто калитку стуком не тревожит,
И глохну я от этой тишины.
Ты б старше был, а я была б моложе,
Мой милый, если б не было войны.
Ерофеев Василий Иванович (род. 1937) Возвращение Ивана. 1983 г. Магнитогорская картинная галерея
Коростелёв Петр Гурьевич (род. 1924) Четыре поколения. 1969 г. Музей изобразительных искусств Республики Марий Эл, Йошкар-Ола
Ерышев Николай Павлович (1936-2004) Возвращение. 1988 г. Оренбургский музей изобразительных искусств
Шегедин Владимир Александрович (род. 1924) Май 1945 года. Мечты. 1984 г. Ставропольский краевой музей изобразительных искусств
Возвращение с войны
Пришёл солдат в деревню нашу.
Седой, безногий, но живой.
Он всю до капли выпил чашу
Проклятой данною войной.
Кивали весело берёзы:
Ну, наконец-то дождались!
А вдоль домов, бежали слёзы,
Рыданья на плетнях тряслись.
Кричит чумазая девчонка:
"Солдат, постой, ты папа мой?"
"Ты обещал - кричит так звонко
Прийти с победою домой!"
Он чуть не рухнул от бессилья,
И слов никак не находил.
О, если бы имел он крылья -
Полмира б ими обхватил!
Согрел бы всех сирот он лаской,
Им,сердце был готов отдать.
Придуманною им же сказкой,
Лил в души тихо благодать.
Он, словно папа всей России!
Чужую боль оберегал.
А детские глаза из сини,
Вдруг вспомнив - сразу замирал.
Слеза солёная стекала,
В щетине русло проложив.
Целуя, девочка шептала:.
"Какое счастье, папа жив!"
Муравьев Александр Сергеевич (1921-1996) Мир вашему дому! 1984-1985 гг. Ставропольский краевой музей изобразительных искусств
Ермолин Рем Николаевич (1926 - 2004) Май 1945 года. 1982 г.
Карякин Николай Петрович (1921-1990) Возвращение. 1985 г. Калининградская картинная галерея
По дороге городской, укатанной
Шёл солдат с войны домой - с наградами.
Взглядом Землю обнимал,
Что-то тихо напевал.
За спиной остался лес обломками,
Дыма чёрные столбы над сопками,
Да могилы сыновей
Поседевших матерей.
Но, увидев дома дверь забитую
Сжал он сердце в кулаке разбитое,
И кричал, ломая дверь:
"Мама! Где же ты теперь?"
По дороге городской, укатанной
Гимнастёрку нёс солдат - с наградами,
И с обрыва, в пруд без дна
Полетели ордена.
Виктор Мера 2010 г.
Летянин Виктор Федорович (1921-2009) Дороги 1945 года. 1982 г.
Павлов Петр Васильевич (1937-2010) Вернулся. Из цикла "Что день грядущий нам готовит". 2005 г.
Шумилов Вячеслав Федорович (1931-2004) Возвращение. 1961 г. Тверская картинная галерея
Возвращение с фронта (Весна 45 года)
Громкие шаги. Удары сердца.
Ты в дверном проеме. И живой!
Все казалось век не отогреться
Мне на гимнастерке полевой.
Пересохли за войну все слезы,
Не щадила проклятая нас:
Беженские грабила обозы,
Разрывала в клочья, как фугас,
И бомбила без конца и края,
Голодом морила в холода,
Два полена нам казались раем,
Если в котелке была вода.
И сегодня всем еще несладко,
Полдеревни выжжено дотла,
Но в твоей потертой старой скатке
Столько долгожданного тепла!
На лице рубец косой и синий,
А в глазах сквозь радость - боль и грусть.
Сколько вас таких по всей России?!
Сколько обещавших: - Я вернусь!
Сколько по лесам, гнилым болотам,
В городах разрушенных могил?
С фронта недождавшихся кого-то,
Сколько их? Ответить, где взять сил?
И молчу, в объятьях замирая,
Горестно вдыхая дым войны.
В окна довоенного сарая
Рвется крик Победы и весны!
Любовь Нелен 2014 г.
Герасимов Сергей Васильевич (1885-1964) Сын вернулся. 1947 г. Оренбургский музей изобразительных искусств
Марченко Евгений Власович (1945-2009) За нашу победу! Музей изобразительных искусств Республики Марий Эл, Йошкар-Ола
Лысенко Иван Павлович (род. 1932) Семья у разрушенного дома. 1988 г.
Шум поезда затих за поворотом.
Стою один на сонном полустанке.
Вернулся в городок, откуда родом,
Где с пацанами прыгал на тарзанке.
Война нас разбросала всех по свету,
А многие давно уж на погосте.
Вся молодость развеяна по ветру,
И в дом родной я возвращаюсь гостем.
Остались за спиной бои, дороги,
Ужасный плен, что исковеркал душу.
Но я прошёл реки-судьбы пороги
И выбрался израненный на сушу.
В победный май не смог сдержать я слёзы
Той радости, что сердце затопила.
Надеялся, что отпадут вопросы -
Клеймо "Он был в плену" жестоко било.
Проверка растянулась на два года.
Со временем обида отпустила.
Открылась дверь — за ней ждала свобода!
Страна родная, всё ж, меня простила.
И вот, иду знакомыми местами,
На раненую ногу припадая,
И прошлое мелькает пред глазами,
Где счастлив был, где жизнь текла простая.
Во двор зашёл и закурил, волнуясь:
"А вдруг не ждут и окажусь я лишним?
Как поступить?" — решал, от дыма щурясь,
Присев на лавку под цветущей вишней.
Раздался скрип, подъезда дверь открылась
В слезах ты выбежала, шаль накинув,
Обняв меня за шею, в голос выла:
"Я так ждала! Куда ж ты, милый, сгинул?!"
Большаков Виктор Александрович (1927-2006) Конец войне. 2004 г.
Бондаренко Юрий Михайлович (род. 1952) 1945 год. Память. 1982 г. Магнитогорская картинная галерея
Адливанкин Самуил Яковлевич (1897-1966) Первые дни мира. В трамвае. 1946 г. Калининградская картинная галерея
Возвращение с войны
Преклонив колени перед нею,
Голову склонив к ее рукам,
Он своей душой уставшей всею
Ей помолится, как будто образам.
Пониманьем сына утешая,
Ласково целуя в волоса,
Боль души молитвой исцеляя,
Даст надежду, посмотрев в глаза.
Сидоров Валентин Михайлович (род. 1928) Дома. 2005 г.
Лавренко Борис Михайлович (1920-2001) Вернулся. 1986 г. Владимиро-Суздальский историко-архитектурный и художественный музей-заповедник
Усватов Александр Cеменович (род. 1926) Пришел солдат с войны. Музей изобразительных искусств Республики Марий Эл, Йошкар-Ола
Филоненко Юрий Николаевич (род. 1947) Май моего детства.
Ткачевы Сергей Петрович (род. 1922) и Алексей Петрович (род. 1925) Родительский дом. Вернулся.
Читайте также: