Невротик ушедший в отставку

Карен Хорни и её теория неврозов. Даётся краткий обзор теории и классификация невротических типов личности, возможные причины возникновения и развития невроза.

Карен Хорни (1885–1952) – американский психоаналитик, сторонница Фрейда, впоследствии отошедшая от концепции классического психоанализа. Наиболее значимым вкладом Карен Хорни в психологию считается разработанная и предложенная ею в середине прошлого века теория неврозов.

Теория неврозов

Теория неврозов Карен Хорни - одна из самых известных теорий в этой области психологии. Хорни считала, что межличностные отношения создают базальную тревогу, а невроз представляет собой своего рода защитный механизм, позволяющий с ней справляться. Психолог разделила невротические потребности на три большие группы, в связи с чем выделяются три типа невротической личности —беспомощный, агрессивный и обособленный.

Уравновешенная и хорошо адаптирующаяся личность успешно использует все три линии поведения. Невротиком человек становится в том случае, если одна из них доминирует.

Невроз такого типа заставляет человека постоянно стремиться к помощи и одобрению окружающих, подтверждению другими людьми собственной правоты; только в этом случае он чувствует себя ценным и значимым. Таким людям необходимо нравиться другим, чувствовать их симпатию, в результате чего они нередко становятся излишне навязчивыми и эмоционально зависимыми.

Стремясь к высокой самооценке, люди стараются ослабить чувство тревоги, навязывая свою власть и пытаясь строго контролировать окружающих. Люди с такими потребностями предстают в глазах других как недобрые, эгоистичные, властолюбивые и одержимые идеей контроля. Хорни утверждала, что человек проецирует свою враждебность на других в ходе психического процесса, который психолог назвала экстернализацией, а потом находит оправдания своему жестокому поведению.

Невроз этого типа ведет к асоциальному поведению; окружающим такой человек кажется равнодушным и безразличным. В основе такой линии поведения лежит идея, что ограничение контактов с другими людьми позволит избежать опасности и умерить тревогу. Обычно в результате приходит чувство пустоты и одиночества.

В рамках этих трех групп неврозов Хорни выделяла десять невротических потребностей:

— Зависимость

1. Потребность в любви и одобрении - желание во что бы то ни стало соответствовать ожиданиям окружающих, доставлять им удовольствие, делать их довольными и счастливыми, нравиться им. Люди, испытывающие эту потребность, очень боятся враждебности или проявлений злобы других людей и чрезвычайно чувствительны к критике и неприятию.

2. Потребность в руководящем партнере, который будет контролировать его жизнь. Эта потребность предполагает сильный страх перед перспективой быть брошенным и забытым и веру в то, что постоянный партнер поможет решить любые проблемы, которые могут возникнуть в жизни.

— Власть и контроль

1. Потребность во власти. Люди с этой потребностью контролируют других и стараются доминировать потому, что ненавидят слабость и восхищаются силой.

2. Потребность в эксплуатации. Люди с такими наклонностями манипулируют окружающими. Они убеждены, что другие существуют только для того, чтобы их использовать. Связи и взаимоотношения с остальным миром, с их точки зрения, нужны лишь для того, чтобы иметь контроль, секс или деньги.

3. Потребность в престиже. Эти люди стремятся к публичному признанию и одобрению. Социальный статус, материальные блага, профессиональные достижения, личные качества и даже родственные связи и любовные отношения оцениваются с точки зрения престижа. Этим людям свойствен сильный страх перед негативным общественным мнением.

4. Потребность в личных достижениях. Стремление к успеху - вполне нормальное качество. Но невротик может стать одержимым этой идеей, а его желание достижений основывается на чувстве незащищенности. Он страшно боится неудачи, поэтому ему всегда надо быть лучше других.

5. Потребность в восхищении. Для таких людей характерен нарциссизм, желание выглядеть в глазах других идеальным - именно выглядеть, а не быть на самом деле.

— Обособленность

1. Потребность в безупречности. Человек с таким неврозом обычно очень боится своих недостатков и изъянов и постоянно старается их выявлять, чтобы как можно быстрее скрыть или избавиться от них.

3. Потребность в жизненных ограничениях, позволяющих оставаться в узких рамках. Люди, испытывающие такую потребность, стараются оставаться незаметными, привлекать к себе как можно меньше внимания. Они обычно недооценивают свои навыки и таланты, не требуют многого от окружающих, не стремятся к материальным благам, довольствуются очень малым и считают свои нужды и потребности второстепенными.

Идеи Карен Хорни оказали огромное влияние на современную психологию. Ее теория неврозов как механизма снятия тревоги и классификация невротических потребностей совершили настоящий прорыв в науке. А благодаря решительному неприятию идей Зигмунда Фрейда, базирующихся на превосходстве мужского пола над женским, Хорни заслужила репутацию защитницы равноправия полов и признанного мастера в сфере женской психологии.

Отставка может быть конструктивной. Можно вспомнить о множестве пожилых людей, осознавших внутреннюю тщету честолюбия и успеха, смягчившихся потому, что они стали и ожидать, и требовать меньшего, ставших мудрее через отказ от лишнего. Многие религиозные и философские течения отстаивают отказ от ненужного как одно из условий духовного роста и подвига: оставь личную волю, сексуальные желания, погоню за мирскими благами, и будешь ближе к Богу. Не гонись за вещами преходящими ради жизни вечной. Откажись от стремлений и удовольствий ради той власти духа, которая существует потенциально в любом человеке.

Не удивительно, что основные характеристики невротической отставки отличаются аурой ограничения, – чем-то, чего избегают, не хотят, не делают. В каждом невротике есть что-то от ушедшего в отставку. Здесь я очерчу профиль тех, для которых это стало главным решением.

Прямым выражением того, что невротик удалился с поля внутренней битвы, служит его позиция наблюдателя над собой и своей жизнью. Я уже описывала эту установку как одно из средств уменьшения внутреннего напряжения. Поскольку его установка на отъединенность – преимущественная и вездесущая, он наблюдает и за другими. Он живет, словно в театре сидит, а происходящее на сцене его не слишком волнует. Он не обязательно и не всегда хороший наблюдатель, но может быть весьма проницательным. Даже на самой первой консультации он может, с помощью вопросов, нарисовать свой портрет, богато насыщенный беспристрастными наблюдениями над собой. Но обычно он добавит, что все, что он о себе знает, ничего в нем не меняет. Конечно, не меняет – ни одно из его открытий не было для него переживанием. Наблюдать над собой означает для него – не принимать активного участия в жизни и бессознательно от него отказаться. В анализе он пытается сохранить эту же установку. Он может быть очень заинтересован, но этот интерес подержится немного, на уровне интереса к очаровательному развлечению, – и ничего не изменится.

Вместе с тем, он может сочинять прекрасную музыку, рисовать картины, писать книги – в воображении. Таково альтернативное средство отделаться и от стремлений, и от усилий. У него действительно могут быть хорошие и оригинальные идеи на какую-то тему, но написать статью – потребовало бы инициативы, трудной работы: надо было бы продумать свои идеи, как-то их организовать. Статья остается ненаписанной. У него может быть смутное желание написать рассказ или пьесу, но он ждет вдохновения. Тогда сюжет прояснится, и строки потекут с его пера.

Наиболее изобретателен он в поиске причин не делать что-либо. Разве хорошая получилась бы книга, над которой нужно столько потеть в мучениях? А сколько и так всякой ерунды понаписано! А разве это не сузило бы его кругозор, если бы он занялся чем-то одним, забросив все другие интересы? Разве не портится характер от всякого участия в политике или от всяких интриг?

Это отвращение к усилиям может простираться на всякую деятельность. Позже мы обсудим, как человек уже и с места сдвинуться не может. Он откладывает со дня на день самые простые дела и не может написать письмо, прочесть книгу, пойти в магазин. Или он делает их, преодолевая внутреннее сопротивление, – медленно, безразлично, неэффективно. Он может устать от одной лишь перспективы неизбежного повышения активности (нужно куда-то идти, делать накопившуюся работу), устать еще до начала дела.

Сопутствует этому отсутствие целей и планов, как больших, так и малых. Что он на самом деле хочет делать в жизни? Этот вопрос никогда не приходит ему в голову самому, а когда его спрашивают, он легко отмахивается от него, словно это не его забота. В этом отношении он составляет резкий контраст с высокомерно-мстительным типом, с его до мелочей разработанными долгосрочными планами.

Он особенно старается ни к чему не привязываться настолько, чтобы в этом по-настоящему нуждаться. Ничто не должно быть настолько важно для него, чтобы он не мог без этого обойтись. Хорошо, если ему нравится женщина, какой-то город или немного выпить, но он не должен от этого зависеть. Как только он начинает понимать, что место, человек или люди ценны для него настолько, что ему будет больно их лишиться, он склонен отказаться от своих чувств к ним. И у другого человека не должно возникнуть и мысли, что он ему нужен, или что их отношения следует принимать как должное. Если он заподозрит такое, он склонен немедленно порвать отношения.

Принцип неучастия, так, как он выражен в его позиции наблюдателя в собственной жизни и в его отказе от желаний, действует и в его отношениях с людьми. Они характеризуются его отъединенностью, то есть эмоциональным отстранением от других. Он может получать удовольствие от неблизких или мимолетных отношений, но он не должен вовлекаться эмоционально. Он не должен так привязываться к человеку, чтобы ему нужно было его общество, или помощь, или половые отношения с ним. Эту отъединенность ему тем легче сохранять, что он, в отличие от других невротических типов, не ждет многого – ни хорошего, ни плохого, от других, если вообще чего-то ждет. Даже в тяжелой ситуации ему может не прийти в голову попросить о помощи. С другой стороны, он может довольно охотно помогать другим, опять же при условии, что это не свяжет его эмоционально. Он не хочет и даже не ждет благодарности.*

Секс может играть для него различную роль. Иногда это единственный мостик к другим. Тогда у него может быть множество временных связей, от которых он отказывается, раньше или позже. Они не должны, так сказать, перерождаться в любовь. Он может полностью осознавать свою потребность не связывать себя ни с кем. Или же в качестве причины прекращения отношений он может выставлять удовлетворенное любопытство. Он скажет, что любопытство повлекло его к той или другой женщине, а теперь он получил новые впечатления, и она его больше не интересует. В таких случаях он относится к женщинам, как к новому ландшафту или новому кругу людей. Теперь он их знает, и они ему больше не интересны, так что он поищет что-нибудь еще. Это больше, чем просто рационализация его отъединенности. Свою наблюдательскую позицию он проводит более сознательно и более последовательно, чем другие, что иногда создает ошибочное впечатление вкуса к жизни.

В некоторых случаях он вообще исключает секс из жизни – удушив все желания в этом отношении. Тогда у него может не быть даже эротических фантазий, или, если они все-таки остаются, эти обрывки фантазий – вот и все, что составляет его половую жизнь. Его реальный контакт с другими остается тогда на уровне отдаленного дружеского интереса.

Когда у него все-таки складываются продолжительные отношения, он и в них должен сохранять дистанцию. В этом отношении он – полная противоположность смиренному типу, с его потребностью слиться с партнером. Сохранять дистанцию он может разными путями. Он может исключить секс, как слишком интимную вещь для постоянных отношений, и удовлетворять свои половые потребности с чужими людьми. И наоборот, он может ограничить отношения половыми контактами, не деля другие переживания с партнером.* В браке он может быть внимателен к партнеру, но никогда не говорить с ним о себе. Он может настаивать на том, чтобы добрая часть времени принадлежала ему одному, или на том, чтобы путешествовать одному. Он может ограничить отношения выходными днями или совместными поездками.

Я хочу сделать здесь одно замечание, значение которого станет ясно позднее. Боязнь эмоциональной вовлеченности – это не то же самое, что отсутствие положительных чувств. Напротив, ему не нужно было бы так строго стоять на страже своего покоя, если бы у него был общий запрет на нежные чувства. У него могут быть глубокие чувства, но они должны оставаться его внутренней святыней. Это его личное и больше ничье дело. В этом отношении он отличается от высокомерно-мстительного типа, который тоже замкнут, но бессознательно отучил себя от положительных чувств. Он отличается от него и тем, что не хочет сближения с другими через трения или столкновения, тогда как высокомерный тип скор на гнев, и битва – его родная стихия.

Что именно он почувствует принуждением и возмутится, может быть самым различным. Это может быть любое соглашение: договор о найме в аренду жилья, долгосрочный контракт. Это может быть физическое давление, даже от воротничка, пояса, туфель. Может быть, кто-то загораживает ему вид. Он может возмутиться, что другие от него чего-то ждут, или возможно, что ждут – Рождественских подарков, писем, оплаты счетов в определенное время. Это может распространяться на общественные институты, уличное движение, условные соглашения, распоряжения правительства. Он не борется против всего этого – он не боец; но внутри себя он бунтует и может сознательно или бессознательно фрустрировать других в своей пассивной манере – не отвечая или забывая.

Чувствительность к принуждению представляет реальную трудность при анализе, тем большую, чем больше в пациенте не просто негативного отношения, а негативизма. Он может таить нескончаемые подозрения, что аналитик хочет на него повлиять и переделать его по заранее заготовленному образцу. Эти подозрения тем меньше доступны для анализа, чем больше инертность пациента не дает ему проверить любое предположение аналитика, о чем тот его все время просит. На почве того, что аналитик оказывает на него недолжное влияние, он может отвергать любой вопрос, утверждение или интерпретацию, которые явно или неявно атакуют какую-то его невротическую позицию. Прогресс в этом отношении тем труднее, что он не будет долгое время высказывать никаких подозрений, поскольку не любит трений. Он может просто считать, что все это личные предрассудки аналитика или его хобби. Так что не надо беспокоиться об этом, и можно все это пренебрежительно отбросить в сторону. Аналитик, например, может предположить, что стоит исследовать отношения пациента с людьми. Пациент немедленно настораживается, тайно думая, что аналитик хочет пробудить в нем стадные инстинкты.

Для аналитика знание основных характеристик типа очень полезно – оно поможет быстро оценить картину в целом. Когда та или иная характеристика привлекает наше внимание, мы должны поискать остальные; и, вполне вероятно, найдем их. Как я старалась показать, это не бессвязные куски, а тесно переплетенная структура. Это картина очень цельная и последовательная в своей композиции, и выглядит она, как выдержанная в едином колорите.

Теперь мы понимаем значение ухода от внутренних конфликтов между влечением к захвату и к смирению. Когда активные элементы обоих влечений исключены, они перестают быть противоборствующими силами; следовательно, не входят больше в конфликт. Сравнивая три главных попытки обрести цельность, мы видим, что в первых двух человек надеется достичь интеграции, пытаясь исключить одну из противоборствующих сил; в решении об отставке он пытается обездвижить обе силы. И он может это сделать, потому что прекратил активную погоню за славой. Он все еще должен быть своим идеальным я, а значит, его гордыня со своими Надо продолжает жить, но он отбросил активные влечения к ее актуализации – то есть прекратил действия по ее воплощению в жизнь.

Когда такие вопросы возникают во время анализа, полезно внимательно прислушаться к тому, что сам пациент говорит об этом. Обычно что-то такое нам было сказано, а мы не приняли этого всерьез. Давайте здесь поступим иначе и получше исследуем то, как наш тип смотрит сам на себя. Мы видели, что он, как и другие, рационализирует и приукрашивает свои потребности так, чтобы все они представали высшими добродетелями. Но в этом отношении мы должны провести различие. Иногда он превращает потребность в добродетель очевидным образом, представляя, например, свое отсутствие стремлений как то, что он выше борьбы и схватки, свою инертность как презрение к тому, чтобы потеть на работе. По мере того как продвигается анализ, такое прославление обычно просто пропадает, без долгих разговоров. Но есть и другое прославление, с которым не расстаются так легко, потому что оно, видимо, имеет реальное значение для него. И оно касается всего того, что он говорит о независимости и свободе. Фактически большинство из его основных характеристик, которые мы рассматривали под углом отставки, имеют смысл и с точки зрения свободы. Любая более сильная привязанность ограничила бы его свободу. И потребности тоже. Он бы зависел от своих потребностей, а они бы поставили его в зависимость от других. Если бы он посвятил себя единой цели, он был бы не свободен для множества других вещей, которыми мог бы заинтересоваться. В частности, в новом свете предстает его чувствительность к принуждению. Он хочет быть свободен и, следовательно, не потерпит, чтобы на него давили.

Соответственно, когда эта тема обсуждается при анализе, пациент принимается яростно защищаться. Разве не естественно человеку желать свободы? Разве кто угодно не впадет в апатию, если его будут заставлять все делать из-под палки? Разве его тетя или друг не превратились в бесцветные, безжизненные существа, потому что всегда делали все, чего от них хотели? Неужели аналитик хочет превратить его в домашнее животное или втиснуть в рамки какого-то проекта, чтобы он стал домиком в ряду домов со всеми удобствами, неотличимых друг от друга? Он ненавидит всякий распорядок. Он никогда в зоопарк не ходит, просто вынести не может вида животных в клетках. Он хочет делать, что ему нравится и когда нравится.

Давайте рассмотрим некоторые из его доводов, оставив остальные на потом. Мы поняли, что свобода для него – возможность делать то, что ему нравится. Аналитику здесь видна большая слабость его доводов. Поскольку пациент сделал все, что мог, чтобы заморозить свои желания, он просто не знает, что же ему нравится. И в результате он часто не делает совсем ничего или ничего стоящего. Но это его не беспокоит, потому что он, видимо, рассматривает свободу, в основном, как свободу от других – от людей или от общественных институтов. Что бы ни делало эту установку столь важной для него, он намерен защищать ее до последнего патрона. Пусть эта идея свободы снова представляется нам негативной – свобода от, а не для – она действительно манит его, чего не скажешь о других решениях. Смиренный человек скорее боится свободы, из-за своей потребности в привязанности и зависимости. Захватчик, с его страстью к той или иной власти, склонен презирать идею свободы.

Отвечающие такому идеальному образу Надо ввергают его в новую опасность. В то время как изначально он должен был защищать свой внутренний мир от внешнего, теперь он должен защищать его от значительно худшей внутренней тирании. Исход зависит от того, до какой степени в нем еще сохранилась, не омертвев, внутренняя жизнь. Если она еще сильна, и он бессознательно исполнен решимости пронести ее сквозь огонь и воду, то ему удается отчасти ее сохранить, хотя и ценой отхода от активной жизни, ценой ограничения влечения к самореализации.

У высокомерно-мстительного типа тоже есть свой актив и пассив. Среди остальных невротиков он самый лучший работник. Если бы не было странновато говорить о страсти по отношению к эмоционально холодному человеку, то можно было бы сказать, что у него страсть к работе. Из-за его неуемного честолюбия и сравнительной пустоты жизни вне работы, каждый час, когда он не работает, кажется ему потерянным. Это не значит, что он наслаждается работой (он не умеет наслаждаться ничем), но он и не устает от нее. Фактически он кажется неутомимым, как хорошо смазанная машина. Тем не менее, при всей своей работоспособности, продуктивности и часто при остром, критическом уме, работает он вхолостую. Я не говорю здесь о худшем варианте этого типа — человеке случая, которого интересует только внешний результат работы — успех, престиж, торжество – неважно, производит ли он мыло, пишет картины или научные статьи. Но даже если ему интересна сама работа, помимо славы, он часто останавливается на краю поля своей деятельности, не пытаясь дойти до его сути. Как учитель или социальный работник, он будет, например, интересоваться методиками преподавания или социальной работы, а не детьми или клиентами. Он, скорее, будет писать критические разборы, чем сам примет в чем-то участие. Он будет из кожи вон лезть, чтобы ответить на все возможные вопросы, чтобы за ним осталось последнее слово, но не попытается сам сказать новое слово. Короче, он заботится о том, чтобы владеть предметом, а не о том, чтобы обогатить его.

Поскольку его высокомерие не позволяет ему доверять другим, а своих идей у него недостает, он может легко присваивать идеи других, не сознавая этого. Но и тогда, в его руках, эти идеи превращаются во что-то механическое и безжизненное.

В противоположность большинству невротиков он способен хорошо и быстро планировать и может составить достаточно ясное представление о том, как будут развиваться события (и уверен, что его прогнозы всегда оправдываются). Поэтому он может быть хорошим организатором. Но его способность имеет ряд следствий. Ему трудно поручить работу другим. Высокомерно презирая людей, он убежден, что только он может все сделать как следует. Организуя что-то, он использует диктаторские методы: он склонен унижать и эксплуатировать, а не стимулировать; убивать радость и инициативу, а не пробуждать их.

Личности смиренного типа чувствуют себя довольно легко и фактически работают хорошо, пока они работают для других: как домохозяйка, экономка, секретарь, социальный работник или учитель, медсестра или ученик (для восхищенного учителя). В этом случае на то, что у них существуют трудности, указывает хотя бы одна из двух часто встречающихся особенностей их работы. Во-первых, есть заметная разница между их работой в одиночку и совместно с другими. Антрополог, например, может во время полевых исследований быть неистощимо изобретателен, работая с местными жителями, но полностью теряется, когда дело доходит до формулировки его открытий; социальный работник может быть компетентен с клиентами или в качестве супервизора, но ударяется в панику, когда надо написать отчет или отзыв; студент-художник хорошо пишет в классе в присутствии педагога, но забывает все, чему выучился, оставаясь один. Во-вторых, они могут остановиться на уровне работы, который значительно ниже их способностей. Им и в голову не приходит, что они зарывают талан в землю.

С другой стороны, если он перешагивает через эти самые табу, или, по крайней мере, начинает осознавать это, начинается саморазрушение. Это тот же процесс, который я описывала, говоря о соревновательных играх: как только такой тип личности понимает, что выигрывает, он не может больше играть. Таким образом, он все время стоит между пеклом и петлей, ему надо и на гору взобраться и носа не высовывать.

В обоих примерах (а таких примеров можно легко привести множество) мы видим два отчетливых шага: творческий шаг вперед и деструктивный шаг назад. Обращаясь к тем личностям, в которых влечения к захвату были подавлены и возобладало влечение к смирению, мы скажем, что шаги вперед у них становятся крайне редкими, а назад — менее неистовыми и драматичными. Конфликт протекает более скрытно, весь внутренний процесс, разворачивающийся во время работы, перешел в хроническую форму и усложнился — распутать его стало еще труднее. Хотя в этих случаях нарушения в работе могут быть самой главной жалобой, их не так-то легко можно понять. Природа их выясняется только постепенно, после того как ослабнет вся невротическая структура.

Сам человек замечает, что, выполняя творческую работу, не может сосредоточиться. Он легко теряет мысль или у него пусто в голове; или мысли его шныряют по всяким повседневным мелочам. Он нервничает, суетится, тупеет, раскладывает пасьянс, звонит куда-то по телефону, хотя с этим можно было бы и подождать, подпиливает ногти, ловит мух. Он сам себе противен, делает героические усилия, чтобы начать работу, но скоро так устает, что вынужден бросить.

Его неумение взяться за суть вопроса обусловлено в основном его табу на все, что подразумевает напор, агрессию, власть. Как правило, говоря о его табу на агрессию, мы думаем, что он не умеет требовать, манипулировать другими, подчинять их. Но те же установки преобладают у него по отношению к неодушевленным предметам и интеллектуальным проблемам. Как беспомощен он может быть со спустившей шиной или с заевшей молнией, так и с собственными идеями. Его трудность не в том, что он непродуктивен. У него бывают хорошие свежие идеи, но ему трудно их ухватить, взяться за них, биться над ними, ломать себе голову и преодолеть проблемы, проверить их, придать им форму и связать воедино. Мы обычно не думаем о совершении этих операций, как о натиске, напоре, агрессивных шагах, хотя сам язык указывает на это; мы можем это понять, только когда эти шаги затруднены из-за общего запрета на агрессию. Смиренному типу может хватить храбрости высказать свое мнение, если он уж так далеко зашел, что оно у него имеется. Запреты обычно начинаются раньше — он не осмеливается прийти к заключению или иметь свое собственное мнение.

Когда мы понимаем, какие ужасные препятствия приходится преодолевать в работе этому типу личности, становятся яснее некоторые особенности его отношения к работе. Одна из них — тяжелые предчувствия и даже паника перед началом участка работы, трудного для него: с точки зрения замешанных в этой работе конфликтов, она кажется ему невыполнимой задачей. Один пациент, например, регулярно простужался перед тем, как надо было читать лекцию или ехать на конференцию; другого тошнило перед премьерами; еще одна валилась с ног перед походом за покупками на Рождество.

Понимаем мы и то, почему он может делать работу только по кусочкам. Внутреннее напряжение, в котором он работает, так велико и стремится так вырасти во время работы, что он просто долго не выдерживает. Это приложимо не только к умственной работе, но происходит и с любой другой работой, которую он выполняет самостоятельно. Он может убрать в одном ящике стола, а другой оставить на потом. Он подергает сорняки в саду, копнет раз-другой и остановится. Он попишет полчаса-час, и должен прерваться. Но тот же человек может быть способен работать не отрываясь, когда делает что-то для других или вместе с ними.

И наконец, мы понимаем, почему он так легко отвлекается от своей работы. Он часто обвиняет себя в том, что у него нет настоящего интереса к работе, и это вполне понятно, потому что он часто ведет себя, как обиженный школьник, которого силой засаживают за уроки. На самом деле, его интерес может быть искренним и серьезным, но процесс работы изводит его даже больше, чем до него доходит. Я уже упоминала маленькие отвлечения от работы, такие как телефонный звонок или сочинение письма. Более того, в соответствии со своей потребностью угождать другим и завоевывать их привязанность, он слишком легко доступен для любых просьб со стороны семьи и друзей. В результате он иногда (по совсем другим, чем у нарциссического типа, причинам) слишком распыляет свои силы. И в довершение, зов любви и пола имеет для него силу принуждения, особенно в юные годы. Хотя любовь обычно все равно не делает его счастливым, она сулит исполнение всех его потребностей. Неудивительно, что он часто заводит стремительный роман, когда трудности в работе становятся нестерпимыми. Иногда это повторяется раз за разом: он поработает немного и даже что-то сделает, затем погрузится в любовь, иногда по типу болезненной зависимости; работа сходит на нет или становится невозможной; он вырывается из отношений, снова садится за работу — и так далее.

Подведем итог: любая творческая работа, которую смиренный тип личности делает самостоятельно, делается вопреки преградам, часто непреодолимым. Он работает не только при достаточно постоянных помехах, но также под гнетом тревоги. Степень страдания, связанного с таким процессом творчества, конечно, бывает различной. Обычно есть лишь короткие промежутки, когда он не страдает. Он может радоваться в то время, когда задумывает какой-то проект, так сказать, играет идеями, составляющими его, без того, чтобы рваться на части из-за противоречивых внутренних предписаний. У него может быть краткий жар удовлетворения, когда работа близка к завершению. Но после он склонен утратить не только чувство удовлетворения от сделанного, но и чувство, что это сделано им, несмотря на внешний успех или признание. Для него унизительно думать об этом, смотреть на это, потому что он не верит себе, что сделал это, раз завершил свой труд вопреки внутренним проблемам. Для него одно воспоминание о самом существовании этих проблем уже чистой воды унижение.

Естественно, при всех изводящих его трудностях, опасность не достичь ничего очень велика. Он может не осмелиться даже начать что-то делать самостоятельно. Он может все бросить в ходе работы. Качество работы само по себе может пострадать от тех мучений, с какими она выполнялась. Но есть шансы, что он, имея достаточно таланта и выдержки, сделает что-то по-настоящему хорошее, потому что, несмотря на поразительную неэффективность, он работает и работает.

Такое отношение к крайнему сроку окончания работы далеко не единственная иллюстрация его общей чувствительности к принуждению. Он отнесется так к чему угодно, что ему предлагают, просят, требуют, ждут от него, к любой необходимости, с которой он сталкивается — скажем, к необходимости поработать, если хочешь чего-то достичь.

Один врач, например, был способен выполнять свои обязанности в больнице только с помощью записной книжки. Он должен был записывать каждого пациента, которого надо осмотреть, каждую летучку, на которую надо пойти, каждое письмо и отчет, которые надо написать, каждый препарат, который надо назначить. Но в свободное время он был очень активен: читал интересовавшие его книги, играл на пианино, писал на философские темы. Он делал все это с живым интересом и мог этим наслаждаться. Здесь, в своей собственной комнате, он мог быть самим собой — так он считал. Характерно, что он оказался способен на самом деле сохранить в целости большую часть своего подлинного я, только не позволяя ей соприкасаться с миром вокруг него. То же самое было с его деятельностью в свободное время. Он не собирался стать хорошим пианистом и не планировал опубликовать им написанное.

Чем более такой тип подходит к бунту против того, чтобы отвечать чьим-то ожиданиям, тем больше он склонен укорачивать любую работу, которая делается совместно с другими, или для них, или вставляет его в какие-то рамки. Он, скорее, урежет свои жизненные стандарты до минимума ради того, чтобы делать, что ему нравится. При том, что его настояящее я достаточно живо, чтобы расти в условиях большей свободы, такое развитие может дать ему возможность для конструктивной работы, для творческого самовыражения. Но это уже будет зависеть от его таланта. Не всякий, кто разорвал семейные узы и отправился к Южным Морям, становится Гогеном. Без таких благоприятных внутренних условий есть опасность, что он станет лишь грубым индивидуалистом, который получает определенное удовольствие, делая то, что от него не ждут, или живя не так, как обычно живут люди.

Фрейд видел, как часто невротики не могут работать, и признавал важность таких нарушений, ставя одной из целей своего лечения возвращение способности к работе. Но он рассматривал эту способность отдельно от мотивации, целей, установок по отношению к работе; от условий, в которых она может быть выполнена, и от ее качества. Он рассматривал, таким образом, лишь очевидные расстройства рабочего процесса. Такой взгляд на трудности в работе представляется слишком формальным. Мы можем охватить весь широкий ряд существующих нарушений, только приняв во внимание все упомянутые факторы. Иначе говоря, особенности работы и нарушений в ней не могут быть ничем иным, как выражением личности в целом.

Еще один фактор выступает четче, когда мы подробно рассматриваем все факторы трудовой деятельности. Тогда мы понимаем, что неверно думать о невротических нарушениях в работе вообще, а именно, о нарушениях, случающихся при неврозе per se. Как я упоминала вначале, очень мало что можно с осторожностью, оговорками и ограничениями утверждать обо всех неврозах. Мы можем получить точную картину нарушений в данном случае, только когда научимся различать виды трудностей, возникающих на основе разных невротических структур. Каждая невротическая структура создает свой особый набор трудностей в работе. Это соотношение такое однозначное, что когда нам известна данная структура, мы можем с большой точностью предсказать природу возможных нарушений. А поскольку при лечении мы имеем дело не с невротиком вообще, а с живым конкретным человеком, такое уточнение помогает нам не только быстрее увидеть конкретные трудности, но и глубже понять их.

Трудно передать, как много страданий причиняют невротику его затруднения в работе. Однако это не всегда осознанные страдания; многие люди даже не понимают, что им трудно работается. Но затруднения в работе неизменно приносят огромные потери человеческой энергии: напрасные потери сил в процессе работы; потери от того, что человек не осмеливается делать работу, соизмеримую с его способностями; потери от того, что не используются существующие ресурсы; потери от снижения качества работы. Для человека лично это означает, что он не может осуществить себя в важнейшей жизненной области. Но индивидуальные потери множатся на тысячи, и нарушения в работе становятся потерями человечества.

Начнем с того, что вряд ли вызывает сомнения независимость наличия одаренности от невроза. Недавние эксперименты в системе образования показали, что большинство людей может рисовать, если их в этом как следует поддерживать, хотя и тогда не каждый может стать Рембрандтом или Ренуаром. Однако это не значит, что достаточно крупный талант всегда заявит о себе. Как демонстрируют эти же эксперименты, невроз в значительной степени не позволяет таланту проявиться. Чем меньше чувства неловкости, чем меньше робости, чем меньше попыток угодить ожиданиям окружающих, чем меньше потребность быть правым или совершенным, тем ярче выражаются какие бы то ни было дарования человека. Аналитический опыт еще подробнее показывает, как именно невротические факторы препятствуют творческой работе.

Обращение к авторам и издательствам:
Данный раздел сайта является виртуальной библиотекой. На основании Федерального закона Российской федерации "Об авторском и смежных правах" (в ред. Федеральных законов от 19.07.1995 N 110-ФЗ, от 20.07.2004 N 72-ФЗ), копирование, сохранение на жестком диске или иной способ сохранения произведений, размещенных в данной библиотеке, категорически запрещены.
Все материалы, представленные в данном разделе, взяты из открытых источников и предназначены исключительно для ознакомления. Все права на книги принадлежат их авторам и издательствам. Если вы являетесь правообладателем какого-либо из представленных материалов и не желаете, чтобы ссылка на него находилась на нашем сайте, свяжитесь с нами, и мы немедленно удалим ее.