У меня нет принципов у меня есть нервы или нет
Никакой жизненной философии нет. Есть лишь определенные убеждения. С натяжкой это можно считать философией. Могу назвать это философией стойкости, возможностью выстоять. Довольно простая вещь. Когда находишься в плохих обстоятельствах, перед тобой выбор — сдаться или пытаться противостоять. Я предпочитаю противостоять сколько возможно. Вот это и есть моя философия, ничего особенного.
Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота – доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти.
Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять.
Способность человека прожить именно своей жизнью, а не чьей-либо еще, иными словами, выработать собственные ценности, а не руководствоваться тем, что ему навязывают, сколь бы привлекательными они ему ни представлялись. В первую очередь каждый должен знать, что он собой представляет в чисто человеческих категориях, а потом уже в национальных, политических, религиозных.
Умение прощать, умение жалеть. Наиболее частое ощущение, которое у меня возникает по отношению к людям — и это может показаться обыденным, — это жалость. Наверное, потому, что мы все конечны.
Ирония — вещь обманчивая. Когда с насмешкой или иронией говоришь о ситуации, в которой находишься, то кажется, что не поддаешься обстоятельствам. Но это не так. Ирония не дает уйти от проблемы или подняться над ней. Она продолжает удерживать нас в тех же рамках. Хоть и отпускаешь шутки по поводу чего-либо отвратительного, все равно продолжаешь оставаться его пленником. Если видишь проблему, надо с ней бороться. Одной лишь иронией никогда не победишь. Ирония — порождение психологического уровня сознания. Есть разные уровни: биологический, политический, философский, религиозный, трансцендентный. Жизнь — трагическая штука, так что иронии тут недостаточно.
Должен сказать, что люди в равной степени расположены к добру и злу. Но люди, насколько я знаю, предпочитают легкие решения, а совершить зло легче, чем сотворить что-либо доброе.
Я считаю, что вообще на зле концентрироваться не следует. Это самое простое, что может сделать человек, то есть на тех обидах, которые ему были нанесены, и так далее и так далее. Зло побеждает, помимо всего прочего, тем, что оно как бы вас гипнотизирует. О зле, о дурных поступках людей, не говоря о поступках государства, легко думать – это поглощает!
И это как раз и есть дьявольский замысел!
Вообще я не сторонник религиозных ритуалов или формального богослужения. Я придерживаюсь представления о Боге как о носителе абсолютно случайной, ничем не обусловленной воли. Я против торгашеской психологии, которая пронизывает христианство: сделай это — получишь то, да? Или и того лучше: уповай на бесконечное милосердие Божие.
Ведь это в сущности антропоморфизм. Я вообще не уверен, что в веру следует обращать. Людей следует оставить разбираться во всем самим. К вере приходят – приходят, а не получают готовой. Жизнь зарождает ее в людях и растит, и этих усилий жизни ничем не заменишь. Это действительно работа, и пусть ее делает время – потому что время справляется с ней много лучше.
Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет.
Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство.
Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны.
Никакой жизненной философии нет. Есть лишь определенные убеждения. С натяжкой это можно считать философией. Могу назвать это философией стойкости, возможностью выстоять. Довольно простая вещь. Когда находишься в плохих обстоятельствах, перед тобой выбор — сдаться или пытаться противостоять. Я предпочитаю противостоять сколько возможно. Вот это и есть моя философия, ничего особенного.
Ирония — вещь обманчивая. Когда с насмешкой или иронией говоришь о ситуации, в которой находишься, то кажется, что не поддаешься обстоятельствам. Но это не так. Ирония не дает уйти от проблемы или подняться над ней. Она продолжает удерживать нас в тех же рамках. Хоть и отпускаешь шутки по поводу чего-либо отвратительного, все равно продолжаешь оставаться его пленником. Если видишь проблему, надо с ней бороться. Одной лишь иронией никогда не победишь. Ирония — порождение психологического уровня сознания. Есть разные уровни: биологический, политический, философский, религиозный, трансцендентный. Жизнь — трагическая штука, так что иронии тут недостаточно.
Не то, чтобы он на меня влиял, а просто я был частью его, по сути я — это он… Ведь пока они живы, мы думаем, что мы — другие, что мы — это что–то самостоятельное, а мы на самом деле — часть той же самой ткани, та же самая ниточка.
Вообще, я должен сказать, что жизнь в семье — это сохраняется навсегда. Молодой человек, он все время хочет жить по–своему, он хочет сам быть, создать свой мир, отделиться от всего остального. И когда родители умирают, ты вдруг понимаешь, что это-то и была жизнь…
Эта жизнь была создана ими, мы все в ней знаем наизусть, и до поры до времени не осознаем, что мы — тоже их рукоделие. И нам ничего не стоит это перевернуть, сбежать отсюда. Но наша жизнь — это плоды наших трудов, и они, эти плоды, не так убедительны.
Я отнюдь не считаю, что все люди плохие. Но я просто утверждаю, что люди способны делать плохое, творить зло, наделены невероятной способностью.
И в меньшей степени расположены к добру?
Похоже, что так [смеется]. Должен сказать, что люди в равной степени расположены к добру и злу. Но люди, насколько я знаю, предпочитают легкие решения, а совершить зло легче, чем сотворить что-либо доброе.
Я считаю, что вообще на зле концентрироваться не следует. Это самое простое, что может сделать человек, то есть на тех обидах, которые ему были нанесены, и так далее и так далее. Зло побеждает, помимо всего прочего, тем, что оно как бы вас гипнотизирует. О зле, о дурных поступках людей, не говоря о поступках государства, легко думать – это поглощает!
И это как раз и есть дьявольский замысел!
Я принадлежу к русской культуре, я сознаю себя ее частью, слагаемым, и никакая перемена места на конечный результат повлиять не сможет. Язык — вещь более древняя и более неизбежная, чем государство. Я принадлежу русскому языку, а что касается государства, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя является то, как он пишет на языке народа, среди которого живет, а не клятвы с трибуны.
Вообще я не сторонник религиозных ритуалов или формального богослужения. Я придерживаюсь представления о Боге как о носителе абсолютно случайной, ничем не обусловленной воли. Я против торгашеской психологии, которая пронизывает христианство: сделай это — получишь то, да? Или и того лучше: уповай на бесконечное милосердие Божие.
Ведь это в сущности антропоморфизм.
Я вообще не уверен, что в веру следует обращать. Людей следует оставить разбираться во всем самим. К вере приходят – приходят, а не получают готовой. Жизнь зарождает ее в людях и растит, и этих усилий жизни ничем не заменишь. Это действительно работа, и пусть ее делает время – потому что время справляется с ней много лучше.
Люди вышли из того возраста, когда прав был сильный. Для этого на свете слишком много слабых. Единственная правота – доброта. От зла, от гнева, от ненависти — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к смерти. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не должен мешать друг другу делать его дело. Условия существования слишком тяжелы, чтобы их еще усложнять.
Что самое важное для вас в жизни?
Способность человека прожить именно своей жизнью, а не чьей-либо еще, иными словами, выработать собственные ценности, а не руководствоваться тем, что ему навязывают, сколь бы привлекательными они ему ни представлялись. В первую очередь каждый должен знать, что он собой представляет в чисто человеческих категориях, а потом уже в национальных, политических, религиозных.
Что вы цените выше всего в человеке?
Умение прощать, умение жалеть. Наиболее частое ощущение, которое у меня возникает по отношению к людям — и это может показаться обыденным, — это жалость. Наверное, потому, что мы все конечны.
- 1
- 126
- 127
- 128
- 129
- 130
- 131
- 132
- 133
- 134
- 162
У нас сегодня имя Пастернака в третий, кажется, раз всплывает в разговоре, что естественно — в русской поэзии двадцатого века никто не уделял столько места евангельской теме. Вы, я думаю, помните об этом лучше всех: не совпадение же, что у вас есть стихотворение восемьдесят седьмого года, названное, как и у Пастернака, — "Рождественская звезда".
Кстати, написал я его фазу по возвращении из Стокгольма.
Тем более, значит, сопоставление подкрепляется и Нобелевской премией. В чем же ваши возражения Пастернаку?
У него там центробежная сила действует. Радиус все время расширяется — от центральной фигуры, от Младенца. В то время как, по существу, все наоборот.
У вас движение — центростремительное. В стихе восемьдесят девятого года это выражено недвусмысленно, хоть и парадоксально: "трех лучей приближенье к звезде", а не движение лучей от звезды.
Совершенно верно. То есть я не хочу сказать, что я прав. Но так мне кажется, да?
Ваш подход к евангельским темам, вы говорите, общехристианский, но сосредоточенность на Рождестве — уже некий выбор. Ведь в западном христианстве именно это — главный и любимейший праздник, а в восточном — Пасха.
В этом-то вся разница между Востоком и Западом. Между нами и ними. У нас — пафос слезы. В Пасхе главная идея — слеза.
Мне представляется, что главное различие— в западном рационализме и восточной мистичности. Одно дело — родиться, это каждому дано, другое дело — воскреснуть: тут чудо.
Да, да, это тоже. Но в основе всего — чистая радость Рождества и…
…и радость через страдание.
И радость через страдание. Поэтому у Пастернака куда более сногсшибательные стихотворения — стихи о Распятии, про Магдалину. Это замечательные стихи, совершенно фантастический там конец.
Тут мне есть что сказать. У Пастернака, этого поэта микрокосма, как ни странно, в рождественском стихотворении и в двух про Магдалину все движение — противоположное его натуре, тому, с чем мы всегда сталкиваемся у него. В евангельских его стихах движение, я уже говорил, центробежное. Настолько, что он выходит за пределы доктрины. Например, когда он говорит: "Слишком многим руки для объятья / Ты раскинешь по концам креста".
Тут, конечно, слово "слишком" — как бы слишком.
Это, если угодно, ересь. Но здесь сказывается центробежная сила стихотворения. Чем замечательна изящная словесность — что при использовании религиозного материала метафизический аппетит поэта или самого стихотворения перерастает метафизический аппетит доктрины как таковой.
Вот в "Магдалине" что происходит? Согласно доктрине, Он воскресает. Но стихотворение само диктует, строфы накапливаются и обретают массу, которая требует следующего движения, расширения.
Доктрина по определению сужает, ограничивает.
В ее пределы стихотворение не укладывается. То же самое происходит, скажем, с "Божественной комедией" — это мир куда более огромный, чем задан темой.
Но в "Рождественской звезде" у Пастернака такого еретического выхода за пределы нет.
Там другое расширение. Я думаю, что источник этого стихотворения тот же, что и мой, а именно — итальянская живопись. По своей эстетике стихотворение мне напоминает Мантенью или Беллини, там все время такие круги идут, эллипсоиды, арки: "Ограды, надгробья, оглобля в сугробе / и небо над кладбищем, полное звезд" — вы слышите их во всех этих "о", "а", "об". Если сопрягать с отечественной эстетикой, то это, конечно, икона. Все время нимбы строятся — расширяющиеся.
В рождественском стихотворении у Пастернака вообще много всего — и итальянская живопись, и Брейгель, какие-то собаки бегут и так далее и так далее. Там уже и замоскворецкий пейзаж. Саврасов проглядывает.
Грачи, во всяком случае, есть: "Гнезда грачей и деревьев верхи".
Источником этого цикла у него и источником, до известной степени, его обращения, — хотя я позволяю себе уже совершенно непозволительные вещи — гадать по поводу его религиозных ощущений, — я думаю, источником была прежде всего итальянская живопись. Вполне возможно, книжка с иллюстрациями.
Вроде той, на которую смотрели вы?
Ага, ага. Но вполне возможно, что я и заблуждаюсь.
В двадцатом веке был еще русский писатель, вплотную занимавшийся евангельским сюжетом, — Булгаков.
Этот господин производит на меня куда меньшее впечатление, чем кто-либо.
Чем кто-либо из трактующих эту тему?
Чем кто-либо из известных русских прозаиков.
Это относится ко всему, за исключением "Театрального романа". Что касается евангельских дел, то это у него в сильной степени парафраз Мережковского и вообще литературы того времени. Лучшее, что я могу сказать, — хороший коллаж. И потом, в этих делах Булгаков чрезвычайно себя скомпрометировал своими развлечениями с чертом.
А кому, по-вашему, в русской литературе удавалась евангельская, библейская тема?
Сологубу, может быть. Замечательные переложения у Ломоносова, Тредиаковского. Но вообще так фазу я не упомню. Вот Пастернак, конечно. Но в целом прикладной, так сказать, традиции в нашей изящной словесности вроде нет. Религиозные дела были опосредованы самой жизнью, составляли часть жизни, и, возможно, не приходило в голову садиться и писать стихи на конкретный праздник. С пасхальными стихами у нас, правда, получше.
Иосиф, в своем эссе "Путешествие в Стамбул" вы высказались довольно определенно в похвалу многобожию по сравнению с монотеизмом, выводя из этих категорий соответственно демократическое и авторитарное мировоззрение и общественное устройство. Напомню ваши слова: "В сфере жизни сугубо политической политеизм синонимичен демократии. Абсолютная власть, автократия синонимична, увы, единобожию".
Я и сейчас придерживаюсь тех же взглядов. Я вообще считаю, что конфликт между политеизмом и монотеизмом, — может быть, одно из самых трагических обстоятельств в истории культуры. Я думаю, такого конфликта — особенно если учесть форму, которую он принял, — по существу, нет. Было два или три человека в мировой истории, которые старались с этим каким-то образом совладать. Был Юлиан Отступник, а в стихах нечто подобное пытался осуществить Константин Кавафис. У него шесть или семь стихотворений про Юлиана Отступника. Для греков идея Троицы была как бы досадным сужением всей амплитуды.
Что-то вроде. Упрощенная метафизика.
Простите за интимный вопрос: вы человек религиозный, верующий?
Я не знаю. Иногда да, иногда нет.
Не церковный, это точно.
Не православный и ведь не католик. Может быть, какой-то вариант протестантства?
Кальвинизм. Но вообще о таких вещах может говорить только человек, в чем-то сильно убежденный. Я ни в чем сильно не убежден.
Или сильно убежденный, или совсем беспардонный.
Скорее я себя зачислю в эту последнюю категорию, нежели в какую бы то ни было из предыдущих.
В протестантстве тоже много такого, что мне в сильной степени не нравится. Почему я говорю о кальвинизме — не особо даже и всерьез, — потому что согласно кальвинистской доктрине человек отвечает сам перед собой за все. То есть он сам до известной степени свой Страшный Суд. У меня нет сил простить самого себя. И с другой стороны, тот, кто мог бы меня простить, не вызывает во мне особенной приязни или уважения.
Когда я был моложе, то пытался со всем этим в себе разобраться. Но на каком-то этапе понял, что я сумма своих действий, поступков, а не сумма своих намерений.
У МЕНЯ НЕТ ПРИНЦИПОВ, ЕСТЬ ТОЛЬКО НЕРВЫ…
Биргит Файт
Первая полная публикация
Я хотела бы для начала поговорить о Марксе и о Фрейде. У вас же есть какие-то взгляды на их счет…
Нет никаких! Поймите простую вещь — и это самое серьезное, что я могу сказать по этому поводу, — у меня нет ни философии, ни принципов, ни убеждений. У меня есть только нервы. Вот и все. И… вот и все. Я просто не в состоянии подробно излагать свои соображения и т. д. — я способен только реагировать. Я в некотором роде как собака или лучше: как кот. Когда мне что-то нравится, я к этому принюхиваюсь и облизываюсь. Когда нет — то я немедленно… это самое… Главный орган чувств, которым я руководствуюсь, — обоняние.
Я НИКОГО НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮ, КРОМЕ САМОГО СЕБЯ | 1 |
КАРТА СТИХОТВОРЕНИЯ ПОЭТА | 2 |
В СОЛЖЕНИЦЫНЕ РОССИЯ ОБРЕЛА СВОЕГО ГОМЕРА | 3 |
МУЗА В ИЗГНАНИИ | 4 |
ПИСАТЕЛЬ — ОРУДИЕ ЯЗЫКА | 10 |
ЯЗЫК — ЕДИНСТВЕННЫЙ АВАНГАРД | 11 |
ПОЭЗИЯ — ЛУЧШАЯ ШКОЛА НЕУВЕРЕННОСТИ | 12 |
ИСКУССТВО ПОЭЗИИ | 16 |
НАСТИГНУТЬ УТРАЧЕННОЕ ВРЕМЯ | 25 |
У МЕНЯ ПЕРЕГРУЖЕНА ПАМЯТЬ | 28 |
ЕВРОПЕЙСКИЙ ВОЗДУХ НАД РОССИЕЙ | 30 |
ХЛЕБ ПОЭЗИИ В ВЕК РАЗБРОДА | 35 |
РОЖДЕННЫЙ В ИЗГНАНИИ | 37 |
Я БЫЛ ТАМ ЛИШНИМ | 39 |
ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ПОНЯТЬ ПОЭТА… | 43 |
ДВУЯЗЫЧИЕ — ЭТО НОРМА | 45 |
БЕГСТВО ОТ ПРЕДСКАЗУЕМОСТИ | 47 |
ПРОИГРЫШ КЛАССИЧЕСКОГО ВАРИАНТА | 51 |
САМОЕ СВЯТОЕ НАШ ЯЗЫК… | 53 |
СЕГОДНЯ — ЭТО ВЧЕРА | 54 |
Я БЕЗ УМА ОТ АНГЛИЙСКОГО ЯЗЫКА | 56 |
БЕСЕДУЯ С ЮЗОМ АЛЕШКОВСКИМ | 57 |
ПОЭТ БОГОТВОРИТ ТОЛЬКО ЯЗЫК | 59 |
ИДЕАЛЬНЫЙ СОБЕСЕДНИК ПОЭТУ — НЕ ЧЕЛОВЕК, А АНГЕЛ | 63 |
ЭМИГРАНТ ПРИЗНАЕТСЯ В ЛЮБВИ К АНГЛИЙСКОМУ | 66 |
СТИХОТВОРЕНИЕ — ЭТО ФОТОГРАФИЯ ДУШИ | 67 |
ГЕНИЙ В ИЗГНАНИИ | 70 |
ЖИТЬ В ИСТОРИИ | 72 |
ПОЭЗИЯ В ТЕАТРЕ | 75 |
ЧУВСТВО ПЕРСПЕКТИВЫ | 77 |
ЧЕЛОВЕКА МОЖНО ВСЕГДА СПАСТИ | 82 |
ОСТАТЬСЯ САМИМ СОБОЙ… | 83 |
НИОТКУДА С ЛЮБОВЬЮ | 85 |
ПОЭТЫ ЗА КРУГЛЫМ СТОЛОМ | 87 |
ЧЕЛОВЕК В ПЕЙЗАЖЕ | 93 |
Я ПОЗВОЛЯЛ СЕБЕ ВСЕ, КРОМЕ ЖАЛОБ | 98 |
Я ПРИНАДЛЕЖУ РУССКОЙ КУЛЬТУРЕ… | 100 |
ЛИТЕРАТУРЕ ВСЕ ПО СИЛАМ | 102 |
ЭСТЕТИКА — МАТЬ ЭТИКИ | 104 |
ЖИЗНЬ — ПРОЦЕСС НЕОБРАТИМЫЙ | 106 |
СУДЬБА СТРАНЫ МНЕ ДАЛЕКО НЕ БЕЗРАЗЛИЧНА | 107 |
ОТСТРАНЕНИЕ ОТ САМОГО СЕБЯ | 108 |
НИКАКОЙ МЕЛОДРАМЫ | 110 |
НЕЛЬЗЯ ДВАЖДЫ ВОЙТИ В ОДНУ РЕКУ, ДАЖЕ ЕСЛИ ЭТО НЕВА… | 113 |
ЧЕЛОВЕК ВСЕ ВРЕМЯ ОТ ЧЕГО-ТО УХОДИТ | 114 |
Я ПРИНИМАЮ СВОЕ СТРАДАНИЕ, НО НЕ ХОЧУ ВИДЕТЬ СТРАДАНИЕ СОСЕДА | 115 |
НАГЛАЯ ПРОПОВЕДЬ ИДЕАЛИЗМА | 116 |
ПЕРЕДАЧА "РАДИО СВОБОДА" 15 ОКТЯБРЯ 1991 ГОДА | 127 |
РОЖДЕСТВО: ТОЧКА ОТСЧЕТА | 128 |
У МЕНЯ НЕТ ПРИНЦИПОВ, ЕСТЬ ТОЛЬКО НЕРВЫ… | 130 |
ПОЭТЫ С ИМПЕРСКИХ ОКРАИН | 136 |
МОРТОН-СТРИТ, 44 | 138 |
В МИРЕ ИЗЯЩНОЙ СЛОВЕСНОСТИ | 142 |
ПОЛОЖИТЕЛЬНЫЕ САНТИМЕНТЫ — САМОЕ ТЯЖЕЛОЕ ДЕЛО НА СВЕТЕ | 145 |
ВЛАСТЬ ПОЭЗИИ | 146 |
ПЛЫЛИ ПО ВЕНЕЦИИ ПОЭТЫ… | 148 |
САМЫЙ ДЕРЗКИЙ ВЫЗОВ ВЛАСТИ — НЕ ИНТЕРЕСОВАТЬСЯ ЕЮ | 149 |
НЕ НАДО СВАЛИВАТЬ НА ГЕОГРАФИЮ И ИСТОРИЮ | 152 |
НАДЕЮСЬ, ЧТО ДЕЛАЮ ТО, ЧТО ОН ОДОБРЯЕТ | 153 |
РЕАЛЬНОСТЬ АБСОЛЮТНО НЕКОНТРОЛИРУЕМА | 155 |
ПОРТРЕТ ПОЭТА В ЕГО ИНТЕРВЬЮ | 156 |
БИБЛИОГРАФИЯ ИНТЕРВЬЮ ИОСИФА БРОДСКОГО | 159 |
Лучшие электронные книги в формате fb2
Во время инфекционной пандемии коронавируса coid19 наш сервис принесёт вам максимальную пользу. Онлайн чтение является безконтактным способом почерпнуть дополнительную информацию в условиях самоизоляции и карантана.
Наш портал – это библиотека интересных электронных книг разнообразных жанров. Здесь вы найдете произведения как российских, так и зарубежных писателей. Все электронные книги, представленные на нашем сайте, можно скачать бесплатно. Наша библиотека содержит только лучшие бесплатные электронные книги, ведь каждую электронную книгу мы тщательно изучаем перед добавлением в базу. Мы выбираем интереснейшие произведения в удобном формате fb2, все они достойны вашего внимания. Чтение электронных книг наверняка принесет вам удовольствие. Всё что, что вам нужно сделать, - найти и скачать книгу, которая понравится вам по заголовку и описанию.
Библиотека fb2-электронных книг – полезнейшее изобретение человечества. Для того чтобы, читать книгу, вам нужно просто загрузить ее с нашего сайта. Вы можете наслаждаться чтением, не совершая лишние траты. Электронная книга, в отличие от бумажной, обладает множеством преимуществ. Вы экономите время и силы, не совершая утомительные походы по магазинам. Вам также не нужно обременять себя ношением тяжеловесной макулатуры. Скачать и читать электронную книгу легко и просто . Мы позаботились о том, чтобы вам всегда было что почитать. Электронная книга fb2 принесет вам море положительных эмоций: она способна поделиться с вами мудростью, поднять настроение или просто скрасить досуг.
Доброго времени суток. Некоторое время назад довелось мне столкнуться с одним не самым приятным заболеванием, о котором и хочу вам поведать, дабы уберечь людей от моих ошибок и помочь понять, что же с ними происходит. А вдруг?
Итак, небольшая предыстория. В 2017-2018 гг. у меня на работе творился производственный ад, в котором я выступал в качестве ответственного за работу котлов для грешников. И подчиненных имел (иногда даже во всех смыслах), и перед руководством (не самым лучшим в моей практике – т.е. откровенными мудаками, если быть точным) ответ за выполнение плана держал, и с клиентами постоянно встречался. Итог – за полтора года около 25 командировок от Питера до Сахалина, множество знакомств с приятными и не очень людьми и нелюдями, тысячи страниц написанных отчетов. До сих пор помню свой последний рабочий день в декабре 2018 перед увольнением – он длился 60 часов с парой перерывов на трехчасовой сон на диванчике.
После этого перешел на работу в другую компанию – продолжил заниматься той же работой, но уже тихо, мирно, не спеша. И тут мой организм видимо понял, что больше можно не делать героических усилий – и пора бы уже расслабиться. И, сука, расслабился – в течении полугода:
- появление аллергии на домашних животных (а я фанат огромных шерстяных мейн-кунов), из-за которой я начал задыхаться по ночам;
- грыжи и протрузии в поясничном отделе позвоночника, благодаря которым я иногда сутки не мог шевелить ногами из-за боли;
- язва ДПК (кто-бы мог подумать, что боли в грудной клетке – это язва в кишечнике – я уж грешным делом даже кардиограмму сделал…).
Лечил я все это потихоньку и думал, что все – на том мои болячки и закончатся – сколько ж можно то, а? А вот х… Самое интересное ждало меня впереди.
Плюс к описанному выше – легкие головные боли в затылке, постоянный шум в ушах (в тихой комнате появляется неслабое желание проломить себе голову). Плюс невозможность работать – боль в глазах после 15 минут за монитором.
И вишенка на торте – приступы паники. Сидишь в машине (да еще и в качестве пассажира), пробка, музыка играет, кондиционер радует и… тревога. Из ниоткуда. И повышение сердцебиения. Потом страх смерти. Ну шикарно.
Естественно – бегом к неврологу. МРТ головы с контрастом, консультация двух офтальмологов, МРТ шеи, ЭЭГ и… все чисто. Пара протрузий в шейном отделе, но врачи на них не обратили никакого внимания.
По собственным наблюдениям – что помогает:
- темные очки – я плохо реагирую на яркий свет – больно смотреть на свет, отраженный от зданий днем, ночь фонари и фары машин немного расплываются перед глазами;
- горизонтальное положение – если лечь и расслабиться – симптомы минут через 10 пропадают;
- с кардионагрузками невролог угадал – 15 минут на эллиптическом тренажере – симптомы пропадают.
Субъективно – становится хуже, если начинаю нервничать.
Так что замер в ожидании того момента, когда мне станет лучше. Подумываю прибегнуть к тяжелой артиллерии и пойти к психотерапевту.
Никакой жизненной философии нет. Есть лишь определенные убеждения. С натяжкой это можнож считать философией. Могу именовать это философией стойкости, возможностью выстоять. Довольно обычная вещь. Когда находишься в нехороших обстоятельствах, перед тобой выбор — сдаться либо пробовать противостоять. Я предпочитаю противостоять сколько вероятно. Вот это и есть моя философия, ничего такового необыкновенного.
Ирония — вещь обманчивая. Когда с шуткой либо драматичностью разговариваешь о ситуации, в какой находишься, то кажется, что не поддаешься происшествиям. Но это не так. Ирония не дает уйти от трудности либо подняться над ней. Она продолжает удерживать нас в тех же рамках. Хоть и отпускаешь шуточки по предлогу чего-либо гадкого, все одинаково продолжаешь оставаться его пленником. Если видишь делему, надобно с ней драться. Одной лишь драматичностью никогда не победишь. Ирония — порождение психологического уровня сознания. Есть различные уровни: био, политический, философский, религиозный, трансцендентный. Жизнь — трагическая штука, так что драматичности здесь недостаточно.
Не то, чтоб он на меня влиял, а просто я был долею его, по сути я — это он… Ведь пока они живы, мы мыслим, что мы — иные, что мы — это что–то самостоятельное, а мы на самом деле — часть той же самой ткани, та же самая ниточка.
Вообще, я обязан сказать, что жизнь в семье — это сохраняется навсегда. Молодой человек, он постоянно желает жить по–своему, он желает сам быть, создать собственный мир, отделиться от всего остального. И когда предки помирают, ты вдруг разумеешь, что это-то и была жизнь…
Эта жизнь была сотворена ними, мы все в ней знаем наизусть, и до поры до медли не понимаем, что мы — тоже их рукоделие. И нам ничего не стоит это перевернуть, убежать отсюда. Но наша жизнь — это плоды наших трудов, и они, эти плоды, не так убедительны.
Я никак не считаю, что все люди нехорошие. Но я просто утверждаю, что люди способны делать нехорошее, создавать злобно, наделены невозможной способностью.
И в наименьшей ступени размещены к добру?
Похоже, что так [смеется]. Должен сказать, что люди в одинаковой ступени размещены к добру и злу. Но люди, как я знаю, предпочитают легкие решения, а совершить злобно легче, чем сотворить что-либо благое.
Я считаю, что вообщем на зле концентрироваться не идет. Это самое обычное, что в состоянии сделать человек, другими словами на тех обидах, которые ему были нанесены, и так дальше и так дальше. Зло одолевает, кроме всего остального, тем, что оно вроде бы вас гипнотизирует. О зле, о дурных поступках жителей нашей планеты, не разговаривая о поступках страны, просто мыслить – это поглощает!
И это как разов и есть дьявольский умысел!
О языке и патриотизме
Я принадлежу к российской культуре, я осознаю себя ее долею, слагаемым, и никакая смена места на окончательный итог воздействовать не сумеет. Язык — вещь более старая и более неминуемая, чем правительство. Я принадлежу русскому языку, а что дотрагивается страны, то, с моей точки зрения, мерой патриотизма писателя будет то, как он пишет на языке народа, посреди которого живет, но не клятвы с трибуны.
О вере и религии
Вообще я не приверженец религиозных ритуалов либо формального богослужения. Я придерживаюсь представления о Боге как о носителе безусловно случайной, ничем не обусловленной воли. Я против торговой психологии, которая пронизывает христианство: сделай это — получишь то, да?Или и того лучше: уповай на безграничное милосердие Божие.
Ведь это в сущности антропоморфизм.
Я вообщем не уверен, что в веру идет обращать. Людей идет бросить разбираться во всем самим. К вере прибывают – прибывают, но не получают готовой. Жизнь зарождает ее в людях и растит, и этих усилий жизни ничем не заменишь. Это вправду работа, и пусть ее делает время – потому что время справляется с ней много лучше.
О самом главном
Люди вышли из того возраста, когда прав был мощный. Для этого на свете очень много слабеньких. Единственная правота – доброта. От злобна, от гнева, от нелюбви — пусть именуемых праведными — никто не выигрывает. Мы все приговорены к одному и тому же: к погибели. Умру я, пишущий эти строки, умрете Вы, их читающий. Останутся наши дела, но и они подвергнутся разрушению. Поэтому никто не обязан мешать друг другу делать его дело. Условия существования очень тяжелы, чтоб их еще усложнять.
Что самое главное для вас в жизни?
Способность жителя нашей планеты прожить конкретно своей жизнью, но не чьей-либо еще, другими словами, выработать собственные ценности, но не управляться тем, что ему навязывают, сколь бы симпатичными они ему ни представлялись. В первую очередь каждый обязан знать, что он собой представляет в чисто человечьих категориях, а позже теснее в государственных, политических, религиозных.
Что вы оцениваете выше всего в человеке?
Умение прощать, умение сожалеть. Наиболее нередкое чувство, которое у меня возникает по отношению к людям — и это может показаться ежедневным, — это жалость. Наверное, потому, что мы все окончательны.
Читайте также: