А эта вошь сама себя прокормит

ГЛАВА 1 ИМЯ ИМ – ЛЕГИОНЫ

. тогда приходилось бы искать друг друга среди мириад насекомых, как иголку в стоге сена. Их минимальное население составляет миллиард миллиардов. Это, представьте, ужас как много.

Их примерно миллионы видов. От них всего можно ожидать, с ними ухо надо держать востро. Некоторые из них ведут даже общественный образ жизни и, по правде сказать, создали цивилизацию.

Смотришь на них и невольно думаешь: такие долго не проживут. Предсказание сбывается — многие из них живут не более суток, чаще всего несколько часов. Столько времени им отведено, чтобы успеть оставить потомство.

БАБКИ, ДЕДКИ,
КРАСОТКИ

Это они носятся в маневренном полете, совершая головокружительные виражи. Но не все они так стремительны. Среди них есть и такие, которые летают вяло, медленно, как бы нехотя.

ВОТ КОМПАНИЯ
КАКАЯ

Если посмотреть на тараканов без предвзятости, обнаруживаешь, что эти насекомые довольно грациозны. Голова таракана выглядит не так, как у большинства других насекомых. Впору подумать, что она вмещает мощный мозг мыслителя.

В жизни всякое бывает, но такое. А вот какое: в интимных отношениях ни с того ни с сего невеста начинает пожирать жениха, а он, буквально потеряв голову и часть груди, продолжает выполнять свою функцию продолжателя рода.

Появляются они нежданно-негаданно во время весенней распутицы, когда еще не закончился ледоход. Они сопровождают весну-красну регулярно, каждый год. Встретятся они нам и потом: и знойным летом, и дождливой плодоносящей осенью.

КОНЬКИ, КОБЫЛКИ
И ПРОЧИЕ

Они скачут из-под наших ног, будто кони травянистых джунглей. Если кое-кого из них потревожить, то они взлетают, а их крылья словно горят ярким огнем. Кони-огни, да и только!

Про них рассказывают, что они будто бы залезают тайком в ухо и выводят из строя наш слух. Их боятся и встречают со страхом и отвращением. А на самом деле.

ТВАРИ ОКАЯННЫЕ

Поколение, рожденное в тридцатых годах, еще помнит их злодеяния, но и нынешняя молодежь, особенно та ее часть, которая не брезгует свободной любовью, воочию сталкивается с ними. Вот почему о них молчать не надо.

87

НАДО ЖЕ ИМЕТЬ
ТАКУЮ РОДНЮ

Смотришь на них и думаешь: о боже ты мой, какая это мелочь и бестолочь! А вот размножаться-то умеют, да еще как — проходят сложный путь развития.

В СЕМЬЕ НЕ БЕЗ
УРОДА

ЧЕРНЫЙ СКАЧЕТ,
ЧЕРНЫЙ ПЛЯШЕТ

Были поэты, барды и менестрели, которые, видите ли, завидовали им потому, что те были ближе к дамам, чем эти несчастные влюбленные. Модники и модницы щеголяли всем тем, что связано с ними.

Они обитали на Земле 350 миллионов лет назад, а их предки, значит, еще намного раньше. За это время они образовали мощное древо с невиданной кроной — этакий баобаб баобабов царства животных.

ГЛАВА 2 ЛОЖКА ДЕГТЯ

Здесь чаще всего чего не чаешь, то получаешь. Они, прежде чем взорваться, вначале медленно зреют, а в конце спокойно тлеют. Земля до них, как сад, а после них, как ад. Как с ними быть?

ПЕСЧИНКА
В ПУСТЫНЕ, НО.

Сегодня на чужой каравай рот разевают не менее десяти тысяч их видов. По сравнению с их общим числом, это, конечно, мизер — около одного процента, можно сказать, капля в океане, но какая!

ДРУЖБА ДРУЖБОЙ,
СЛУЖБА СЛУЖБОЙ

Их не пускают, но они, проныры, все равно проникают. Появление шестиногих пришельцев оборачивается бедой, потому что они питаются нашей едой.

Здесь весь сказ на показ того, как в наш дом они приносят страдания и боль вопреки нашей воле. Кто они, эти спутники болезней, и как их одолеть?

ЩИТ, МЕЧ
и ЕЩЕ КОЕ-ЧТО

Может быть, в безмолвной войне с ними химическая атака поможет? АН нет! Используя яд против них, мы одерживаем пиррову победу и устраиваем пир на пепелище. Как остановить эту прорву?

ХОРОШИЙ ПАСТУХ
СТРИЖЕТ ОВЕЦ

Казалось бы, прояснилась картина — в борьбе с нашими шестиногими неприятелями завтра же наступит перелом, будто все это проще пареной репы. Бери союзников и используй! Но скоро сказка сказывается.

Перед нами пройдут представители двух миров, оказавшиеся в природной среде в одной связке. Они взаимно приспосабливаются друг к другу, становятся неразлучными и взаимозависимыми. Подождите, сами увидите.

Не хаос царит в природе, а совершаются закономерные круговороты, в которых все связано со всем, все должно куда-то деваться. В таких сложных делах природа знает лучше и ничто не дается даром.

- О, молчите, молчите! - вскрикнула Соня, всплеснув руками. - От бога вы отошли, и бог вас поразил, дьяволу предал.

- Кстати, Соня, это когда я в темноте-то лежал и мне все представлялось, это ведь дьявол смущал меня? а?

- Молчите! Не смейтесь, богохульник, ничего, ничего-то вы не понимаете! О господи! Ничего-то, ничего-то он не поймет!

- Молчи, Соня, я совсем не смеюсь, я ведь и сам знаю, что меня черт тащил. Молчи, Соня, молчи! - повторил он мрачно и настойчиво. - Я все знаю. Все это я уже передумал и перешептал себе, когда лежал тогда в темноте. Все это я сам с собой переспорил, до последней малейшей черты, и все знаю, все! И так надоела, так надоела мне тогда вся эта болтовня! Я все хотел забыть и вновь начать, Соня, и перестать болтать! И неужели ты думаешь, что я как дурак пошел, очертя голову? Я пошел как умник, и это-то меня и сгубило! И неужель ты думаешь, что я не знал, например, хоть того, что если уж начал я себя спрашивать и допрашивать: имею ль я право власть иметь? - то, стало быть, не имею права власть иметь. Или что если задаю вопрос: вошь ли человек? - то, стало быть, уж не вошь человек для меня, а вошь для того, кому этого и в голову не заходит и кто прямо без вопросов идет. Уж если я столько дней промучился: пошел ли бы Наполеон или нет? - так ведь уж ясно чувствовал, что я не Наполеон. Всю, всю муку всей этой болтовни я выдержал, Соня, и всю ее с плеч стряхнуть пожелал: я захотел, Соня, убить без казуистики, убить для себя, для себя одного! Я лгать не хотел в этом даже себе! Не для того, чтобы матери помочь, я убил - вздор! Не для того я убил, чтобы, получив средства и власть, сделаться благодетелем человечества. Вздор! Я просто убил; для себя убил, для себя одного: а там стал ли бы я чьим-нибудь благодетелем или всю жизнь, как паук, ловил бы всех в паутину и их всех живые соки высасывал, мне, в ту минуту, все равно должно было быть. И не деньги, главное, нужны мне были, Соня, когда я убил; не столько деньги нужны были, как другое. Я это все теперь знаю. Пойми меня: может быть, тою же дорогой идя, я уже никогда более не повторил бы убийства. Мне другое надо было узнать, другое толкало меня под руки: мне надо было узнать тогда, и поскорей узнать, вошь ли я, как все, или человек? Смогу ли я переступить или не смогу! Осмелюсь ли нагнуться и взять или нет? Тварь ли я дрожащая или право имею.

- Убивать? Убивать-то право имеете? - всплеснула руками Соня.

- Э-эх, Соня! - вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. - Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь! Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай, когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил. Так и знай!

- Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так идут убивать, как я тогда шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я шел. Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки. А старушонку эту черт убил, а не я. Довольно, довольно, Соня, довольно! Оставь меня, - вскричал он вдруг в судорожной тоске, - оставь меня!

Он облокотился на колена и, как в клещах, стиснул себе ладонями голову.

- Экое страдание! - вырвался мучительный вопль у Сони.

- Ну, что теперь делать, говори! - спросил он, вдруг подняв голову и с безобразно искаженным от отчаяния лицом смотря на нее.

- Что делать! - воскликнула она, вдруг вскочив с места, и глаза ее, доселе полные слез, вдруг засверкали. - Встань! (Она схватила его за плечо; он приподнялся, смотря на нее почти в изумлении.) Поди сейчас, сию же минуту, стань на перекрестке, поклонись, поцелуй сначала землю, которую ты осквернил, а потом поклонись всему свету, на все четыре стороны, и скажи всем, вслух: "Я убил!" Тогда бог опять тебе жизни пошлет. Пойдешь? Пойдешь? - спрашивала она его, вся дрожа, точно в припадке, схватив его за обе руки, крепко стиснув их в своих руках и смотря на него огневым взглядом.

Он изумился и был даже поражен ее внезапным восторгом.

- Это ты про каторгу, что ли, Соня? Донести, что ль, на себя надо? - спросил он мрачно.

- Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.

- Нет! Не пойду я к ним, Соня.

- А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? - восклицала Соня. - Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! - вскрикнула она, - ведь он уже это все знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!

- Не будь ребенком, Соня, - тихо проговорил он. - В чем я виноват перед ними? Зачем пойду? Что им скажу? Все это один только призрак. Они сами миллионами людей изводят, да еще за добродетель почитают. Плуты и подлецы они, Соня. Не пойду. И что я скажу: что убил, а денег взять не посмел, под камень спрятал? - прибавил он с едкою усмешкой. - Так ведь они же надо мной сами смеяться будут, скажут: дурак, что не взял. Трус и дурак! Ничего, ничего не поймут они, Соня, и недостойны понять. Зачем я пойду? Не пойду. Не будь ребенком, Соня.

- Замучаешься, замучаешься, - повторяла она, в отчаянной мольбе простирая к нему руки.

- Я, может, на себя еще наклепал, - мрачно заметил он, как бы в задумчивости, - может, я еще человек, а не вошь и поторопился себя осудить. Я еще поборюсь.

Надменная усмешка выдавливалась на губах его.

- Этакую-то муку нести! Да ведь целую жизнь, целую жизнь.

- Привыкну. - проговорил он угрюмо и вдумчиво. - Слушай, - начал он через минуту, - полно плакать, пора о деле: я пришел тебе сказать, что меня теперь ищут, ловят.

- Ах, - вскрикнула Соня испуганно.

- Ну что же ты вскрикнула! Сама желаешь, чтоб я в каторгу пошел, а теперь испугалась? Только вот что: я им не дамся. Я еще с ними поборюсь, и ничего не сделают. Нет у них настоящих улик. Вчера я был в большой опасности и думал, что уж погиб; сегодня же дело поправилось. Все улики их о двух концах, то есть их обвинения я в свою же пользу могу обратить, понимаешь? и обращу; потому я теперь научился. Но в острог меня посадят наверно. Если бы не один случай, то, может, и сегодня бы посадили, наверно даже, может, еще и посадят сегодня. Только это ничего, Соня: посижу, да и выпустят. потому нет у них ни одного настоящего доказательства и не будет, слово даю. А с тем, что у них есть, нельзя упечь человека. Ну, довольно. Я только, чтобы ты знала. С сестрой и матерью я постараюсь как-нибудь так сделать, чтоб их разуверить и не испугать. Сестра теперь, впрочем, кажется, обеспечена. стало быть, и мать. Ну, вот и все. Будь, впрочем, осторожна. Будешь ко мне в острог ходить, когда я буду сидеть?

Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят. Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг, теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.

- Соня, - сказал он, - уж лучше не ходи ко мне, когда я буду в остроге сидеть.

Соня не ответила, она плакала. Прошло несколько минут.

- Есть на тебе крест? - вдруг неожиданно спросила она, точно вдруг вспомнила.

Он сначала не понял вопроса.

- Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми. ведь мой! Ведь мой! - упрашивала она. - Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем.

- Дай! - сказал Раскольников. Ему не хотелось ее огорчить. Но он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку.

- Не теперь, Соня. Лучше потом, - прибавил он, чтоб ее успокоить.

- Да, да, лучше, лучше, - подхватила она с увлечением, - как пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на тебя, помолимся и пойдем.

В это мгновение кто-то три раза стукнул в дверь.

- Софья Семеновна, можно к вам? - послышался чей-то очень знакомый вежливый голос.

Соня бросилась к дверям в испуге. Белокурая физиономия господина Лебезятникова заглянула в комнату.

Лебезятников имел вид встревоженный.

- Я к вам, Софья Семеновна. Извините. Я так и думал, что вас застану, - обратился он вдруг к Раскольникову, - то есть я ничего не думал. в этом роде. но я именно думал. Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, - отрезал он вдруг Соне, бросив Раскольникова.

- То есть оно, по крайней мере, так кажется. Впрочем. Мы там не знаем, что и делать, вот что-с! Воротилась она - ее откуда-то, кажется, выгнали, может, и прибили. по крайней мере, так кажется. Она бегала к начальнику Семена Захарыча, дома не застала; он обедал у какого-то тоже генерала. Вообразите, она махнула туда, где обедали. к этому другому генералу, и, вообразите, - таки настояла, вызвала начальника Семена Захарыча, да, кажется, еще из-за стола. Можете представить, что там вышло. Ее, разумеется, выгнали; а она рассказывает, что она сама его обругала и чем-то в него пустила. Это можно даже предположить. как ее не взяли - не понимаю! Теперь она всем рассказывает, и Амалии Ивановне, только трудно понять, кричит и бьется. Ах да: она говорит и кричит, что так как ее все теперь бросили, то она возьмет детей и пойдет на улицу, шарманку носить, а дети будут петь и плясать, и она тоже, и деньги собирать, и каждый день под окно к генералу ходить. "Пусть, говорит, видят, как благородные дети чиновного отца по улицам нищими ходят!" Детей всех бьет, те плачут. Леню учит петь "Хуторок", мальчика плясать, Полину Михайловну тоже, рвет все платья; делает им какие-то шапочки, как актерам; сама хочет таз нести, чтобы колотить, вместо музыки. Ничего не слушает. Вообразите, как же это? Это уж просто нельзя!

Тварь ли я дрожащая или право имею…

— Убивать? Убивать-то право имеете? — всплеснула руками Соня.

— Э-эх, Соня! — вскрикнул он раздражительно, хотел было что-то ей возразить, но презрительно замолчал. — Не прерывай меня, Соня! Я хотел тебе только одно доказать: что черт-то меня тогда потащил, а уж после того мне объяснил, что не имел я права туда ходить, потому что я такая же точно вошь, как и все! Насмеялся он надо мной, вот я к тебе и пришел теперь!

Принимай гостя! Если б я не вошь был, то пришел ли бы я к тебе? Слушай, когда я тогда к старухе ходил, я только попробовать сходил… Так и знай!

— Да ведь как убил-то? Разве так убивают? Разве так идут убивать, как я тогда шел! Я тебе когда-нибудь расскажу, как я шел… Разве я старушонку убил? Я себя убил, а не старушонку! Тут так-таки разом и ухлопал себя, навеки!… А старушонку эту черт убил, а не я… Довольно, довольно, Соня, довольно! Оставь меня, — вскричал он вдруг в судорожной тоске, — оставь меня!

Он облокотился на колена и, как в клещах, стиснул себе ладонями голову.

— Экое страдание! — вырвался мучительный вопль у Сони.

— Ну, что теперь делать, говори! — спросил он, вдруг подняв голову и с безобразно искаженным от отчаяния лицом смотря на нее.

— спрашивала она его, вся дрожа, точно в припадке, схватив его за обе руки, крепко стиснув их в своих руках и смотря на него огневым взглядом.

Он изумился и был даже поражен ее внезапным восторгом.

— Это ты про каторгу, что ли, Соня? Донести, что ль, на себя надо? — спросил он мрачно.

— Страдание принять и искупить себя им, вот что надо.

— Нет! Не пойду я к ним, Соня.

— А жить-то, жить-то как будешь? Жить-то с чем будешь? — восклицала Соня. — Разве это теперь возможно? Ну как ты с матерью будешь говорить? (О, с ними-то, с ними-то что теперь будет!) Да что я! Ведь ты уж бросил мать и сестру. Вот ведь уж бросил же, бросил. О господи! — вскрикнула она, — ведь он уже это все знает сам! Ну как же, как же без человека-то прожить! Что с тобой теперь будет!

— Не будь ребенком, Соня, — тихо проговорил он. — В чем я виноват перед ними? Зачем пойду? Что им скажу? Все это один только призрак… Они сами миллионами людей изводят, да еще за добродетель почитают. Плуты и подлецы они, Соня!… Не пойду. И что я скажу: что убил, а денег взять не посмел, под камень спрятал? — прибавил он с едкою усмешкой. — Так ведь они же надо мной сами смеяться будут, скажут: дурак, что не взял. Трус и дурак!

Ничего, ничего не поймут они, Соня, и недостойны понять. Зачем я пойду? Не пойду. Не будь ребенком, Соня…

— Замучаешься, замучаешься, — повторяла она, в отчаянной мольбе простирая к нему руки.

— Я, может, на себя еще наклепал, — мрачно заметил он, как бы в задумчивости, — может, я еще человек, а не вошь и поторопился себя осудить… Я еще поборюсь.

Надменная усмешка выдавливалась на губах его.

— Этакую-то муку нести! Да ведь целую жизнь, целую жизнь!…

— Привыкну… — проговорил он угрюмо и вдумчиво. — Слушай, — начал он через минуту, — полно плакать, пора о деле: я пришел тебе сказать, что меня теперь ищут, ловят…

— Ах, — вскрикнула Соня испуганно.

— Ну что же ты вскрикнула! Сама желаешь, чтоб я в каторгу пошел, а теперь испугалась? Только вот что: я им не дамся. Я еще с ними поборюсь, и ничего не сделают. Нет у них настоящих улик. Вчера я был в большой опасности и думал, что уж погиб; сегодня же дело поправилось. Все улики их о двух концах, то есть их обвинения я в свою же пользу могу обратить, понимаешь? и обращу; потому я теперь научился… Но в острог меня посадят наверно. Если бы не один случай, то, может, и сегодня бы посадили, наверно даже, может, еще и посадят сегодня… Только это ничего, Соня: посижу, да и выпустят… потому нет у них ни одного настоящего доказательства и не будет, слово даю. А с тем, что у них есть, нельзя упечь человека. Ну, довольно… Я только, чтобы ты знала… С сестрой и матерью я постараюсь как-нибудь так сделать, чтоб их разуверить и не испугать… Сестра теперь, впрочем, кажется, обеспечена… стало быть, и мать… Ну, вот и все. Будь, впрочем, осторожна. Будешь ко мне в острог ходить, когда я буду сидеть?

Оба сидели рядом, грустные и убитые, как бы после бури выброшенные на пустой берег одни. Он смотрел на Соню и чувствовал, как много на нем было ее любви, и странно, ему стало вдруг тяжело и больно, что его так любят.

Да, это было странное и ужасное ощущение! Идя к Соне, он чувствовал, что в ней вся его надежда и весь исход; он думал сложить хоть часть своих мук, и вдруг, теперь, когда все сердце ее обратилось к нему, он вдруг почувствовал и сознал, что он стал беспримерно несчастнее, чем был прежде.

— Соня, — сказал он, — уж лучше не ходи ко мне, когда я буду в остроге сидеть.

Соня не ответила, она плакала. Прошло несколько минут.

— Есть на тебе крест? — вдруг неожиданно спросила она, точно вдруг вспомнила.

Он сначала не понял вопроса.

— Нет, ведь нет? На, возьми вот этот, кипарисный. У меня другой остался, медный, Лизаветин. Мы с Лизаветой крестами поменялись, она мне свой крест, а я ей свой образок дала. Я теперь Лизаветин стану носить, а этот тебе. Возьми… ведь мой! Ведь мой! — упрашивала она. — Вместе ведь страдать пойдем, вместе и крест понесем!…

— Дай! — сказал Раскольников. Ему не хотелось ее огорчить. Но он тотчас же отдернул протянутую за крестом руку.

— Не теперь, Соня. Лучше потом, — прибавил он, чтоб ее успокоить.

— Да, да, лучше, лучше, — подхватила она с увлечением, — как пойдешь на страдание, тогда и наденешь. Придешь ко мне, я надену на тебя, помолимся и пойдем.

В это мгновение кто-то три раза стукнул в дверь.

— Софья Семеновна, можно к вам? — послышался чей-то очень знакомый вежливый голос.

Соня бросилась к дверям в испуге. Белокурая физиономия господина Лебезятникова заглянула в комнату.

Лебезятников имел вид встревоженный.

— Я к вам, Софья Семеновна. Извините… Я так и думал, что вас застану, — обратился он вдруг к Раскольникову, — то есть я ничего не думал… в этом роде… но я именно думал… Там у нас Катерина Ивановна с ума сошла, — отрезал он вдруг Соне, бросив Раскольникова.

— То есть оно, по крайней мере, так кажется. Впрочем… Мы там не знаем, что и делать, вот что-с! Воротилась она — ее откуда-то, кажется, выгнали, может, и прибили… по крайней мере, так кажется… Она бегала к начальнику Семена Захарыча, дома не застала; он обедал у какого-то тоже генерала… Вообразите, она махнула туда, где обедали… к этому другому генералу, и, вообразите, — таки настояла, вызвала начальника Семена Захарыча, да, кажется, еще из-за стола. Можете представить, что там вышло.

Приговорки

Приговорки великого и могучего.
Как всегда с лепры.

Солнце спряталось за ели, время - срать, а мы не ели.

Срать велят по килограмму. Есть дают по двести грамм. Ты насри–ка килограмм

О чиновнике: Он важный как хуй бумажный. О девке или о деле: раз–раз и на матрас

"За хлеб двумя пальцами, за хуй двумя руками" — тещины слова о некоторых особах.

Ты или крестик сними, или трусы надень.

Не пришей к пизде рукав.

Ни в пизду, ни в Красную Армию.

Кобыле хвост, слону дробина, дурна детина.

Зря — на хую ноздря, да и та не зря!

Бывает — проснешься, как птица, крылатой пружиной на взводе, и хочется жить и трудиться;
но к завтраку это проходит.

Срать да родить нельзя погодить.

Одна жопа навек (а всё остальное — не вечное).

Дай дураку хер стеклянный, он и хер разобьет и руки порежет.

В умелых руках — и хуй балалайка. В умелых руках и пизда пассатижи.

Как сказал поэт Уитмен, — чем болтать, давайте уипьем.

Сойдет для сельской местности.

Про некрепкий чай: писи сиротки Хаси.

Если женщина красива и в постели горяча — В этом личная заслуга Леонида Ильича!

Папа знает, пап пОжил, папа х… на все полОжил.

Хозяйство вести–не мудями трясти.

Неси с завода каждый гвоздь, ведь ты — хозяин, а не гость!

Тихо спиздил и ушёл, называется - нашёл.

Вся жизнь впереди — разденься и жди.

In der große Familie nicht klüven klatz–klatz.

Как у дурака фантиков.

Дело было не в "бобине" — долбо*б сидел в кабине.

Дали стране угля, пусть и мелкого, а дохуя.

Руки в масле, жопа в мыле! Мы работаем на ЗиЛ–е!

Морда в краске, в жопе ветка. Это, брат, ползёт разведка.

Кто херачит в дождь и грязь? — Наша доблестная связь.

Жопа в мыле, морда в грЯзи… — Вы откуда? — Мы из связи.

Пьяный весь и рожа в грЯзи — вот ползет работник связи.

Ударила мокрыми трусами об пол. (бессмысленная и неопасная угроза).

Нахуй пчёлы, нахуй мёд — я сам себе пиздатый улей. (про единоличников).

Получишь от мёртвого осла уши. (то есть, ничего).

Отдай жену дяде, а сам иди к бляди.

Не пытайтесь острить тупым концом.

Взялся за грудь — скажи что–нибудь!

Расступись моча, говно плывет! (о важной персоне, особо ничего из себя не представляющей)

Бздишь не угодишь и пёрнешь рассердишь.

Дырка в заднице, а здесь — отверстие!

Да хоть дрова колоть — лишь бы в теньке и лежа!

Нам, татарам — лишь бы даром!

Нам, татарам, что водка, что пулемёт. Лишь бы с ног валило!

Жрать и ебаться готов надорваться.

Люди — хуй на блюде (не желательные гости).

Рыбка плавает в томате, Ей в томате хорошо, Только я, ебена матерь, Себя в жизни не нашел.

Ни х.я себе, сказал я себе, С дуба падают листья ясеня. Посмотрел наверх — и действительно! Ох.ительно, ох.ительно.

Ешь! Потей! Работай! Мерзни! Бьют — беги. Дают — бери.Нас толкнули — мы упали, Нас подняли — мы пошли.

С покоса срать не ходят.

Яйцами и пальцами в соль не лазят!

Тело, впёрнутое в воду - выпирает на свободу с силой выпертой воды, тела, впёртого туды.

Как одену портупею — все тупею и тупею.

Ебётся вошь, ебётся гнида, ебётся бабка Степанида, ебётся северный олень, ебутся все, кому не лень.

Дела у прокурора — у нас делишки.

Как не вертись, а жопа — сзади.

Смешно дураку, что рот на боку.

Ошпаренных меньше, чем обмороженных (мотивация теплее одеваться)

Ишак, постоявший в тени, на солнце работать не будет

Не учи дедушку кашлять.

Не учи отца ебаться, когда семеро детей.

Сиськи по пуду — работать не буду!

Бери больше, кидай дальше, отдыхай пока летит!

Всю ночь не ел, весь день не спал (про лентяя).

Как два байта переслать!

И только покойнички не ссут в рукомойнички.

Слуги, насрите в руки. (надоевшим просьбами).

Не пизди–ка ты, гвоздика, что ты розочкой цвела.

Собака правильно серит, да правильно кладет (на упреки что что-то сделано не так).

Шел, нашел, едва ушел. Хотел отдать — не смогли догнать.

Грязь (гавно) — не сало, высохло — отстало.

Хорошо, что на бумажку! (поднимая упавшую куда угодно пищу).

Быстро поднятое не считается упавшим!

Поссать да не пёрнуть, что свадьба без гармошки.

Деньги есть — Иван Петрович, денег нет — паршивый сволочь.

То корова не доёна, то Матрена не ебёна.

— Говорят. — Говорят, что в Москве кур доят!
Говорят, в Рязани — пироги с глазами, их едят — они глядят, крошки в стороны летят!

Летела лопата, упала в болото. Какая зарплата — такая работа.

Не вздыхай тяжело, не отдадим далеко — хоть за курицу, да на свою улицу!

Интересно кошка серет — вся согнулась и дрожит.

Даром — за амбаром.

Тонок голосок, как в жопе волосок, да нечист. (Бабий голос как в жопе волос — тонок, долог, да не чист.)

Хоть ссы в глаза — скажет божья роса.

Как дела? Как в Польше, тот пан у кого хуй больше!

Вспомнила старушка, как девушкой была.

Была бы жопа — а место найдется.

От грязного не треснем, от чистого не воскреснем!

Танцы после порева

A E
Какая ночь, какие звёзды, кайф!
A E
Из зала дискотеки льётся драйв!
A E A D E
И мы вдвоём! А ты сегодня хороша!
A E
Ты говоришь:"Погнали танцевать!"
A E
Но не спеши, успеем, твою мать!
A E A D E
Ты посмотри: при мне сегодня анаша!

A
Втягивай сильнее. А я ещё успею.
D E
Добивай скорее паровозом дай вмочу.
A D E A E A
Ведь танцы после курева, танцы после курева,
A E A
Танцы после курева это кайф!

Мы подошли с тобой из-за угла,
Ты до фига травы в себя взяла,
Но это надо, это бьёт наверняка!
Ты говоришь:"Погнали танцевать!"
Но не спеши, успеем, твою мать!
Ты посмотри: при мне сейчас два огника!

Пей давай быстрее! А я ещё успею!
Нас вино согреет! Держи стакан, я себе налью!

Ведь танцы, танцы после бухла, танцы, танцы после бухла,
Танцы, танцы после бухла это кайф!

Сегодня я в зататарке, не шурши,
Нам классно от вина и анаши!
И мы с тобою на рогах, мы: я и ты!
Ты говоришь:"Погнали танцевать!"
Да не спеши, успеем, твою мать!
Ты посмотри: вон там виднеются кусты!

А-а! Раздвигай скорее! А-а! На танцы мы успеем!
А-а! Круто мы балдеем! Ты давай, не будь бревном!

Ведь танцы после порева, танцы после порева,
Танцы после порева это кайф!
Ведь танцы после курева, танцы после после бухла,
Танцы после порева - это кайф!

Am
Твой звонок раздался ночью.
Dm
Я услышал в трубке голос тво-ой.
Am
Ведь я его так ждал!
Ты о ссоре позабыла.
Ты о встрече попросила. Да-а!
Да, я и это знал!
(G/F/Am/Am/G/F/Am/Am)

Dm Am
Пусть одежду ветер рвет, ураган пускай ревет -
G F Am
Я по твоим соскучился губам!
Наплевать на ураган! Наплевать на злой туман!
Но я приду, ведь ты моя судьба!

Злая ночь пугает тьмою,
Темный лес передо мною, да-а!
Я и об этом знал!
Дико воют волки где-то!
Надо мне пройти все это! А-ад!
Ад на Земле настал!

Наплевать на ураган! Наплевать на злой туман!
Но я приду, ведь ты моя судьба!
Пусть одежду ветер рвет, ураган пускай ревет -
Я по твоим соскучился губам!

Темный лес ужасен ночью,
Но к тебе дойду я точно! Зна-ай,
Мне наплевать на все!
Я пройду через туманы,
Твой язык затянет раны - больше
Мне не надо ничего!

Наплевать на ураган! Наплевать на злой туман!
Но я приду, ведь ты моя судьба!
Пусть одежду ветер рвет, ураган пускай ревет -
Я по твоим соскучился губам!

Em
Я друзья решил женится правда вот те крест
Am
У меня к невесте рос всё больший интерес
Н
Анадысь привёл её к родителям своим
Em
Было сразу видно что она по нраву им
Em
И она меня припёрла к мамочке своей
Am
Та поставила пузырь на зятёк мой пей
Н
Напякла бляны со с маслом наварила щей
Em
И я понял что она клёвая ваще

G D Am Em
Тёща моя ласковая
G D Am Em
Теща моя заботливая
G D Am Em
Молодая озорная ты родная мать
G D Em
Чего больше детям пожелать

Свадьба пролетела как фанера над Москвой
Стала тёща как собака очень очень злой
Я забыл вкус самогона позабыл бляны
Тёща говорит они мне на хрен не нужны

К тёще я со всей душою мам налей 100 грамм
А она мне дулю в харю ни фига не дам
Я такую тёщу не желаю и врагам
Похудел я за 2 дня на 20 киллограмм

Тёща моя злая свинья
Тёща моя коростовая
Харя злая вот такая хочется плевать
На фига нужна вторая мать

Я не выдержу возьму и ножик наточу
Тёщу я свою в натуре скоро замочу
Полечу поколочу по роже постучу
Вобщем я вторую мать малость поучу

Эту песню сочинял я ровно 10 лет
Мне надеюсь все зятья передадут привет
Тёща кровь сосёт из нас прямо как вампир
Я надеюсь что мне хором подпоёт весь мир

Тёща моя злая свинья
Тёща моя коростовая
Харя злая вот такая хочется плевать
На фига нужна вторая мать.

Em
Какие мысли по весне,
Am
Не наяву да и во сне,-
Em H EmH
От мыслей от одних мой ломит пах.
Em
Все в миниюбках, как назло.
Am
Нарочно злят, ух, западло!
Em H EmH
Сверкают ноги в солнечных лучах.
Em Am
Я подошел, я речь завел, я обнимал, я целовал,
Em H EmH
Я хату снял, чтоб было все ништяк!
Em Am
Я предложил, я положил, я снял с тебя, я снял с себя,
Em H EmH
Я кайф ловил, а подловил трипа-ак!
Em D G Am H Em
Кап-кап, кап-кап, с конца кап-кап!
Кап-кап, кап-кап, с конца кап-кап!

Спаси меня, мой пенициллин!
Меня спасешь лишь ты один,
Подставлю я тебе свой голый зад!
Кольнусь я под тяжелый рок,
Чтоб сдох проклятый гонококк,
На провокации напьюсь в умат!

Ведь я подошел, я речь завел, я обнимал, я целовал,
Я хату снял, чтоб было все ништяк!
Я предложил, я положил, я снял с тебя, я снял с себя,
Я кайф ловил, а подловил трипа-ак!

Кап-кап, кап-кап, с конца кап-кап!
Кап-кап, кап-кап, с конца кап-кап!

И пусть неделю пить нельзя,
Я выдержу, в натуре, бля!
Я выдержу, ведь мне не привыкать.
Как вылечусь, пойду в кабак.
В кабак с танцую как сайгак,
Напьюсь и подойду к тебе опять.

Я подойду, речь заведу, я обниму, к себе прижму,
Гандон возьму - теперь я не дурак.
Я предложу, я положу, сниму с тебя и все с себя,
И я поймаю кайф, а не трипа-ак!

Опять кап-кап, кап-кап, с конца кап-кап!
Кап-кап, кап-кап, с конца кап-кап!
Кап-кап, кап-кап, с конца кап-кап!
Кап-кап, кап-кап, с конца кап-каааааап!

Cm
Было хорошо.
Fm
Было так легко.
G Cm
Но на шею бросили аркан.
Солнечный огонь,
Атмосферы бронь
Пробивал, но не пробил туман.

Fm A# Eb
И мертвый месяц еле освещает путь.
Fm A# Eb
И звезды давят нам на грудь - не продохнуть!
Fm G
И воздух ядовит, как ртуть!
Eb G#
Нельзя свернуть нельзя шагнуть!
Fm G Cm
И не пройти нам этот путь через туман!

А куда шагнуть?
Бог покажет путь.
Бог для нас всегда бесплотный вождь!
Нас бросает в дрожь,
Вдруг начался дождь.
Нас добьет конкретный сильный дождь!

И месяц провоцирует нас на обман.
И испарение земли бьет, как дурман.
И каждый пень нам как капкан!
И хлещет кровь из наших ран!
И не пройти нам этот путь через туман!

Все пошло на сдвиг!
наша жизнь, как миг!
Коротка, как юбка у путан!
Нам все нипочем!
Через левое плечо
Плюнем и пойдем через туман!

Пусть мертвый месяц еле освещает путь.
Пусть звезды давят нам на грудь - не продохнуть!
Пусть воздух ядовит, как ртуть!
И пусть не видно, где свернуть!
Но мы пройдем опасный путь через туман!
Пусть месяц провоцирует нас на обман.
Пусть испарение земли бьет, как дурман.
Пусть каждый пень нам как капкан!
Пусть хлещет кровь из наших ран!
Но мы пройдем с тобою путь через туман!
Но мы пройдем с тобою путь через туман!
Но мы пройдем опасный путь через туман!

Am F
Не пугайся, дорогая, у меня на шее кровь.
C Am
Что со мною я не знаю, ты мне воду приготовь.
Am F
Ночью на лесном погосте из могилы на меня
C G
Что-то кинулось, и шею прокусила та херня.
Dm Am
Я не знаю, что случилось, но трясет меня, и жарко в груди.
Dm G C E
Я не знаю, что случилось, но мне кажется, что смерть впереди.
Am
Ведь меня укусил вампир.
Dm
Ведь меня укусил вампир.
Am
Ведь меня укусил вампир.
E
Ведь меня укусил вампир.

Я принес чеснок и свечи, положи их на стол,
Я принес святую воду и осиновый кол.
Твои слезы не помогут, не дрожи, кол возьми.
Если я приду другим, ты им сердце мне проткни!

Я не знаю, что случилось, но трясет меня, и жарко в груди.
Я не знаю, что случилось, но мне кажется, что смерть впереди.
Ведь меня укусил вампир.
Ведь меня укусил вампир.
Ведь меня укусил вампир.
Ведь меня укусил вампир.

"Человек, которого укусил вампир, сам после смерти становится
вампиром". Аббат
Карне. Трактат о явлении к Богу. Тысяча шестьсот девяносто восьмой год.

Сейчас меня тошнит немного, нужен мне гемоглобин.
Ты поставь на стол вино красное, как рубин.
Остается лишь напиться, я пока еще живой.
Ломит у меня в зубах и в ушах какой-то вой!

Я не знаю, что случилось, но трясет меня, и жарко в груди.
Я не знаю, что случилось, но мне кажется, что смерть впереди.
Ведь меня укусил вампир.
Ведь меня укусил вампир.
Ведь меня укусил вампир.
Ведь меня укусил вампир.

Am
Все так тихо,темно под водою,
G
Только тина кругом да песок.
Am
Я на ил наступаю ногою
G
И пою этот медленный рок.
Dm
Рвется грудь от тоски и от муки,
Am
Я зубами грызу камыши,
F
О ракушки порезал я руки,
E
Но кругом ни души.

F Dm Am
О-о-о-о, о-о, я-утопленник!
F Dm Am
О-о-о-о, о-о, я-утопленник!

Только рыбы немые со мною
Тихо плавают в бездне морской.
Только раки внизу норы роют,
Помашу я им синей рукой.
Где б найти мне подругу морскую,
Чтобы с нею купаться в ночи.
А то я затоскую:
Слышно здесь, хоть воем кричи!

О-о-о-о, о-о, я-утопленник!
О-о-о-о, о-о, я-утопленник!

Пусть я пухлый и пахну немного,
И пусть синего цвета лицо,
Я как прежде любить могу многих,
Хоть являюсь сейчас мертвецом.
Я нарву на болоте кувшинки,
И русалке я их подарю.
И пускай она мечет икринки,
Я ее покорю.

О-о-о-о, о-о, я-утопленник!
О-о-о-о, о-о, я-утопленник!

А когда луна речку осветит,
Я с русалкой прилягу на дно.
Я прижмуся к зеленому телу,
От нее мне лишь надо одно.
Я всю ночь проведу с ней на иле.
А на утро, как солнце взойдет,
Надарю я ей лилий,
Пусть она к черту, с богом, плывет.

О-о-о-о, о-о, я-утопленник!
О-о-о-о, о-о, я-утопленник!

Хорошо в деревне летом

(На протяжении всей песни ход: 4/4 GG A# - GG C - GG A# -GG C)

Все хорошо, все в деревне хорошо!
Все хорошо, все в деревне хорошо!
Все хорошо, все в деревне хорошо!
В деревне все нормально! В деревне хорошо!

Хорошо в деревне летом!
Пристает говно к штиблетам,
Если ты в поселке этом
Пару дней живешь при этом!
Хорошо, бля, если ты приехал прошвырнуться,
Отдохнуть и посмотреть, как там колхозники ебутся, да!
Хорошо там покататься на мопеде
Иль, на худой конец, на старом верном велосипеде!
Хорошо и даже замечательно,
Если ты потом домой съебешься обязательно!
Классно, если здоровый ты и сильный бугай:
Искупался, полежал на травке и бухай!
А ну леску кидай, может клюнет судак!
А вот и он, судак, и если ты не мудак
Тащи его, еблом не щелкай, пока он не ушел!
Тащи его, парень! И все будет хорошо!
Может клюнет сом большой или дэцельный карась!
Доклевались, суки, падлы! Вот и леска порвалась!

Все хорошо, все в деревне хорошо !
Все хорошо, все в деревне хорошо!
Все хорошо, все в деревне хорошо!
В деревне все нормально! В деревне хорошо!

Все хорошо, все в деревне хорошо
Все хорошо, все в деревне хорошо !
Все хорошо, все в деревне хорошо!
В деревне все нормально! В деревне хорошо!

А в деревне наплевать на всю вонючую эстраду!
Для вас лето - это отдых, для них лето - это страда!
Заебались чуваки, готовя сено,
Ведь корову прокормить зимою целая проблема!
Хорошо в деревне, если ты и фермер, и новатор!
Ты пашешь на земле своей, как робот-терминатор,
А в колхозе в сентябре поспеет рожь и пшеница:
Трудно вечером бухнуть, труднее утром похмелиться -
Надо в срок убрать все это: комбайнер, глотая пыль,
Пашет сутками, его потом шатает, как ковыль.
Ну а дома плачут дети, позабыв про все на свете:
Они жрать хотят всегда, ведь на то они и дети.
И жена, в теплушке и в резиновых калошах,
Намоталась за весь день - она заебалась тоже.
Очень трудно! А тут еще и свой огород!
Короче, хорошо в деревне, в рот компот.

Все хорошо, все в деревне хорошо
Все хорошо, все в деревне хорошо
Все хорошо, все в деревне хорошо!
В деревне все нормально! В деревне хорошо!

Все хорошо, все в деревне хорошо
Все хорошо, все в деревне хорошо
Все хорошо, все в деревне хорошо!
В деревне все нормально! В деревне хорошо!

Все хорошо, все в деревне хорошо
Все хорошо, все в деревне хорошо
Все хорошо, все в деревне хорошо!
В деревне все нормально! В деревне хорошо!