Не понимаю как я не сломал себе шеи

Год назад в Иерусалиме я взял в прокате машину, чтобы найти человека, которого никогда не встречал, но который изменил мою жизнь. У меня не было его номера телефона, чтобы позвонить ему и сказать, что я еду. У меня не было точного адреса, но я знал, что его зовут Абед, знал, что он живет в городке Кфар Кара с населением в 15 тысяч человек. И знал, что 21 год назад, вблизи священного города Иерусалима, он сломал мне шею.

Авария, паралич, инвалидное кресло

Дорога закончилась, и я выехал из Иерусалима. Потом проехал тот самый поворот, на котором голубой грузовик Абеда, нагруженный 4 тоннами напольной плитки, на огромной скорости влетел в заднюю левую часть микроавтобуса, в котором я ехал.

Тогда мне было 19 лет. Я вырос на 12 сантиметров и за восемь месяцев сделал примерно 20 тысяч отжиманий. За день до катастрофы я наслаждался своим молодым телом, с вечера и до самого рассвета играя в баскетбол с друзьями. Правой рукой я вел мяч, и когда я доставал до баскетбольной корзины, я чувствовал себя непобедимым. В автобус я сел, чтобы поехать за пиццей, выигранной мною в баскетбол.

Я не видел, как появился Абед. Я сидел и смотрел на каменный город на вершине холма, залитый лучами полуденного солнца. И вдруг позади меня раздался оглушительный удар, будто взорвалась бомба. Моя голова запрокинулась назад за спинку сиденья, у меня чуть не лопнули барабанные перепонки, ботинки слетели с ног. Меня подбросило, моя голова повисла на сломанной шее. А когда я упал, я был уже парализован.

В последующие месяцы я заново учился самостоятельно дышать, сидеть, стоять и ходить, но мое тело было разделено вертикально на две части. У меня была гемиплегия — паралич только одной стороны туловища. Вернувшись в Нью-Йорк, я все четыре года учебы в колледже перемещался на инвалидном кресле.

Я выпустился и вернулся на год в Иерусалим. После этого я навсегда покинул инвалидное кресло. При ходьбе я опирался на палку и начал искать любую информацию о случившемся: начиная от остальных пассажиров того автобуса и заканчивая фотографиями с места аварии.

И когда мне попался на глаза этот снимок, я увидел не окровавленное неподвижное тело, а здорового парня с крепкими руками. И тогда мне стало невыносимо жаль того, что я еще не успел испытать в жизни и чего теперь мне уже не испытать никогда.

Потом я прочитал показания Абеда, которые он дал после той аварии, когда он ехал по правой полосе шоссе по направлению к Иерусалиму. Когда я прочитал, во мне закипела ярость. Тогда я впервые ощутил злость к тому человеку, из-за взявшейся из ниоткуда мысли. Мысли, что на этой ксерокопии показаний Абеда аварию можно было еще предотвратить.

Я решил разыскать Абеда, и когда я нашел его, он настолько непринужденно ответил на мое приветствие на иврите, будто он ждал моего звонка. Может, он и вправду ждал. В разговоре с Абедом я не упомянул его истории вождения — в 25 лет уже 27 нарушений, последнее из которых — в тот самый майский день, когда он не включил нижнюю передачу.

Я не упомянул и свою историю болезни — паралич четырех конечностей и катетеры, чувство неуверенности и потерянности. И когда Абед начал рассказывать, как сам он пострадал в той аварии, я не сказал, что из отчета полиции мне было известно, что никаких серьезных травм у него не было. Я сказал, что хочу встретиться. Абед попросил меня перезвонить через пару недель, а когда я перезвонил, автоответчик сказал мне, что абонент отсоединился. Тогда я решил забыть об Абеде и той аварии.

С цветком я ехал к тому, кто сломал мне шею

Прошло много лет. С тростью в руке, бандажом на лодыжке и рюкзаком за спиной я побывал на шести континентах. Я научился верхней подаче в софтболе, который я организовывал каждую неделю в Центральном парке.

Поэтому я обратился к детективу, чтобы убедиться, что Абед все еще живет в том же городе, что и раньше. И я ехал к нему с чайной розой в горшке на заднем сидении, когда вдруг понял, что цветы — идиотский подарок. Но что еще можно подарить человеку, сломавшему твою шею? Я заехал в городок Абу Гош и купил коробку рахат-лукума — фисташки в розовом сиропе. Так-то лучше.

Был ли я тем парнем, до аварии, до того, как дорога разделила мою жизнь, подобно корешку раскрытой книги? Или я был тем, что со мной произошло? Были ли все мы результатом того, что сделали с нами, сделали ради нас, результатом неверности родителей, супругов, или полученных по наследству денег? Были ли мы, независимо от наших тел, результатом слияния врожденных талантов и недостатков? Кажется, мы — не что иное, как гены и накопленный опыт, но как отделить одно от другого?

Но в своем отражении я также увидел, что не покалечь Абед меня тогда, я бы, скорее всего, стал врачом, мужем и отцом. Я бы меньше думал о времени и смерти, и, ах да, я бы не был инвалидом. Не испытал бы всех тех превратностей судьбы, не было бы постоянного сведения пяти пальцев и крошки на зубах, остававшейся от кусания всех тех вещей, которые невозможно открыть одной рукой. Танец и плясунья были безнадежно сплетены.

Услышав мою историю, люди плакали

Было почти одиннадцать часов, когда я повернул направо к городу Афула, проехал большой карьер и вскоре был в городе Кфар Кара. Я почувствовал, как мои нервы напряглись. Но по радио играл Шопен, семь прекрасных мазурок, и я свернул на автозаправку, чтобы послушать музыку и успокоиться.

Мне говорили, что в арабском городе достаточно просто назвать имя какого-нибудь жителя и местные поймут, о ком идет речь. И я стал называть местным жителям свое имя и Абеда, специально подчеркивая, что я приехал с миром, пока около полицейского участка не встретил некоего Мохамеда, который выслушал меня.

Чаще всего именно разговаривая с людьми, я задумывался, где заканчиваюсь я и начинается моя инвалидность, потому что многие люди говорили мне то, чего не говорили больше никому. Многие плакали.

И однажды, когда женщина, которую я встретил, тоже заплакала и я спросил ее почему, она ответила, и это было лучшее, что она могла сказать, что она плакала потому, что видела меня счастливым и сильным, но в то же время и беззащитным. Я поверил ее словам, думаю, это была правда. Я был самим собой, но я был самим собой несмотря на хромоту, и хромота была тем, что делало меня самим собой.

Как бы то ни было, Мохамед сказал мне то, что, возможно, он не сказал бы никакому другому незнакомцу. Он проводил меня к дому кремового цвета и уехал. Пока я сидел, размышляя над тем, что сказать, подошла женщина в черном платке и черном платье.

Он обманывал, но я приехал не за правдой

Я уехал и вернулся в четыре тридцать, благодаря про себя минарет на дороге, который не дал мне заблудиться. И когда я подошел к входной двери, Абед увидел меня, одетого в джинсы и фланелевую рубашку, с тростью в руке. А я увидел Абеда, обычного мужчину обычных габаритов. Он был одет в черное и белое: домашние туфли поверх носков, спортивные штаны в катышках, пестрый свитер и лыжная шапка в полоску, сдвинутая на лоб.

Он знал, что я приеду, Мохамед позвонил ему. И мы сразу пожали руки и улыбнулись друг другу, и я отдал ему подарок. И он сказал, что я был гостем в его доме, и мы сели рядом на матерчатой тахте.

И Абед сразу завел снова тот скорбный рассказ, который он начал было 16 лет назад по телефону. Он сказал, что тогда он только перенес операцию на глазах. У него были проблемы с одной стороной туловища и с ногами, и, кстати, он потерял в той аварии несколько зубов. Он спросил, хочу ли я посмотреть, как он их вытащил? Абед поднялся и, включив телевизор, чтобы мне не было скучно, вышел из комнаты. Он вернулся с полароидным снимком аварии и со своим старым водительским удостоверением.

Мы оба посмотрели на его физиономию на ламинированном снимке. Тот Абед был не так красив, как настоящий, анфас, с густыми черными волосами и широкой шеей. Это был тот самый парень, который 16 мая 1990 года сломал две шеи, включая мою, вызвал сотрясение чьего-то мозга и унес чью-то жизнь.

22 года спустя он был худее своей жены и кожа на его лице покрылась морщинами. И, смотря на то, как Абед разглядывает себя молодого, я вспомнил самого себя, разглядывавшего фотографии своей молодости, сделанные после аварии, и я понял его тоску.

Потом Абед показал мне фото своего расплющенного грузовика, сказав, что в аварии был виноват водитель автобуса в левом ряду, который не пропустил его. Я не хотел обсуждать с Абедом подробности аварии. Я надеялся на кое-что более простое: обменять рахат-лукум всего на два слова и уехать прочь.

Поэтому я не стал говорить, что в своих собственных показаниях, которые Абед дал утром после аварии, он даже не упоминал никакого водителя автобуса. Нет, я промолчал. Я промолчал, потому что приехал не за правдой. Я приехал за раскаянием. Поэтому я сидел и ждал раскаяния, и плевать я хотел на правду.

Потом он объяснил мне, почему он пострадал. Он вел богопротивную жизнь, поэтому Бог уготовил ему испытание — аварию. Но теперь, сказал он, он стал верующим, и Бог доволен им.

И вдруг Бог вмешался в нашу беседу: по телевизору в новостях показывали автомобильную аварию, произошедшую несколько часов назад на севере страны, в которой погибло трое людей. Мы смотрели на обломки.

Я подумал тогда, что там, на трассе 804 были свои виновники и свои жертвы, связанные этим происшествием. Кто-то, как Абед, забудет этот день. Кто-то, как я, запомнит. Репортаж закончился, и Абед сказал:

Я был сражен. Абед сказал нечто примечательное. Отражали ли его слова степень того, насколько он оправдал сам себя после аварии? Были ли они свидетельством его вины, утверждением, что он должен был получить тогда более суровое наказание? Он провел шесть месяцев в колонии, был лишен водительских прав на десять лет. Я позабыл свою рассудительность.

27 нарушений — проезд на красный свет, превышение скорости, езда по встречной полосе, наконец, та самая авария — все это было сокращено до одного нарушения.

И тогда я осознал, что какой бы суровой ни была реальность, человек всегда перекроит ее в нечто более привлекательное. Волк станет овечкой, виновник станет жертвой. Именно тогда я понял, что Абед никогда не извинится.

Мы с Абедом сидели и пили кофе. Мы провели вместе полтора часа, и теперь я узнал его. Он не был слишком уж плохим человеком или слишком хорошим. Он был ограниченным человеком, который был добр ко мне в пределах своих возможностей.

Отдав честь еврейскому обычаю, он сказал мне, что я проживу до 120 лет. Но мне было сложно общаться с человеком, так легко умывшим руки от своего рокового деяния, с человеком, пустившим свою жизнь на самотек настолько, что он сказал, что думал, будто в аварии погибло двое людей.

О чем я не сказал

Было много вещей, которые я хотел сказать Абеду. Я хотел сказать, что обрати он внимание на мою инвалидность — ничего страшного, людям свойственно изумляться при виде таких, как я, которые хромают, но улыбаются. Люди просто не знают, что они переживают еще и не такое, что проблемы сердечных ударов, сила которых больше мощи вышедшего из-под контроля грузовика, проблемы рассудка куда серьезнее, опаснее, чем сотня сломанных шей.

Я хотел сказать ему, что приспосабливаться к реальности и мириться с ней вынуждены не только парализованные люди, но все мы — стареющие, тревожащиеся, разведенные, лысеющие, банкроты и все остальные.

Я хотел сказать ему, что необязательно говорить, что плохое — это хорошо, что авария, ниспосланная Богом, это хорошая авария, что сломанная шея — это хорошо. Достаточно просто сказать, что плохое — это, конечно, отстой, но в нашем мире все равно есть много прекрасного.

Я хотел сказать ему, что, в конце концов, наше предназначение очень простое: мы должны быть выше всех неудач. Мы должны стремиться к хорошему и радоваться хорошему, радоваться учебе и работе, приключениям и дружбе — о да, дружбе — и обществу, и любви.

Если вы заботитесь о том, чего у вас нет, вы, должно быть, по-настоящему заботитесь о том, что у вас есть, и, если Бог благосклонен к вам, вы по-настоящему наслаждаетесь тем, что у вас есть. Этот тот единственный дар, который вам доступен, если вас угнетает что-либо, как любого другого смертного.

Вы знаете о смерти, поэтому вы можете просыпаться каждое утро, ощущая пульс жизни внутри. Какая-то часть вас остается в холоде, чтобы другая часть могла по-настоящему ощущать, что такое тепло или даже холод. Когда однажды утром, спустя годы после аварии, я наступил на камень и ступней левой ноги почувствовал внезапный холод, когда нервы в стопе наконец проснулись, это было опьяняющее чувство, словно порыв ветра.

Мы встречаемся с Владимиром в центре Минска в тренажерном зале, куда он приезжает дважды в неделю с тремя пересадками — на автобусе и двух троллейбусах. Время в пути — 1,5 часа в одну сторону. Не трудно? Чтобы добиться результата, нужно делать больше, считает он. И так во всем! Владимир передвигается очень медленно, держать равновесие ему помогают палки для скандинавской ходьбы. Видно, что каждое движение дается с трудом, но парень держится уверенно.

Владимир рассказывает, что рос без отца, мама много работала. Воспитанием мальчика занималась, в основном, бабушка.

— Я постоянно попадал в какие-то неприятности, много дрался, — рассказывает Владимир. — В 14 лет пару раз меня домой приводила милиция. Мне не хватало внимания, и такими выходками хотелось его завоевывать. С друзьями у нас в одно время была игра: соревновались каждый день, кто больше пива выпьет. Деньги на такие развлечения всегда находились — или подзарабатывал, или родственники давали. Иногда даже запрещенные вещества пробовали.

— С точки зрения психологии травма обычно сигнализирует: либо организму пора отдохнуть, либо ты что-то делаешь не так. В моем случае я неправильно жил в целом.

Однажды летом Вова с компанией ребят отправился на озеро.

— Ребята быстро спохватились, вытащили на берег, но надо было тянуть по воде, придерживая голову, а меня вытащили за голову, и пока тянули, кость шеи раскрошилась и порезала спинной мозг. Вдобавок я повредил три шейных позвонка.

Владимиру вызвали скорую, сделали операцию — 7 дней в реанимации, 3 дня комы, 3,5 месяца в больнице. 9 месяцев он был полностью парализован.

— Помню, как в скорой шутил про плохие дороги, пока мы гнали в гомельскую больницу, — вспоминает Владимир. — На 4-й день я пришел в себя. На шее высокий корсет, руки в проводах от капельниц, вокруг меня стоят два больших черных силуэта — священники. Лиц не вижу, один из них размахивает кадилом. Я так испугался, что уснул до вечера. Показалось, что меня отпевают.

Вечером Владимир проснулся и начал кричать: поднимите меня!

— Медсестра успокаивала. Мама пришла ко мне в реанимацию, и я, увидев ее заплаканные глаза, тоже заплакал. Родственникам сообщили: чудо, что выжил, сейчас будет вести борьбу за свою жизнь. Ведь 99% людей с такой травмой не двигаются, а 70% вовсе умирают.

В палате для тяжелых больных ребята не могли друг друга видеть, но могли говорить.

— Мечтали, как будем жить дальше. С одним из больничных друзей общаемся онлайн до сих пор, иногда видимся. Он, к сожалению, парализован. С тем другом, с которым ныряли в один день, не виделись больше никогда.

Диагноз Владимир узнал уже после выписки: левосторонний сцепленный вывих С4, закрытый оскольчатый перелом С5 со смещением обломков, с ушибом и сдавлением спинного мозга, тетраплегия, НФТО, передний корпородез тела С4-С6 костным трансплантантом и металлической пластиной.

— В день выписки меня переложили с больничной кровати в простыне на кушетку, — вспоминает Владимир. — Ехал в нашу трехкомнатную квартиру я на специально оборудованном лежаке в дедушкином бусе. И вот меня на руках по лестнице заносят четверо мужчин, кладут на кровать, и все, что я вижу — белый потолок. Я могу шевелить только головой, лицом, могу говорить, но туловище парализовано.

— Это были страшные 9 месяцев?

— Страшно до ужаса. Я не знаю, как можно передать ощущение того, когда ты лежишь прикованный к кровати, и это не час, не день, не неделя, не месяц. Твое тело — твоя тюрьма на всю жизнь. Ты сам не можешь ничего: ни поесть, ни сходить в туалет, ни включить компьютер, ни подышать воздухом. В какой-то момент у меня началась сильная депрессия. Вроде я и живой, но мертвый. Смотрел в потолок и понимал, что никогда не смогу построить семью, не будет ребенка, не будет работы. Выхода не видел. Однажды, когда мне поставили капельницу под ключицей, я как-то умудрился вырвать иголку зубами, а из катетера из кожи полилась кровь. Я не хотел жить. Но зашла соседка, увидела меня в красной луже, спасли.

— Наверняка вы слышали разговоры родственников на кухне, о чем они были?

— Родственники плакали: какое горе, как дальше? И в какой-то момент меня это задело: эй, вы не правы! Я боец, и эти их слова пошли мне на пользу. В тот момент на 100% я захотел встать и доказать. Я очень упрямый человек, возможно, это помогло.

Восстановление шло постепенно.

— Ко мне приходили реабилитолог и массажист. Они просили повторить механические движения: согни ногу, согни руку. У меня был выбор: делать усилие над собой или нет. Было больно. Но я понимал, что если день пропускаю, то результат откладывается на неделю. И делал больше, чем нужно было. Отсюда и результат.

— А чем занимались, пока лежали?

— Для меня сделали специальное приспособление, друзья на ноутбуке включали разные фильмы и видео, читал, общался с друзьями. 10 лет назад еще не было голосовых программ, как сейчас.

— Какая у врачей была реакция на то, что вы пошли?

— Мне сказали, что мне повезло, работай дальше. Но как работать, где искать помощь, никто не объяснил.

Когда Владимиру исполнилось 18 лет, он стал заочно изучать в вузе менеджмент.

— Экзамены сдавал устно, руки двигались слабо, почерк еще корявый был, но поступил. Меня тягали на пары. А я сидел, слушал неинтересное и даже не мог уйти. Приходил домой, ругался: зачем мне это все, это невыносимо! Мне казалось, на меня смотрели свысока, мол, эй, ты чего приперся, иди домой лежи!

После окончания университета Владимир работал в центре социального обслуживания, консультировал людей, вел проекты.

— А позже меня позвали в Минск на работу маркетологом, после чего я открыл свое ИП и начал помогать людям как эксперт, вставший на ноги с помощью силы мысли и желания. Сейчас с командой готовим свой проект — коллаборация мотиватора, психолога и эксперта. Это будут мероприятия, куда человек со своей проблемой придет и через разные психологические техники получит ее разбор. Кроме этого, я выступаю как мотиватор, веду личные консультации. Недавно вот ездил в общество людей с рассеянным склерозом с благотворительным спичем.

Сейчас Владимиру 26 лет. В большой однокомнатной квартире его ждет жена Катя с пятимесячной дочкой. Пара познакомилась на одном из бизнес-тренингов почти два года назад. Катя пришла со своим стартапом — шьет женское белье, Вова был там мотиватором и разрабатывал собственную бизнес-идею.

Катю впечатлило то, как много человек работает над собой каждый день.

— А я понял, что преодолел такой огромный путь и готов брать ответственность за другого человека. Если я внутри себя буду считать, что недостоин, то ничего не будет. И на третий день нашего общения я ей сказал: будешь моей женой. А через три месяца сделал Кате предложение в Италии. Человек выбирает свой путь каждый день. Если я смог, когда не верили даже медики, то что мешает вам?

Мария Чаадаева (наиболее известная под своей девичьей фамилией Комиссарова) продолжает вести активную социальную жизнь и добиваться побед. Пусть уже и не в спорте.

15 февраля 2014 года — дата, которая изменила жизнь лидера сборной России по ски-кроссу Марии Чаадаевой (более известной как Комиссарова). В тот день в экстрим-парке "Роза Хутор" проходила плановая тренировка перед выступлением на домашней Олимпиаде в Сочи. Во время утреннего проката на одном из спусков Мария допустила ошибку и упала. Это падение чуть не стоило ей жизни.

— Я на старте, волнуюсь. Перекрестилась (всегда так делала) и поехала, всё получалось, и тут это препятствие, вообще не сложное, на трассе были трамплины побольше, которых я боялась, но точно не этого, — рассказала своим подписчикам в "Инстаграме" Мария о том дне. — И вот я прыгаю, лечу высоко и далеко, тут — бах и падаю. Причём сломалась спина не из-за того, что я упала на неё, я просто жёстко приземлилась на прямые ноги, и удар был снизу, взрывной волной, и сломался позвоночник.

Фристайлистка сломала себе спину. Повезло, что врачи моментально оказали ей скорую помощь и отправили в больницу. Сама Мария не сразу поняла серьёзность своей травмы.

— Я сразу ничего не поняла, сознание не теряла, лежу, дикая боль. Подъехали тренеры, говорю им, что ног не чувствую. Думаю, скоро отпустит. Приехали носилки, как грузили на них, плохо помню, — продолжила спортсменка. — Внизу, в палатке скорой помощи, мне что-то вкололи, сильное обезболивающее, наверное, и понимать я стала всё хуже. Попросила, чтобы с меня сняли ботинки, а они говорят, что уже сняли. Вот тут для меня был шок, как они снимали, а я не почувствовала.

В клинике № 8, которая была подготовлена специально к Олимпийским играм, ей сделали операцию. Длилась она больше шести часов и прошла удачно.

В больнице Комиссарову даже навестил президент России Владимир Путин.

— Он держал меня за руку и говорил, что, как и я, он из Питера, а ленинградские ребята — все смелые и сильные, — вспоминала Мария в одном из своих интервью. — Путин сразу же позвонил моему отцу и просто сказал ему: "Алло, это Вова". Забавная ситуация. Папа до сих пор всем её рассказывает.

Затем Марию отправили на лечение в Мюнхен, а после она проходила реабилитацию в Испании.

— 15 февраля — такой день. В этот день я сломала спину. С тех пор передвигаюсь на коляске. Так быстро летит время, помню этот день, как вчера, но вспоминать не хочу. А может, стоит праздновать его как второй день рождения? Многие говорили, что мне повезло, что осталась жива или что не парализовало от шеи, — признавалась Мария в соцсети. — Нужно радоваться тому, что есть. И это счастье, что я могу иметь детей. А ведь тогда, в таком уже далёком 2014 году, я даже и подумать не могла, как может повернуться эта жизнь и сколько сюрпризов преподнести.

В Испании Мария проходила реабилитацию в клинике доктора Блюма. Специалист, который работает по своей авторской методике, пообещал поставить фристайлистку на ноги за один год. Но Комиссарова до сих пор не чувствует ног и передвигается при помощи инвалидного кресла. Так как семья спортсменки потратила гигантскую сумму на лечение, которое не принесло результата, она обратилась в суд. В интервью Лайфу она рассказывала детали судебных споров.

Доктор предложил реабилитацию в течение года. Чтобы встать на ноги, мне нужно было ежедневно заниматься в его клинике в Испании на специальных тренажёрах, сделанных им самим. Я выкладывалась по полной семь дней в неделю в течение полутора лет, но так и не начала ходить. Он начал говорить, что я пропускала занятия. Но мы пропускали их только по уважительной причине, когда летали в Москву и Санкт-Петербург за документами и деньгами. Может быть, несколько раз занималась не день, а полдня. Но мы проводили в клинике каждый день. Это было непросто, когда не видишь результата

Комиссарова уже добилась результатов в судебных спорах. Сначала Санкт-Петербургский городской суд постановил взыскать с доктора Блюма три миллиона рублей. Эта сумма не устроила фристайлистку, ведь она потратила почти 50 миллионов на лечение в клинике доктора Евгения Блюма, и она продолжила бороться за справедливость дальше. Позже уже Арбитражный суд города Москвы аннулировал лицензию клиники доктора Блюма на осуществление медицинской деятельности и наложил небольшой денежный штраф.

Также против доктора Блюма было возбуждено уголовное дело по статье "Мошенничество в особо крупном размере". Председатель СК России Александр Бастрыкин взял под свой контроль это дело. Басманный суд продолжает разбирательства. Сейчас же стало известно, что суд заочно арестовал Евгения Блюма и объявил его в международный розыск. Специалист последние два года находится в Испании. В случае его возвращения на родину его отправят за решётку до вынесения приговора.

Как Мария живёт сейчас?

Несмотря на все эти сложности, Мария ведёт полноценную и яркую жизнь. Она вышла замуж за фристайлиста Алексея Чаадаева, успела родить сына и дочку. Проживает в Испании, где лучше условия для малоподвижных людей.

В Испании я могу легко выйти из дома, поехать куда хочу, и у меня не будет проблем с доступной средой и отношением окружающих. Да и климат в Испании больше подходит. Когда в Санкт-Петербурге приезжаешь с прогулки осенью или зимой, колёса в грязи, их надо долго отмывать

— Мечтаю, чтобы мои дети были здоровыми и чтобы семья была счастливая. Но самая-самая мечта — оставить коляску в углу, встать и пойти, — сказала Лайфу Мария.

Хочется пожелать Марии поскорее добиться своей заветной мечты. Зная её характер и упорство, верится, что это будет скоро.

Дело было вечером. На улице -23 градуса и легкий бодрящий до самых костей ветерок. Смотрю на часы: что-то около 23 часов. Самое время покататься на лыжах!

Тепло одеваться не стал, что тут одеваться-то? Всего собираюсь по каналу туда-сюда, километров 6, не больше. Натянул термуху, на нее флиску, на нее – ветровку. И в путь.

Пока дошел до Советской, понял, что, наверное, оделся легковато. Минус 23 градуса забирались под одежду и разгоняли мой комфорт к чертям. Но возвращаться теперь уж влом, поэтому я героически продолжил путь к речке.

Вот и лыжня. Накатанная. Скольжение – отличное. И я начинаю свой путь в сторону ЦПКиО. Мчусь как ветер. Брови и ресницы примерзают к балаклаве, из глаз свисают сосульки – красота! Зато какой стимул сильнее двигаться, тепло добывать!

Ко второй половине прогулки мне уже было не то, что не холодно, а даже и жарковато. И, если вы думаете, что я споткнулся и свернул себе шею, то вы глубоко заблуждаетесь, наоборот, я чувствовал себя великолепно, силища так и перла, каждый толчок палками выносил меня вперед метров на 20.

Возвращаясь домой я уже был словно другой человек. Где тот холод, что заползал под куртку? Где ветер?

Пока не развеялось выработанное тепло, и пока организм снова не перешел в состояние домашнего саспенда, я быстренько скинул одежды и побежал пугать голой жопой и другими частями тела жителей окрестных многоэтажек, которые в силу неких странных обстоятельств могли в первом часу ночи смотреть из окон в наш огород.

Снежок был мягкий, рассыпчатый – самое то, чтобы в нем плескаться и закапываться с головой. В общем, чувствуя, что я, как минимум, супермен, возвращаюсь домой, включаю воду в ванной и решаю закончить комплекс спортивно-оздоровительных мероприятий водными процедурами.

Парился я долго. Потому что волна холода, возникающая, как правило, после прихода с лыж, если вовремя не переодеться, сложилась с волной от купания в снегу, так что заставить себя вылезти из-под горячих струй я никак не мог решиться.

Собственно, тот самый момент:

И вот стою это я под душем и чувствую небольшую зажатость в шейном отделе позвоночника. Бывает такое. И очень хорошо оно проходит, если с усилием понаклонять голову руками туда-сюда. По крайней мере, всегда раньше так было. А тут – то ли потому, что я был сильно распаренный, то ли после перепадов температуры еще не начал ощущать себя в полной мере…

Короче, нажал я слегка на голову сбоку и ХРЯСЬ! В грудном отделе позвоночника – резкая боль. Ну, относительно резкая. После перепадов температур ощущение боли заметно притупляется, поэтому я не особо испугался. Ну, подумаешь, бывает иногда. Чай возраст уж, остеохондроз иногда прихватывает, но это ж все фигня.

А вот, оказалось, что не фигня, потому что, выйдя из ванны и остыв до нормальной температуры, я начал понимать, что любой наклон головы приводит к возникновению резкой боли, причем, сильный дискомфорт ощущается даже при неподвижном сидении со взглядом, устремленным в монитор.

Попытавшись лечь в кровать, я понял, что дело мое, вообще, труба. Потому что голову мне приходилось держать руками, укладывание на подушку превратилось в мучительную процедуру, а каждая смена позы, как-то поворот с левого бока на правый, происходила мееедленнно-меееедленно, осторожно-осторожно, при помощи рук, с подсовыванием подушки и занимала, как минимум, минуту.

Провалявшись в кровати, боясь сменить лишний раз позу, до 8 утра я встал и отправился в травмпункт. Помня, какая там прошлый раз была очередь, запасся термосом с чаем и книжкой.

В травмпункте, на счастье, народа не было. Видимо, даже граждане, вывихнувшие себе с пятницы на субботу пальцы, разбившие по пьяни лбы и подвернувшие на льду лодыжки, решили не выходить из дома при таком морозе. А те, что в районах, не смогли завести замерзшие машины.

Хватанув годовой дозняк на 4 рентгеновских снимках, я узнал, что всё у меня, оказывается хорошо: позвонки целые, стоят все на местах, а если что болит – то это само пройдет, мажьте противовоспалительным и пейте по необходимости обезболивающее. Диагноз мне поставили – растяжение связок.

И вот с тех пор я хожу аки робокоп и Дюк Нюкем, поворачиваясь всем корпусом, не наклоняя голову ни вперед, ни назад, и ни в коем случае не оглядываясь.

Частично вернула мне способность что-то делать таблетка анальгина.

А имеет ли это какое-то отношение к Иоасафу Люциферову – остается для нас загадкой…

Ах, да, еще один момент… Я же когда-то уже писал, что стоит мне застраховаться от несчастного случая, как он, этот случай, не заставляет себя долго ждать. Так вот. Я ж ведь застраховался! Еще осенью, когда собирался ехать волонтером. Было такое требование к кандидатам. Волонтером я не поехал, а страховка осталась. Вот тоже почва для размышлений. В понедельник пойду брать выписки для Росгосстраха. Быть может, в этот раз мне-таки удастся что-то с них стрясти, а не как тогда.

О странно-пугающей статистике моих страховок давным-давно было написано здесь, почитайте, ужаснитесь.

Чудо анальгина

Так вот, уже не в первый раз натыкаюсь на проявление долговременного эффекта от применения обезболивающего, которое, по идее, действует не так долго.

Еще раз ситуация: вернувшись из травмпункта я не мог найти себе места, и, в конце концов с дикими матами кое-как уложил себя в кровать, где мне-таки удалось принять относително безболезненную позу и заснуть. Провалялся я до 4 дня, встал, поняв, что нифига мне не полегчало. Даже, возможно, стало хуже.

Пытаясь занять себя какими-то бытовыми делами и попытками сделать что-то на компьютере, промучался часов до 7-8.

Нет, так жить нельзя, т.к. невозможно даже фильм посмотреть — для этого же надо голову держать!

И вот именно тогда я вспомнил, что есть на свете обезболивающие средства. Доктор, кстати, указал в рекомендациях кеторол, но он у нас в ампулах, поэтому, побоявшись, что тетушка скосит иглу при уколе и я стану неспособен еще и сидеть, я решился на пероральное применение анальгина.

А на счет анальгина еще много лет назад было замечено странное. Это одно из лекарств (причем, лекарством-то его можно назвать весьма условно), которое всегда помогало мне безотказно. Вплоть до того, что после употребления таблетки при температуре, горле и раскалывающейся голове я на утро просыпался абсолютно здоровым.

Вот и теперь. Когда писалась первая половина поста, анальгин еще не полностью подействовал. В общем, я эффекта от него почти не ощутил. Однако, стоило мне пойти спать и уже мысленно готовиться к экзекуции с расположением на подушке головы, эффект проявился! Я улегся совершенно спокойно! Более того, я теперь мог перевернуться с боку на бок хоть и не моментально, но гораздо быстрее, чем за минуту.

Но это не главное! Теперь оказалось вполне реальным найти безболезненную позу.

Казалось бы, эффект анальгина должен был пройти спустя уже более 15 часов с момента употребления. Но нет, сценарий с анальгином повторяется в точности: улучшение состояния закрепилось.

Из логических объяснений приходит на ум такое. Снизив боль, анальгин дал мне возможность чуть более активно двигаться и принимать позы, которые до него я принять не мог. Возможно, это поспособствовало разработке травмированного места и уменьшению неприятных ощущений в принципе.

В общем, пейте дети анальгин, будете здоровы!