Париж говорит о ее осанке русская но парижской чеканки
Париж говорит о её осанке:
— Русская, но парижской чеканки.
И взгляд у неё, как весна распахнут
И чем-то похожа она на яхту.
А он ледокол из страны Советов,
Таранящий время и лёд планеты.
И я никогда себе не предствлю, —
Что где-то и кем-то он вдруг оставлен.
I Что ледоколу льдинки ломкие
И что ему бураны яростные!
Но от него уходит тонкая,
Но от него уходит парусная,
Уходит самая красивая,
ЛЮБИМАЯ, но мало любящая.
И сдерживать себя не в силах,
Я кричу ей в прошлое из будущего:
— Не уходите! Нет! Не надо!
Ведь это флагман, а на вахтах
Как важно для такой громадины,
Чтоб рядом — тоненькая яхта.
И с точки зрения поэзии
Я сразу отвергаю мнение,
Что гению всего полезнее,
Когда любовь бросает гения.
Был отказ её, как удар.
Он уехал в рассветном дыме,
Но парижский свой гонорар
Он оставил парижской фирме.
И теперь — то ли первый снег,
То ли дождь на стекле полосками —
В дверь стучится к ней человек,
Он с цветами от Маяковского.
И теперь, как просил поэт,
Ей букеты вручают броские, —
То ли чёрных тюльпанов свет,
То ли лунных гортензий свет,
То ли пармских фиалок свет, —
Со словами: — от Маяковского.
Стук рассыльных, как всякий стук.
Но нелепо, нежданно, странно.
Маяковский — и астры вдруг!
Маяковский — и вдруг тюльпаны!
Маяковский — и розы чайные!
Что в них — нежность или отчаянье!
Или сила, что не расплескана!
Или рыцарство Маяковского ?!
Или ревность, что не отточена,
Что любой букет — как пощёчина!
III.
И, может робок и не смел,
Я не был прав, когда поэта
Сберечь хотел, укрыть хотел,
От этой боли без ответа.
Всё было б чище и ровней
Цветы б не шли со звёздной силой
Так, может быть, спасибо ей!
Спасибо, что не полюбила!
Спасибо, что идут цветы…
Но как бессмысленно решенье,
Что, может, высшей красоты —
Нет без высокого крушенья.
Мне горько, что другим я был,
Что слишком ровен и спокоен —
Я от крушений уходил
Я хоронился от пробоин.
IV.
Цветы!
Она их то клянёт!
А то, смущаясь поневоле,
Берёт, но не цветы берёт,
А, кажется, букеты боли.
В них лучами освещённых,
Ей робко светят, обнаружась,
И вся его незащищенность,
Беспомощность и неуклюжесть.
И пусть один под звёздным крошевом
И пусть навек любимой брошен он,
Но я завидую по совести
Той боли и неразделённости.
Завидую, что — нежен, груб ли я, —
А нет ни вьюг, ни ветров дымных,
Свераккуратно, сверхвзаимно
Завидую обиде рубящей,
Да и цветам свежей, чем губы…
Он шлёт их даже и нелюбящей,
А я не шлю и той, что любит!
V.
У рассыльных привычный труд , —
Снег ли, дождик ли над киосками, —
А букеты его идут со словами:
— от Маяковского.
А потом этой смерти бред
Застрелился…
Весна московская
Маяковского больше нет…
А букеты — от Маяковского.
Эти фирменные, усадебные,
Что вовеки не станут свадебными,
Эти самые бесподобные!
Только всё-таки не надгробные!
Жизнь ломается.
Ветер крут.
А букеты его идут,
А букеты его идут,
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
Две морковки, как чудо,
Может, он их на рассвете
Из 20-го, оттуда
Ей доставил в 43-й …
И розы вдруг не пахнут розами,
Пусть даже их недавно срезали,
А пахнут буднями и прозою
Куда скорее, чем поэзией.
И хризантем осенних золото
Воспетых красками и строфами,
Когда в глазах темно от голода, —
Вдруг пахнет хлебом и картофелем.
Или чашкою кофе, или запахом крема…
Не букеты, а строфы лепестковой поэмы.
Строфы нерифмовались,
А скорей продавались,
Но без этой поэмы
Очень многое немо.
Без такого сиянья
Без такого свеченья,
Как не полно собранье
Всех его сочинений.
И завидую снова,
Что похожих на эти
Ни полстрочки, ни слова
Я не создал на свете.
Яхта! Яхта!
В глазах — слеза.
И сейчас через годы вижу я Были алыми паруса, —
Стали красными и рыжими.
И всё чаще теперь, наверное,
О Москве она вспоминает, —
А любовь, что была отвергнута,
И её, и Париж спасает…
Вот уже и Берлин берут,
А букеты его идут,
Жёны мёртвых уже не ждут,
А букеты его идут.
И хоть старости лет маршрут,
Старость сумрачна и сурова,
А букеты его идут —
От живого и молодого.
И за жизнь,
за любовь разгубленную,
Это ими он голосует,
Недолюбленное долюбливает
И к любимой своей ревнует.
И равняться с ним, видно, нечего,
Но коль встречу судьбу такую,
Чем же я долюблю ушедшее!
Чем же я тогда доревную?!
-
Лента
- |Участники
- |Фото 3133
- |Видео 148
- |Мероприятия 0
Но большая любовь пламенного сердца поэта Маяковского не могла не вызвать отклика у тех, кто хотел видеть в этой любви лишь выокое и чистое! И не могла не родиться эта прекрасная легенда. А поэт Аркадий Рывлин создал на её основе поэму, которая не оставляет равнодушным ни одно чуткое сердце.
:hibiscus: :herb: :heart: :herb: :tulip:
…
Париж говорит о её осанке:
— Русская, но парижской чеканки.
И взгляд у неё, как весна распахнут
И чем-то похожа она на яхту.
А он ледокол из страны Советов,
Таранящий время и лёд планеты.
И я никогда себе не предствлю, —
Что где-то и кем-то он вдруг оставлен.
Что ледоколу льдинки ломкие
И что ему бураны яростные!
Но от него уходит тонкая,
Но от него уходит парусная,
Уходит самая красивая,
ЛЮБИМАЯ, но мало любящая.
И сдерживать себя не в силах,
Я кричу ей в прошлое из будущего:
— Не уходите! Нет! Не надо!
Ведь это флагман, а на вахтах
Как важно для такой громадины,
Чтоб рядом — тоненькая яхта.
И с точки зрения поэзии
Я сразу отвергаю мнение,
Что гению всего полезнее,
Когда любовь бросает гения.
Был отказ её, как удар.
Он уехал в рассветном дыме,
Но парижский свой гонорар
Он оставил парижской фирме.
И теперь — то ли первый снег,
То ли дождь на стекле полосками —
В дверь стучится к ней человек,
Он с цветами от Маяковского.
И теперь, как просил поэт,
Ей букеты вручают броские, —
То ли чёрных тюльпанов свет,
То ли лунных гортензий свет,
То ли пармских фиалок свет, —
Со словами: — от Маяковского.
Стук рассыльных, как всякий стук.
Но нелепо, нежданно, странно.
Маяковский — и астры вдруг!
Маяковский — и вдруг тюльпаны!
Маяковский — и розы чайные!
Что в них — нежность или отчаянье!
Или сила, что не расплескана!
Или рыцарство Маяковского ?!
Или ревность, что не отточена,
Что любой букет — как пощёчина!
И, может робок и не смел,
Я не был прав, когда поэта
Сберечь хотел, укрыть хотел,
От этой боли без ответа.
Всё было б чище и ровней
Цветы б не шли со звёздной силой
Так, может быть, спасибо ей!
Спасибо, что не полюбила!
Спасибо, что идут цветы…
Но как бессмысленно решенье,
Что, может, высшей красоты —
Нет без высокого крушенья.
Мне горько, что другим я был,
Что слишком ровен и спокоен —
Я от крушений уходил
Я хоронился от пробоин.
Цветы!
Она их то клянёт!
А то, смущаясь поневоле,
Берёт, но не цветы берёт,
А, кажется, букеты боли.
В них лучами освещённых,
Ей робко светят, обнаружась,
И вся его незащищенность,
Беспомощность и неуклюжесть.
И пусть один под звёздным крошевом
И пусть навек любимой брошен он,
Но я завидую по совести
Той боли и неразделённости.
Завидую, что — нежен, груб ли я, —
А нет ни вьюг, ни ветров дымных,
Свераккуратно, сверхвзаимно
Завидую обиде рубящей,
Да и цветам свежей, чем губы…
Он шлёт их даже и нелюбящей,
А я не шлю и той, что любит!
У рассыльных привычный труд, —
Снег ли, дождик ли над киосками, —
А букеты его идут со словами:
— от Маяковского.
А потом этой смерти бред
Застрелился…
Весна московская
Маяковского больше нет…
А букеты — от Маяковского.
Эти фирменные, усадебные,
Что вовеки не станут свадебными,
Эти самые бесподобные!
Только всё-таки не надгробные!
Жизнь ломается.
Ветер крут.
А букеты его идут,
А букеты его идут,
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
И чтоб выжить, она пока
Продаёт их — зима ли лето ли!
Эти чёрые облака,
Эти белые облака,
Эти красные облака,
Что зовут его букетами!
А потом несёт букеты
Чёрных угольных брикетов
И морковок двух букет,
Как однажды нёс поэт.
«Не домой, не на суп,
А к любимой в гости
И розы вдруг не пахнут розами,
Пусть даже их недавно срезали,
А пахнут буднями и прозою
Куда скорее, чем поэзией.
И хризантем осенних золото
Воспетых красками и строфами,
Когда в глазах темно от голода, —
Вдруг пахнет хлебом и картофелем.
Или чашкою кофе, или запахом крема…
Не букеты, а строфы лепестковой поэмы.
Строфы нерифмовались,
А скорей продавались,
Но без этой поэмы
Очень многое немо.
Без такого сиянья
Без такого свеченья,
Как не полно собранье
Всех его сочинений.
И завидую снова,
Что похожих на эти
Ни полстрочки, ни слова
Я не создал на свете.
Яхта! Яхта!
В глазах — слеза.
И сейчас через годы вижу я Были алыми паруса, —
Стали красными и рыжими.
И всё чаще теперь, наверное,
О Москве она вспоминает, —
А любовь, что была отвергнута,
И её, и Париж спасает…
Вот уже и Берлин берут,
А букеты его идут,
Жёны мёртвых уже не ждут,
А букеты его идут.
И хоть старости лет маршрут,
Старость сумрачна и сурова,
А букеты его идут —
От живого и молодого.
И за жизнь,
за любовь разгубленную,
Это ими он голосует,
Недолюбленное долюбливает
И к любимой своей ревнует.
И равняться с ним, видно, нечего,
Но коль встречу судьбу такую,
Чем же я долюблю ушедшее!
Чем же я тогда доревную?!
Аркадий Рывлин
"Цветы от Маяковского" . Поэма.
"Я всё равно тебя когда-нибудь возьму, одну или вдвоём сПарижем!"
Из письма В.Маяковского к Т.Яковлевой
***
Париж говорит о её осанке:
- Русская, но парижской чеканки.
И взгляд у неё, как весна распахнут
И чем-то похожа она на яхту.
А он ледокол из страны Советов,
Таранящий время и лёд планеты.
И я никогда себе не предствлю,-
Что где-то и кем-то он вдруг оставлен.
I
Что ледоколу льдинки ломкие
И что ему бураны яростные?!
Но от него уходит тонкая,
Но от него уходит парусная,
Уходит самая красивая,
ЛЮБИМАЯ, но мало любящая.
И сдерживать себя не в силах,
Я кричу ей в прошлое из будущего:
- Не уходите! Нет! Не надо!
Ведь это флагман, а на вахтах
Как важно для такой громадины,
Чтоб рядом - тоненькая яхта.
И с точки зрения поэзии
Я сразу отвергаю мнение,
Что гению всего полезнее,
Когда любовь бросает гения.
Я против!
И, неуспокоенный,
Я не хочу, чтоб у поэта
Такой ценой, ценой пробоины
Рождалось новое "Про это".
И нового не надо "Облака"
Ценой крушенья в человеке,
Но женщина, всех краше обликом.
Ушла. И навсегда. Навеки!.
II
Был отказ её, как удар.
Он уехал в рассветном дыме,
Но парижский свой гонорар
Он оставил парижской фирме.
И теперь - то ли первый снег,
То ли дождь на стекле полосками -
В дверь стучится к ней человек,
Он с цветами от Маяковского.
И теперь, как просил поэт,
Ей букеты вручают броские,-
То ли чёрных тюльпанов свет,
То ли лунных гортензий свет,
То ли пармских фиалок свет, -
Со словами: - от Маяковского.
Стук рассыльных, как всякий стук.
Но нелепо, нежданно, странно.
Маяковский - и астры вдруг!
Маяковский - и вдруг тюльпаны!
Маяковский - и розы чайные!
Что в них - нежность или отчаянье?!
Или сила, что не расплескана?!
Или рыцарство Маяковского ?!
Или ревность, что не отточена,
Что любой букет - как пощёчина?!
И, может робок и не смел,
Я не был прав, когда поэта
Сберечь хотел, укрыть хотел,
От этой боли без ответа.
Всё было б чище и ровней
Цветы б не шли со звёздной силой
Так, может быть, спасибо ей?!
Спасибо, что не полюбила?!
Спасибо, что идут цветы.
Но как бессмысленно решенье,
Что, может, высшей красоты -
Нет без высокого крушенья.
Мне горько, что другим я был,
Что слишком ровен и спокоен -
Я от крушений уходил
Я хоронился от пробоин.
Цветы! Она их то клянёт!
А то, смущаясь поневоле,
Берёт, но не цветы берёт,
А, кажется, букеты боли.
В них лучами освещённых,
Ей робко светят, обнаружась,
И вся его незащищенность,
Беспомощность и неуклюжесть.
И пусть один под звёздным крошевом
И пусть навек любимой брошен он,
Но я завидую по совести
Той боли и неразделённости.
Завидую, что - нежен, груб ли я, -
А нет ни вьюг, ни ветров дымных,
Свераккуратно, сверхвзаимно
Завидую обиде рубящей,
Да и цветам свежей, чем губы.
Он шлёт их даже и нелюбящей,
А я не шлю и той, что любит!
V
У рассыльных привычный труд, -
Снег ли, дождик ли над киосками, -
А букеты его идут со словами:
- от Маяковского.
А потом этой смерти бред,
Застрелился. Весна московская
Маяковского больше нет.
А букеты - от Маяковского.
Эти фирменные, усадебные,
Что вовеки не станут свадебными,
Эти самые бесподобные!
Только всё-таки не надгробные!
Жизнь ломается.
Ветер крут.
А букеты его идут,
А букеты его идут,
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
И чтоб выжить, она пока
Продаёт их - зима ли лето ли!
Эти чёрые облака,
Эти белые облака,
Эти красные облака,
Что зовут его букетами!
VI
А потом несёт букеты
Чёрных угольных брикетов
И морковок двух букет,
Как однажды нёс поэт.
"Не домой, не на суп,
А к любимой в гости
Две морковинки несу
За зелёный хвостик".
Две морковки, как чудо,
Может, он их на рассвете
Из 20-го, оттуда
Ей доставил в 43-й .
И розы вдруг не пахнут розами,
Пусть даже их недавно срезали,
А пахнут буднями и прозою
Куда скорее, чем поэзией.
И хризантем осенних золото
Воспетых красками и строфами,
Когда в глазах темно от голода,-
Вдруг пахнет хлебом и картофелем.
Или чашкою кофе,или запахом крема.
Не букеты, а строфы лепестковой поэмы.
Строфы не рифмовались,
А скорей продавались,
Но без этой поэмы
Очень многое немо.
Без такого сиянья
Без такого свеченья,
Как не полно собранье
Всех его сочинений.
И завидую снова,
Что похожих на эти
Ни полстрочки, ни слова
Я не создал на свете.
Яхта! Яхта! В глазах - слеза.
И сейчас через годы вижу я
Были алыми паруса, -
Стали красными и рыжими.
И всё чаще теперь, наверное,
О Москве она вспоминает, -
А любовь, что была отвергнута,
И её, и Париж спасает.
Вот уже и Берлин берут,
А букеты его идут,
Жёны мёртвых уже не ждут,
А букеты его идут.
И хоть старости лет маршрут,
Старость сумрачна и сурова,
А букеты его идут -
От живого и молодого.
И за жизнь, за любовь разрубленную,
Это ими он голосует,
Недолюбленное долюбливает
И к любимой своей ревнует.
И равняться с ним, видно, нечего,
Но коль встречу судьбу такую,
Чем же я долюблю ушедшее?!
Чем же я тогда доревную?!
Рывлин Аркадий
Аркадий Исаакович Рывлин (1915 - 2007) - автор многих книг,изданных в Киеве и в Москве, и одной книги, изданной в Америке, - "ПЛАЧ ПОНЕРОЖДЕННОМУ", посвященной памяти Бабьего Яра.Печатался в "НовомРусском Слове", в "Панораме" и т.д. Рывлин Аркадий Исааковичродился 18 ноября 1915года в Киеве.Автор сборников стихотворений: "Флажкина карте" (1948), "Веселый горизонт"(1950),"Зарницы"(1953), "Стихи о тебе", "Говорящиеписьма" (1956)", Люблю и верю"(1958),"Нетерпенье"(1963), "Пока есть время"(1965),"Взаимность" (1971), "Автограф корабля"(1974),"Лейтмотив"(1980).
(От Аккуратовой Натальи )
А ведь Маяковский творил чудеса не только для нее одной, просто о них постепенно забыли. И, наверное, самая трогательная история в его жизни произошла с ним в Париже, когда он влюбился в Татьяну Яковлеву.
Между ними не могло быть ничего общего. Русская эмигрантка, точеная и утонченная, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, не воспринимала ни слова из рубленых, жестких, рваных стихов модного советского поэта, “ледокола” из Страны Советов.
Она вообще не воспринимала ни одного его слова, – даже в реальной жизни. Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Ее не трогала его собачья преданность, ее не подкупила его слава. Ее сердце осталось равнодушным.
И Маяковский уехал в Москву один.
От этой мгновенно вспыхнувшей и не состоявшейся любви ему осталась тайная печаль, а нам – волшебное стихотворение “Письмо Татьяне Яковлевой”:
У рассыльных привычный труд,
– Снег ли, дождик ли над киосками,
– А букеты его идут Со словами: от Маяковского.
Без такого сияния,
Без такого свечения,
Как не полно собрание
Всех его сочинений.
(автор Аркадий Рывлин)
ПИСЬМО ТАТЬЯНЕ ЯКОВЛЕВОЙ
В поцелуе рук ли, губ ли,
в дрожи тела близких мне
красный цвет моих республик тоже должен пламенеть.
Я не люблю парижскую любовь:
любую самочку шелками разукрасьте,
– собакам озверевшей страсти.
Ты одна мне ростом вровень,
стань же рядом с бровью брови,
дай про этот важный вечер рассказать по-человечьи.
и с этих пор стих людей дремучий бор,
вымер город заселенный,
слышу лишь свисточный спор
поездов до Барселоны.
В черном небе молний поступь,
гром ругней в небесной драме,
а это просто ревность
не путайся этой тряски,
я смирю чувства отпрысков дворянских.
Страсти корь сойдет коростой,
но радость неиссыхаемая,
разговаривать стихами я.
Ревность, жены, слезы…
а я ревную за Советскую Россию.
Видел на плечах заплаты,
их чахотка лижет вздохом.
Что же, мы не виноваты
– ста мильонам было плохо.
Мы теперь к таким нежны
– спортом выпрямишь не многих,
– вы и нам в Москве нужны
не хватает длинноногих.
в снега и в тиф шедшей этими ногами,
здесь на ласки выдать их в ужины с нефтяниками.
щурясь просто из-под выпрямленных дуг.
иди на перекресток моих больших
и неуклюжих рук.
Оставайся и зимуй,
и это оскорбление
на общий счет нанижем.
Я все равно тебя когда-нибудь возьму
– одну или вдвоем с Парижем.
(В. Маяковский 1928 г.)
Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов – гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз, орхидей, астр или хризантем.
Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента – и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: “От Маяковского”.
Его не стало в тридцатом году – это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что oн регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы. Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом.
Она уже не понимала, как будет жить дальше – без этой безумной любви, растворенной в цветах.
Но в распоряжении, ocтавленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова про его смерть. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: “От Маяковского”.
Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось.
Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли.
В годы Второй Мировой в оккупированном немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом “люблю”, то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти.
Потом союзные войска освободили Париж, потом она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин – а букеты все несли.
Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой истории любви. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, yлыбаясь улыбкой заговорщиков: “От Маяковского”.
Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей…
Советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери и всегда мечтал узнать ее продолжение. В семидесятых годах ему удалось попасть в Париж.
Татьяна Яковлева была еще жива (умерла Т.А.Яковлева в 1991 году), и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными. В этом уютном доме цветы были повсюду – как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о романе ее молодости: он полагал это неприличным.
Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны?
– Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд…
– Пейте чай, – ответила Татьяна – пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?
И в этот момент в двери позвонили…
Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес:
“От Маяковского”.
Париж говорит о ее осанке:
Русская, но парижской чеканки.
И взгляд ее как весна распахнут,
И чем-то она похожа на яхту.
А он – ледокол из страны советов,
Таранящий время и лед планеты.
И я себе никогда не представлю,
Что где-то и кем-то он был оставлен.
И что ледоколу льдинки ломкие,
И что ему буруны яростные,
Но от него уходит тонкая,
От него уходит парусная,
Уходит самая красивая, любимая,
Но мало любящая.
И сдерживать себя не в силах, я
Кричу ей в прошлое из будущего:
Не уходите, нет, не надо,
Ведь это флагман, и на вахте
Так важно для такой громады,
чтоб рядом маленькая
Яхта.
Был отказ ее как удар.
Он уехал в рассветном дыме.
Но парижский свой гонорар
он оставил цветочной фирме.
И теперь то ли первый снег,
То ли дождь на стекле полосками,
В дверь стучится к ней человек,
Он с цветами: “От Маяковского”.
Стук рассыльный как всякий стук.
Но нелепо, нежданно, странно:
Маяковский – и астры вдруг.
Маяковский – и вдруг тюльпаны.
Маяковский – и розы чайные…
Что в них – нежность или отчаянье?
Или ревность, что не расплескана,
Или рыцарство Маяковского?
Завидую обиде рубящей,
Когда цветы нежней, чем
Он шлет их даже и не любящей,
А я – не шлю и той, что любит.
А потом этой смерти бред…
Застрелился. Весна московская.
Маяковского – больше нет.
А букеты – от Маяковского.
Эти фирменные, усадебные,
Что вовек не будут свадебными,
Эти самые бесподобные,
Только все-таки не надгробные.
Жизнь ломает ветер крут –
А букеты его идут.
Хоть Париж уже под фашистами,
А букеты его идут,
И дрожат лепестки росистые.
И чтоб выжить, она пока
Продает их – зима ли, лето ли,
Эти белые облака,
Эти черные облака,
Эти красные облака,
Что зовутся его букетами…
А потом несет букеты
Черных уголных брикетов,
И морковок двух букет,
Как когда-то нес поэт:
Не домой, не на суп,
А к любимой в гости,
Две морковинки несу,
За зеленый хвостик.
Две морковинки как чудо:
Может, он их на рассвете
Из двадцатого, оттуда,
Ей отправил в сорок третий.
И розы вдруг не пахнуть розами,
Хоть, может, их недавно срезали,
А пахнут буднями и прозою,
Куда скорее, чем поэзии.
Или чашкою кофе, или запахом крема,
И букеты как строфы лепестковой поэмы.
Но без этой поэмы очень многое немо.
Без такого сияния, без такого свечения,
Как нелепо собрание всех его сочинений.
Вот уже и Берлин берут,
А букеты его идут,
Жены мертвых уже не ждут,
А букеты его идут.
Вот и старости лег маршрут,
Старость сумрачна и сурова,
А букеты его идут,
От живого,
От молодого.
Яхта, яхта! В глазах слеза,
И теперь через годы вижу я,
Были алыми паруса –
Стали крашеными и рыжими.
И равняться с ним, видно, нечего,
Но коль встречу судьбу такую,
Как же я долюблю ушедшее,
Чем же я тогда доревную.
Сделать ее заметнее в лентах пользователей или получить ПРОМО-позицию, чтобы вашу статью прочитали тысячи человек.
- Стандартное промо
- 3 000 промо-показов 49 KР
- 5 000 промо-показов 65 KР
- 30 000 промо-показов 299 KР
- Выделить фоном 49 KР
Статистика по промо-позициям отражена в платежах.
Поделитесь вашей статьей с друзьями через социальные сети.
Получите континентальные рубли,
пригласив своих друзей на Конт.
Включите красивую музыку фоном и читайте красивую историю любви Маяковского к Татьяне Яковлевой
Франция. Париж. Между ними не могло быть ничего общего. Русская эмигрантка, Татьяна Яковлева, точёная и утончённая, воспитанная на Пушкине и Тютчеве, не воспринимала ни слова из рубленых, жестких, рваных стихов модного советского поэта, Владимира Маяковского.
Яростный, неистовый, идущий напролом, живущий на последнем дыхании, он пугал ее своей безудержной страстью. Её не трогала его собачья преданность, ее не подкупила его слава. Ее сердце осталось равнодушным.
И Маяковский уехал в Москву один.
От этой мгновенно вспыхнувшей и не состоявшейся любви ему осталась тайная печаль, а нам - волшебное стихотворение "Письмо Татьяне Яковлевой"
Ей же остались цветы. Или, вернее - ЦВЕТЫ.
Весь свой гонорар за парижские выступления Владимир Маяковский положил в банк на счет известной парижской цветочной фирмы с единственным условием, чтобы несколько раз в неделю Татьяне Яковлевой приносили букет самых красивых и необычных цветов - гортензий, пармских фиалок, черных тюльпанов, чайных роз, орхидей, астр или хризантем.
Парижская фирма с солидным именем четко выполняла указания сумасбродного клиента - и с тех пор, невзирая на погоду и время года, из года в год в двери Татьяны Яковлевой стучались посыльные с букетами фантастической красоты и единственной фразой: "От Маяковского".
Его не стало в тридцатом году - это известие ошеломило ее, как удар неожиданной силы. Она уже привыкла к тому, что oн регулярно вторгается в ее жизнь, она уже привыкла знать, что он где-то есть и шлет ей цветы.
Они не виделись, но факт существования человека, который так ее любит, влиял на все происходящее с ней: так Луна в той или иной степени влияет на все живущее на Земле только потому, что постоянно вращается рядом.
Она уже не понимала, как будет жить дальше - без этой безумной любви, растворенной в цветах.
Но в распоряжении, ocтавленном цветочной фирме влюбленным поэтом, не было ни слова про его смерть. И на следующий день на ее пороге возник рассыльный с неизменным букетом и неизменными словами: "От Маяковского".
Говорят, что великая любовь сильнее смерти, но не всякому удается воплотить это утверждение в реальной жизни. Владимиру Маяковскому удалось.
Цветы приносили в тридцатом, когда он умер, и в сороковом, когда о нем уже забыли.
В годы Второй Мировой в оккупированном немцами Париже она выжила только потому, что продавала на бульваре эти роскошные букеты. Если каждый цветок был словом "люблю", то в течение нескольких лет слова его любви спасали ее от голодной смерти.
Потом союзные войска освободили Париж, потом она вместе со всеми плакала от счастья, когда русские вошли в Берлин - а букеты все несли.
Посыльные взрослели на ее глазах, на смену прежним приходили новые, и эти новые уже знали, что становятся частью великой истории любви. И уже как пароль, который дает им пропуск в вечность, говорили, yлыбаясь улыбкой заговорщиков: "От Маяковского".
Цветы от Маяковского стали теперь и парижской историей.
Советский инженер Аркадий Рывлин услышал эту историю в юности, от своей матери и всегда мечтал узнать ее продолжение. В семидесятых годах ему удалось попасть в Париж.
Татьяна Яковлева была еще жива (умерла она в 1991 году), и охотно приняла своего соотечественника. Они долго беседовали обо всем на свете за чаем с пирожными.
В этом уютном доме цветы были повсюду - как дань легенде, и ему было неудобно расспрашивать седую царственную даму о романе ее молодости: он полагал это неприличным. Но в какой-то момент все-таки не выдержал, спросил, правду ли говорят, что цветы от Маяковского спасли ее во время войны?
- Разве это не красивая сказка? Возможно ли, чтобы столько лет подряд.
- Пейте чай, - ответила Татьяна - пейте чай. Вы ведь никуда не торопитесь?
И в этот момент в двери позвонили.
Он никогда в жизни больше не видел такого роскошного букета, за которым почти не было видно посыльного, букета золотых японских хризантем, похожих на сгустки солнца. И из-за охапки этого сверкающего на солнце великолепия голос посыльного произнес: "От Маяковского".
Читайте также: