Девушка вонзила шпоры в бока лошади

Страница: 4 из 139

Размер шрифта	- / +
Цвет теста
Цвет фона
скрыть

Вода залила ей нос и рот, она не могла дышать, водоворот тянул ее в мир влажной тьмы, где не было ни света, ни звука, ни жизни.

Она внезапно проснулась. Дрожа и заливаясь слезами, плотнее прижалась к широкой груди, на которую положила голову, и тут же почувствовала, как сильная рука крепче обняла ее.

— Тс-с-с! Не плачь. Тебе приснился дурной сон, милая, но теперь все будет хорошо. Я не дам тебя в обиду, — услышала она низкий спокойный голос.

Она увидела полное тревоги лицо. Ей были знакомы эти грубоватые черты… этот голос. Да, это был человек, который преодолел тьму и спас ее, но маму и папу, сестер… всех их унес стремительный поток.

Его зовут Стэн. Он обещал помочь ей. Она знала: он сдержит слово, оградит ее от любых бед.

Свернувшись калачиком рядом со Стэном, она закрыла глаза, потом открыла их, снова взглянула на своего спасителя и, словно вспомнив о чем-то, прошептала:

— Меня зовут Пьюрити [1] .

— Черт бы побрал эту упрямую тварь!

Высокая, худая, в обычной одежде погонщика, Пьюрити резко осадила лошадь. Она обвела взглядом кусты в поисках лонгхорна [2] , который никак не давался ей в руки. Ей пришлось преследовать бычка-переростка достаточно долго, все время петляя по залитой солнцем местности. Хитрая и воинственная зверюга задала от нее стрекача, и теперь девушка удалилась от стада на довольно большое расстояние.

Решительно стиснув зубы, она вонзила шпоры в бока лошади. Бычок заметил ее и снова бросился бежать по прерии. Вжавшись в седло, Пьюрити помчалась за ним с такой скоростью, что едва не загнала лошадь.

Когда наконец бычок оказался в пределах досягаемости, Пьюрити бросила аркан.

Несясь вперед на полном скаку и мысленно проклиная себя за неловкость, девушка едва заметила, что ее собственные плечи обвила веревка. Мгновение — и петля затянулась. Выбитая из седла, Пьюрити упала на землю. Она еще не пришла в себя от ушиба, когда на нее сверху обрушился человек в штанах из оленьей кожи. У нее перехватило дух, и она выпалила одно-единственное слово:

С ножом, приставленным к горлу, Пьюрити не могла пошевелиться. Она почувствовала, как огромное, мускулистое тело дикаря на миг напряглось, затем напавший сорвал с ее головы шляпу. Белокурые волосы рассыпались по земле. Девушка приоткрыла рот, собираясь закричать, но тут он запустил руку в ее кудри и прохрипел:

В его речи не было слышно гортанных звуков, характерных для представителей диких племен.

В один миг вскочив на ноги, индеец резким движением поднял Пьюрити с земли. Ухватив за ворот рубашки, он притянул девушку к себе, поднес нож к ее животу и прошипел:

— Говори, что с ним случилось!

Девушка посмотрела прямо в лицо обидчику. Загорелая кожа, резкие, словно точеные, черты лица, черные волосы до плеч, перехваченные повязкой, и… зеленые глаза.

— Я… я не знаю, о ком ты говоришь! — воскликнула она.

И тут нож проколол ее рубашку, царапнув кожу. Пьюрити почувствовала, как из раны тонкой струйкой потекла кровь, и уши резанул его неприятный голос:

— Я спрашиваю тебя в последний раз.

Вдруг она услышала выстрел. Тело индейца внезапно дернулось, и он рухнул на землю у самых ее ног.

Девушка уловила выражение его глаз, и у нее по спине пробежали мурашки. А когда она услышала зловещее обещание, сорвавшееся с его губ за миг до того, как глаза закрылись, то поняла, что никогда не сможет забыть его.

— Я еще припомню тебе это… — прошептал он.

— С тобой все в порядке, Пьюрити?

Пыорити кивнула, слишком потрясенная случившимся, чтобы поставить на место Бака, когда тот обратился к ней по имени, от которого она отказалась еще несколько лет назад. Глядя на своего обидчика, лежавшего неподвижно на земле, она прикоснулась к тому месту, откуда. сочилась кровь.

Конная школа

Первое время, когда он узнал от своих родителей о переезде в другой город, Джон чувствовал себя довольно угнетенно. Все его друзья по соседству, девочки его прежней школы, останутся там, где он так любил гулять после школьных занятий. Теперь все это ушло от него навсегда. " Дружище, у тебя будут новые друзья, и ты встретишь новых девочек, тебе всего 16! Когда мне было 16, я. ", его родители говорили это ему не раз, но что означают слова родителей для детей этого возраста? И хотя он действительно встретил новых друзей и познакомился с новыми девочками, это не улучшало его настроения. Началась осень, а вместе с ней и занятия в школе. Ничего интересного по пути: старые здания, деревья, интересные магазины - ничто не привлекало его внимания. Когда кто-нибудь думает, что с ним происходит что-то не то, с ним всегда случается что-нибудь странное. В один из обычных скучных дней по дороге в школу, он услышал сексуальные женские голоса, звучавшие невдалеке. Он остановился и посмотрел на поле. Ничего себе! Его глаза расширились, дыхание замедлилось, а рот сам собой открылся. На поле он увидел дюжину молодых женщин, примерно в возрасте 20 лет, едущих на лошадях - от маленьких пони до огромных скакунов. Девочки вопили, и смеялись. Звук ударов хлыстов и реакция на это лошадей очень веселила их. Некоторые из них находились в седле, другие ехали свободно.
- Внимание! Начинаем занятия, - раздался голос с середины поля.
Внезапно, Джон вспомнил про время. Он опаздывал на школу! К счастью, еще не было слишком поздно, к тому же преподаватели понимали его. Он был один из немногих, кто ходил в школу пешком. Родители не могли купить ему свой автомобиль, на единственной машине рано утром на работу уезжал отец, почти все деньги потратили на то, чтобы купить дом в элитной части города. Все время в течение его занятий тот день, у него на уме была только одна мысль - молодые всадницы, умело управляющие своими конями. Их бедра, их посадка, голоса - при одной мысли об этом у него кружилась голова и поднималась температура. А их сексуальная преподавательница! Он даже не видел ее и теперь давал волю своему воображению. Кто она? Блондинка? Брюнетка? Во что она одета? В его воображении она была в блузке, обтягивающей грудь, белых лосинах и черных ботинках. Будучи хорошим художником, на чистом листке своей записной книжки он начал делать набросок девочки на лошади. Его умелая рука довольно быстро скопировала сексуальную всадницу из воображения на бумагу. Он почувствовал всю силу ее ног, сжимающих бока лошади, заставляя коня быть послушным. Он почувствовал удары ее кнута. Вглядываясь в рисунок, он испытывал сильное возбуждение и едва не достиг оргазма. Лицо всадницы получилось сердитым и в то же время прекрасным. Вместо своего рисунка он видел реальную женщину, ему очень хотелось ласкать и целовать ее, гладить руками крепкие сексуальные бедра, туго обтянутые лосинами. Он вообразил, как будет целовать ее ноги, силами которых она так здорово управляет лошадью, ее ботинки. И вдруг, совершенно неожиданно он почувствовал, что хочет быть ЕЕ конем!! Как только он услышал последний звонок, то пулей вылетел из школы. Казалась, у него выросли крылья, так быстро он несся к полю. На нем уже другая группа девушек занималась на лошадях. Они были даже более симпатичные, чем те, утром. А кроме того, они были и моложе, примерно его возраста. Недалеко от поля стояла группа шикарных машин, по видимому девочки были детьми очень важных родителей. Он не мог оторвать от них взгляд. Тот же самый сексуальный голос, как утром нарушил полуденную тишину осени и - наконец - их инструктор вышла из здания. О, боже! Какой восторг! Ей было около 30, но она была чертовски сексуальна. Ее одежда была более потрясающа, чем одежда любой из девочек: синие, плотно сидящие джинсы, темные коричневые ботинки, светлый коричневый жакет и белая блуза. Она села на самую большую лошадь и начала занятия. Джон решил обойти вокруг поля и подойти поближе к группе. Он нашел дерево и взобрался на него, чтобы все хорошо видеть. С открытым ртом наблюдал он, как женщина ударила лошадь лодыжками, ее колени крепко сжимали бока скакуна, в то время как ее руки держали узду. Она ударяла коня шпорами, и тот бежал быстрее, она тянула поводья, и он останавливался. Джон опять почувствовал возбуждение. Он провел рукой по вспухшему члену, а потом начал подскакивать на ветке, на которой сидел верхом. Скоро, каждая девочка, одна за другой, повторила то, что показала им их инструктор. У них тоже были сильные ноги, которыми они ловко управляли лошадьми, заставляя их бежать так, как им хотелось. Большинство девочек не пользовались даже шпорами для управления, и это еще больше возбудило Джона. Он начал усиленно тереться об ветку, чувствуя приближение оргазма. Девочки все активнее работали ногами, их бедра ритмично сжимали бока лошадей, они в ритм подскакивали на их спинах. Посмотрев на инструктора, Джон начал даже подпрыгивать на ветке, в то время как женщина с ученицами ехали по кругу, приближаясь к нему. Он закрыл его глаза, представляя в близи ее ноги . о. Если он только мог быть ближе к ним. Скоро, он слышал топот копыт уже рядом. Ничего себе! Некоторые из них должны быть подъехали очень близко. Открыв глаза, он, однако, ничего не увидел. ТРЕСЬ. Что это? О, слишком поздно, родители будут встревожены, подумал он и начал потихоньку сползать с дерева. Внезапно, опять послышался треск и прежде, чем он успел что- либо сообразить, как оказался в копне сена, сваленного под деревом. К счастью для него - сено смягчило удар, лишив каких либо увечий. " Что за черт?", - услышал он голос инструктора. Открыв глаза, он видел целую группу молодых всадниц вместе с их преподавательницей вокруг него.
- Какой сюрприз!! - услышал он голос инструкторши, - нехорошо подглядывать. Это просто нездоровое любопытство или вы за кем-то шпионите? О, да вы совсем еще сосунок! По-видимому, просто искали приключений. Ну что ж, вы их нашли.
И прежде, чем Джон что- либо успел ответить, она ударила его кнутом, который до этого держала в руке.
- Отвечай, ублюдок!.
Джон начал кричать и плакать, тщетно пытаясь закрыться от ударов.
- Я - твоя Хозяйка Жанна, Ты, животное! Ты должен звать меня Госпожой или хозяйкой! Это понятно?
- Да,- пролепетал Джон.
Раздался свист, что- то мелькнуло над головой и какая-то сила вдруг плотно охватила его тело, намертво прижав руки к бокам. Это Жанна ловко накинула на него аркан и притянула к себе. Он оказался вплотную около ее ноги, туго обтянутой джинсовой тканью. Она смотрела на него оценивающе, с легким презрением во взгляде.
- Поехали, девочки! - с этими словами она ударила ногами в бока коня, и тот сразу пошел крупной рысью. Веревка натянулась и резко дернула, чтобы не упасть, Джон был вынужден бежать следом. Остальные девушки со смехом скакали рядом с ним, иногда подбадривая его ударами хлыста. Все они двигались в центр манежа. Там все остановились.
- Внимание!! Сейчас будем отрабатывать владение арканом, - громко сказала Жанна, - ловить будем его.
С этими словами она сняла петлю с плеч Джона и пихнула в грудь ногой.
- Беги отсюда! - и она огрела его хлыстом. Джон сразу рванул в сторону ближайшего выхода, до него было довольно далеко, но он надеялся успеть добежать до улицы, там они не посмеют его тронуть. Сзади раздался мягкий цокот копыт, он нарастал и становился все ближе и ближе. Что мелькнуло перед глазами и упало на плечи. А затем резко рвануло назад, опрокинуло и поволокло по земле, истоптанной копытами лошадей, под восторженные визги девушек обратно. В центре кавалькады лошадь остановилась, и Джон медленно поднялся с земли. Разрумянившаяся девушка ловко скинула с него петлю.
- Хорошо, Марина. Теперь ты, Валя. Бегом!!
Последнее относилось уже к Джону. Не дожидаясь удара хлыста, он кинулся не к выходу, а к ближайшей изгороди, надеясь перепрыгнуть через нее. Когда сзади раздался мягкий топот копыт, он пригнулся, надеясь таким способом увернуться от петли, но девушка, подскакав поближе, довольно свободно заарканила его зацепив руку и шею. И опять резкий рывок назад, перед глазами несется земля, тело бьется о выбоины, все забивается пылью. В третий раз все повторилось, только он уже потерял всякую надежду удрать и бежал нехотя, по крайней мере не так много проволокут по земле. На этот раз он оглядывался и видел, как от группы отделилась белокурая девушка и галопом полетела на него, раскручивая над головой аркан. Когда она кинула его, он резко рванул в сторону и петля, скользнув по плечу упала на землю. Свобода? С всех сил он кинулся к забору, до которого было совсем не далеко. Не тут то было. Она собрала аркан за какие-то секунды, тут же настигла его и просто в плотную накинула петлю на плечи. И вся разница оказалась в том, что теперь он не упал, а вынужден был бежать возле ее седла обратно.
- Вам надо больше заниматься, Аня, - сказала Жанна, - добыча должна быть пленена с одного броска. Следующая!!
Когда последняя девушка приволокла его обратно, Джон имел весьма плачевный вид: подранная во всех местах, страшно запыленная одежда, все тело в синяках и ссадинах. Жанна взяла веревку и снова притянула его к себе. Опять он оказался возле ее ботинка и сексуального бедра. Она вытащила ногу из стремени и коротко пнула его по голове. Джон упал, взвыв от боли.
- Что ты воешь, овца? Я говорила, как надо обращаться ко мне?
Он испуганно посмотрел на нее и пролепетал: "Да, хозяйка". Она презрительно посмотрела на него и нехорошо улыбнулась:
- Это уже лучше! Девочки, отведите лошадей и продолжим урок. Юля, посмотрите за моей лошадью.

Если муж и помнил о том, что она стоит в гостиной, то не подал вида. Он просто ступил на подножку фаэтона, потом, усевшись на козлы, взял в руки вожжи и отъехал от крыльца. Лоринда пересекла холл, чтобы проследить за ним взглядом. Без сомнения, он чрезвычайно ловко правил экипажем, в широкой линии его плеч и надвинутом слегка набекрень цилиндре чувствовалось изящество и вместе с тем недюжинная энергия.

Ее ненависть к нему вспыхнула с новой силой, когда экипаж исчез в клубах пыли.

Наконец она увидела грума, спешившего к ней со стороны конюшни верхом на резвой чалой лошади, править которой ему стоило немалого труда.

С помощью грума она влезла на Айше, перекинула ногу через переднюю луку дамского седла и направилась прочь со двора замка; грум ехал за ней на почтительном расстоянии.

В ее уме постепенно складывался план, каким образом обвести мужа, нарушив его требования.

Лоринда намеренно выбрала северное направление. Вскоре они миновали парк и деревню и оказались посреди невозделанного поля, поросшего густой травой и цветами. Здесь она пустила Айше галопом, управляя лошадью с искусством, некогда снискавшим ей славу превосходной наездницы.

Чалая кобыла, на которой ехал грум, была свежей, и по крайней мере на протяжении мили ему удавалось держаться за спиной Лоринды. Затем, обернувшись через плечо, она заметила, что стала его опережать.

Девушка прекрасно понимала, что, хотя чалая кобыла превосходное животное, она не обладает силой и выносливостью Айше, да и грум едва ли мог сравняться с самой Лориндой в мастерстве наездника.

Она снова и снова подгоняла лошадь, но, оборачиваясь, видела позади себя грума: значит, тот решил любой ценой не упускать ее из вида. В эту минуту грум стал для нее олицетворением всего, что так раздражало ее в Дурстане Хейле, — его вечных придирок к ней, его стремления во что бы то ни стало сохранить видимость респектабельности и особенно того, что он упорно отказывался видеть в ней привлекательную женщину. Спастись бегством от грума, находившегося здесь по его распоряжению, означало бы отомстить человеку, которого она ненавидит, своим вызывающим поступком она могла бы дать ему понять, что он напрасно пытается сделать из нее рабыню.

Тут Лоринда в первый раз ударила Айше хлыстом и вонзила в ее бока шпоры. Кобыла, которую до сих пор никогда не подгоняли таким способом, тут же устремилась вперед. Плотно сжав губы, с горящими гневом глазами, Лоринда снова и снова пришпоривала лошадь.

Ею двигала слепая ярость, своего рода месть за все, что ей пришлось вынести от собственного мужа с момента их первой встречи.

Лоринда взяла длинный гибкий хлыст и принялась изо всех сил стегать Айше, от чего лошадь понеслась галопом, а она снова и снова то ударяла ее хлыстом, то пускала в ход шпоры.

В ее действиях не было ничего осмысленного, они были следствием душевного потрясения, охватившего все ее существо. Она понимала, что ведет себя жестоко, однако власть над любимицей ее мужа, Айше, пока та мчалась вперед, оставляя грума далеко позади, приносила Лоринде странное ощущение какого-то злобного торжества.

Ей казалось, будто это сам Дурстан преследует ее, пытаясь догнать и схватить, чтобы она не смогла ускользнуть из расставленной им ловушки.

Она снова и снова вонзала острые шпоры в бока Айше и при помощи хлыста побуждала лошадь все быстрее мчаться вперед. Только скорость могла помочь ей скрыться от ненавистного человека.

Должно быть, они проскакали так галопом много миль, когда внезапно нога кобылы попала в кроличью нору.

Лошадь пошатнулась, упала на колени, и Лоринда перелетела через ее голову.

Почва здесь оказалась не слишком твердой, и, хотя падение причинило девушке боль, она не потеряла сознание, а только была оглушена.

Какое-то мгновение она лежала неподвижно, чувствуя, как безумная, неудержимая ярость, которая бурлила в ее жилах, подобно пламени, исчезает без следа, и теперь понемногу приходила в себя.

Она села на землю, поправила шляпу и только тут подняла глаза на лошадь. Сначала она обнаружила, что Айше прихрамывает, потом заметила рубцы от хлыста у нее на крупе и кровь на боку.

От одного этого зрелища у Лоринды перехватило дыхание. Еще никогда за всю свою жизнь она не пускала в ход шпоры, сидя верхом на объезженном животном — только в тех случаях, когда лошадь еще предстояло укротить. Никогда еще она не опускалась до такой жестокости… Она с трудом поднялась на ноги.

— О Айше… мне так жаль! — проговорила она. — Прости меня! О моя дорогая… прости меня! Лоринда протянула руки, чтобы успокоить испуганное животное, потрепала кобылу по холке и что-то нежно шептала ей на ухо, пока Айше не потерлась доверчиво носом о лицо девушки, как бы прощая.

Ей всегда казались отвратительными любые проявления жестокости, однако, горя желанием отомстить мужу за страдания и обиды, она выместила всю свою злобу на его любимице, Айше, хотя та ничем этого не заслужила. Лоринда уткнулась лицом в гриву лошади, чтобы скрыть слезы, душившие ее. Затем развернула кобылу и тотчас увидела, что та едва держится на ногах.

Это означало, что им придется возвращаться домой не спеша, и Лоринда направила Айше обратно по неровной, каменистой почве, где ни один уважающий себя наездник не стал бы пускать лошадь галопом. Теперь им потребуются долгие часы, чтобы преодолеть мили, отделявшие их от замка, и она поняла, что это само по себе достаточно унизительное наказание за ее проступок.

Стараясь выбирать для Айше дорогу полегче, Лоринда повторяла снова и снова:

— Прости меня! О моя дорогая… мне так жаль! И ей почему-то казалось, что лошадь все понимает. Прошло уже более четырех часов, когда Лоринда наконец заметила в отдалении стены замка.

Она боялась, что по дороге им встретится грум, который наверняка все еще разыскивает ее. Однако, пытаясь ускользнуть от него, девушка сворачивала то в одну сторону, то в другую, и ему легко было потерять из вида направление, в котором она ускакала. Лоринда знала: им потребуется еще по крайней мере час, чтобы добраться до замка. К. этому времени она уже сильно устала, и ей становилось все труднее идти пешком в ботинках для верховой езды.

Ей не оставалось ничего другого, как только брести вперед, подбадривая хромавшую лошадь и сознавая, что чем скорее Айше окажется снова у себя в стойле, в надежных руках старшего грума, тем лучше.

Только к полудню они добрались до подъездной аллеи, ведущей к замку. Должно быть, грумы, разыскивавшие их, заметили Лоринду и Айше еще издали, так как бросились навстречу, когда те были еще на полпути к дому. По их глазам Лоринда догадалась, что сопровождавший ее грум уже вернулся в замок с подробным отчетом о ее поведении.

— Айше не только хромает, — обратилась она к старшему груму, — ей нужно как можно скорее поставить припарки на бок.

Лоринда не стала ждать ответа, чтобы не видеть выражения ужаса и осуждения в его глазах, а направилась к дому, предоставив кобылу заботам конюхов, и, едва войдя, сразу же поднялась к себе наверх.

Горничная помогла ей снять амазонку и стянула с нее сапоги для верховой езды с высокими голенищами, грязными от ходьбы, с кровью на шпорах.

На юбке амазонки также были заметны пятна крови, и Лоринда отвела от них глаза.

— Оставьте все как есть, — обратилась она к горничной. — Вы можете прибраться позже, а сейчас я хочу немного побыть одна.

— Как прикажете, миледи.

Горничная поставила сапоги под туалетный столик, а хлыст, шляпу и перчатки положила на кресло.

Лоринда надела тонкий пеньюар, опустилась на кушетку рядом с окнами и растянулась на мягких подушках. Горничная накрыла ее легким атласным покрывалом, обшитым кружевами, и вышла из комнаты. Лоринда зажмурила глаза.

Ей было стыдно за свое поведение и проявленное ею полное отсутствие самообладания.

Как она могла причинить вред Айше и навлечь на нее такое жестокое наказание, когда единственным существом на свете, которого ей хотелось ранить, был муж?

Ее терзали угрызения совести, и девушка чувствовала себя крайне подавленной. Как она могла опуститься до такой дикости?

Должно быть, она пролежала около часа и уже почти совсем было погрузилась в сон, когда дверь внезапно распахнулась и в комнату без стука и без каких-либо предупреждений вошел Дурстан Хейл. Он впервые заглянул к ней в спальню, и Лоринда была так удивлена, увидев его, что села на кушетке. Едва она подняла на него глаза, как ей вдруг показалось, что сердце у нее в груди замерло. Еще никогда в жизни ей не приходилось видеть мужчину таким разгневанным. Его лицо было искажено яростью, и, хотя она всегда считала его человеком холодным и суровым, теперь весь его облик так преобразился, что он казался способным на любое насилие. Это был сам дьявол во плоти! Дурстан Хейл сделал еще несколько шагов в ее сторону и сказал:

— Я только что видел Айше. Чем вы объясните ваш варварский поступок?

Хотя он и не повышал голоса, тон его был таким, что Лоринда инстинктивно вскочила на ноги.

Девушка уже хотела было извиниться перед ним за то, что причинила боль лошади, хотя и полагала, что Дурстан Хейл сам довел ее до этого. Но теперь ее ненависть к нему вспыхнула с прежней силой, и снова, как в тот раз, когда она галопом ускакала от грума, ей казалось, что она должна любой ценой избежать рабского подчинения.

Он подошел еще ближе. Гнев в глазах придавал его лицу выражение, какого она до сих пор никогда у него не замечала. С трудом верилось, что перед ней тот самый человек, за которого она вышла замуж.

— Я знал, что вы совершенно равнодушны к чувствам других людей, — промолвил он, — а кроме того, капризны, своенравны и бессердечны, как никакая другая женщина на свете. Но я даже предположить не мог, что вы способны на такую жестокость, какую вы проявили по отношению к одной из моих самых любимых лошадей!

Он сделал паузу и затем произнес медленно и зловеще:

— Учитывая все это, простая справедливость требует, чтобы и с вами обошлись точно таким же образом!

Сначала Лоринда не поняла его. Затем она увидела, что Дурстан Хейл взял со стула ее собственный хлыст для верховой езды, которым она, совершенно обезумев, подгоняла Айше.

На какой-то миг у нее промелькнула мысль, что такого с ней произойти не может и что все это не более чем игра ее воображения. Стремительным движением, заставившим ее вскрикнуть от ужаса, Дурстан Хейл перевернул ее и швырнул на кушетку.

Лицо ее опустилось на атласные подушки, и когда она повернула голову, чтобы передохнуть, то почувствовала на спине удар хлыста.

Острая боль прожгла все ее тело, проникнув до самого мозга. Он три раза ударил ее и, когда ей уже казалось, что она не в силах больше вынести эту муку, отбросил хлыст и схватил ее за руку.

— До сих пор еще ни одной из моих лошадей не приходилось ставить припарки. — Он говорил тем же суровым тоном, который внушал ей безмерный страх. — Думаю, вам вряд ли известно, что чувствуешь, когда в бок тебе вонзают шпору, так что вам лучше будет испытать это на себе!

Он поднял ее левый сапог, оставленный горничной рядом с туалетным столиком, и закатал тонкий рукав ее пеньюара. И Лоринда почувствовала, как ее предплечье пронзила острая боль от укола шпорой!

Девушка, не сдержавшись, вскрикнула. Но потом гордыня взяла верх над болью, и Лоринда без единого звука вынесла еще два укола.

Она услышала, как он швырнул сапог на ковер рядом с хлыстом, пересек комнату, и дверь с шумом захлопнулась за ним.

Лоринда некоторое время лежала неподвижно, не в силах пошевелиться, даже вздохнуть. Она просто не могла поверить в то, что все это действительно случилось с ней. Она, признанная первая красавица Лондона, которая никогда не позволяла ни одному влюбленному в нее мужчине даже прикоснуться к ней, была высечена хлыстом и изранена шпорой, словно какая-нибудь лошадь.

Спина нестерпимо болела, но еще хуже, чем физические страдания, было чувство унижения, охватившее все ее существо.

Как и большинству женщин, Лоринде никогда не приходилось сталкиваться с насилием, разве что со стороны какого-нибудь поклонника, стремящегося заключить ее в объятия. То насилие, с которым ей пришлось столкнуться теперь, и превосходство человека, против которого она оказалась совершенно беззащитной, потрясли ее до глубины души. Она уже была не в состоянии ненавидеть мужа: в ее сердце не оставалось места ни для каких других чувств, кроме желания умереть, — любой ценой спастись от неизвестного будущего, от чего-то зловещего и непреодолимого, чему она даже не могла дать определения.

Все еще не двигаясь, Лоринда обдумывала возможность побега. Она решила, что после такой расправы у нее не хватит духу еще раз оказаться с мужем лицом к лицу. Как она сможет взглянуть ему в глаза после всего случившегося? Хватит ли у нее сил снова предстать перед ним и увидеть язвительный блеск в его глазах, скривившиеся в усмешке губы, понимая, что ее собственное унижение и беспомощность приносят ему какое-то злорадное удовлетворение? В этот миг Лоринде показалось, будто она погружается на самое дно адской пропасти, мрачной и глубокой.

Но гордость, которую Лоринда всегда считала одним из своих достоинств, и отвага, в которой она никогда не испытывала недостатка, пришли ей на помощь. Постепенно девушка оправилась от пережитого и усилием воли заставила свой ум обратиться к более разумным доводам.

Он унизил ее так глубоко, как, по ее убеждению, еще ни один мужчина не унижал женщину. Он повел себя с ней так жестоко, словно она была обыкновенным животным. Но она не доставит ему удовольствия, показывая, что он взял над ней верх. Она ни за что не признает своего поражения и не уступит ему, как бы он с ней ни поступил!

Медленно, чувствуя боль во всем теле, Лоринда поднялась с кушетки.

Ей не нужно было видеть свою спину — она знала, что на ее белой коже под полупрозрачной тканью пеньюара остались три крупных рубца от хлыста. Однако ей нетрудно было заметить на своем предплечье следы от шпоры, причем каждый кровоточил и уже начал опухать.

Лоринда подошла к туалетному столику и села на стул перед зеркалом. Ей казалось, что после всего пережитого, она должна выглядеть иначе. Но хотя щеки девушки и казались мертвенно-бледными, она по-прежнему была прекрасна.

На какой-то миг у нее возникло неосознанное желание исполосовать свое лицо ножом, обезобразить себя до неузнаваемости, чтобы Дурстану Хейлу пришлось провести всю свою жизнь рядом с женой настолько уродливой, что люди будут отворачиваться, едва увидев ее.

Но вскоре внутренний голос подсказал ей, что самым подходящим наказанием для него было бы дать ему понять, что она ни в малейшей степени не задета ее поступком. Он застал ее врасплох — что ж, она, в свою очередь, поразит его.

— Я не сдамся! — произнесла она вслух. — Я буду сопротивляться до последнего вздоха, даже если это убьет меня!

Для нее было настоящей мукой принять ванну, чувствуя, как вода словно разъедает рубцы на спине и ранки от шпоры. Казалось, боль возрастает с каждой минутой.

Переодеваясь к обеду, Лоринда умышленно остановила свой выбор на одном из самых красивых платьев, присланных из Лондона, а горничная уложила ее волосы в новую, еще более причудливую прическу. Девушка сожалела о том, что у нее нет при себе драгоценностей, так как, по ее мнению, они могли бы придать ее внешности больше ослепительности и блеска. Она прикрыла вырез платья на спине шарфом и взяла с собой маленький изящный веер, расписанный рукой искусного художника.

Лоринда медленно спустилась с лестницы ровно за пять минут до обеда, сердце в груди отчаянно колотилось, хотя внешне ей удавалось сохранять полное самообладание.

Встретиться лицом к лицу с мужем и держаться при этом как обычно свободно и непринужденно, оказалось куда более трудным делом, чем она предполагала. Всем ее существом овладело жгучее желание накричать на него, высказать ему в лицо все, что она о нем думает, как можно сильнее его уязвить.

Но что-то подсказывало ей: избранный ею способ мести гораздо тоньше. К настоящему времени муж, без сомнения, уже пришел в себя после вспышки ярости и, вероятно, испытывает стыд за то, что поступил с ней подобным образом. Во всяком случае, любой мужчина, называющий себя джентльменом, не мог бы на его месте чувствовать себя иначе.

Но действительно ли он джентльмен? Или же его самоуверенность и холеная внешность не более чем внешняя оболочка, а в глубине души он всего-навсего плебей — удачливый торговец, пожелавший взять в жены девушку из высшего аристократического круга? Вопросы, которые задавала себе Лоринда, содержали немалую долю язвительности.

Охватившее ее презрение только придало горделивости ее осанке, и, несмотря на всю свою решимость, Лоринда испытывала сильнейшее волнение, когда лакей открывал перед ней дверь в гостиную.

К удивлению и счастью, муж там был не один. Рядом с ним в дальнем конце комнаты стоял викарий местной церкви, сочетавший их браком, с рюмкой мадеры в руках.

Лоринда не спеша направилась к ним.

— Боюсь, я забыл предупредить вас, Лоринда, — произнес Дурстан, когда она подошла ближе, — что сегодня вечером у нас в гостях преподобный Августин Треваган.

— Я так рада видеть вас, викарий! — Лоринда протянула ему руку.

— Я очень польщен, миледи, тем, что, по словам вашего мужа, я стал вашим первым гостем.

— Да, верно, и поскольку именно вы обвенчали нас, что может быть более приятным? — ответила Лоринда.

Усилием воли она заставила себя нежно улыбнуться Дурстану Хейлу, надеясь в глубине души, что он раскаивается в учиненной ей экзекуции.

Они направились в столовую. За обедом разговор шел главным образом о каких-то ремонтных работах, которые должны быть проведены в местной церкви за счет личных средств Дурстана.

Трапеза затянулась, и, по мере того как одно блюдо сменялось другим, Лоринду постепенно охватывала сильнейшая усталость. Спина с каждой минутой болела все сильнее, так что невозможно было ее разогнуть.

А следы от шпоры причиняли ей даже большие страдания, чем рубцы от хлыста, — в общем, боль стала совершенно нестерпимой, и Лоринда была не в состоянии съесть хоть что-нибудь.

Она рассеянно водила вилкой по тарелке, но стоило ей попытаться проглотить хотя бы маленький кусочек, как ей казалось, что он застревает у нее в горле. Она выпила немного вина, но и это не избавило ее от ощущения, что она не сидит на стуле, а проваливается куда-то вниз, через пол.

Однако она ничего не ела с самого завтрака, и долгий, трудный путь, который ей пришлось проделать, чтобы вернуться домой, ведя под уздцы Айше, истощил ее как физически, так и морально.

Теперь разговор перешел на цветные витражи. Дурстан, похоже, превосходно разбирался в этом деле, и вместе с викарием они обсуждали различные сорта стекла и какое наиболее подходит в данную эпоху для нужд церкви.

Все это казалось Лоринде невероятно скучным, да она и не пыталась уследить за ходом беседы между двумя самыми образованными и начитанными людьми графства.