Рыцарю очень важно шпоры не обосрать

Вожди России свой народ
во имя чести и морали
опять зовут идти вперед,
а где перед, опять соврали.

Эпическая гложет нас печаль
за черные минувшие года;
не прошлое, а будущее жаль,
поскольку мы насрали и туда.

Самокритичный очень мы народ
Ни у кого из нас сомнений нет
В том, что насрали мы себе вперёд
Не на одну уж точно сотню лет

Прошу простите, но каноны,
что те советские ганд.ны.
Они не вовремя так рвались.
И дураки с того рождались.

Напрасно телевизоров сияние,
театры, бардаки, консерватории:
бормочут и елозят россияне,
попав под колесо своей истории.

Вернулся я в загон для обывателей
и счастлив, что отделался испугом;
террариум моих доброжелателей
свихнулся и питается друг другом.

Евреи кинулись в отъезд,
а в наших жизнях подневольных
опять болят пустоты мест —
сердечных, спальных и застольных.

И я бы, мельтеша и суетясь,
грел руки у бенгальского огня,
но я живу, на век облокотясь,
а век облокотился на меня.

Всегда в нестройном русском хоре
бывал различен личный нрав,
и кто упрямо пел в миноре,
всегда оказывался прав.

Нет, не грущу, что я изгой
и не в ладу с казенным нравом,
зато я левою ногой
легко чешу за ухом правым.

Становится вдруг зябко и паскудно,
и чувство это некуда мне деть,
стоять за убеждения нетрудно,
значительно трудней за них сидеть.

Выбрал странную дорогу
я на склоне дней,
ибо сам с собой не в ногу
я иду по ней.

Весьма уже скучал я в этом мире,
когда — благодарение Отчизне! —
она меня проветрила в Сибири
и сразу освежила жажду жизни.

И женщины нас не бросили,
и пить не устали мы,
и пусть весна нашей осени
тянется до зимы.

Когда с утра смотреть противно,
как морда в зеркале брюзглива,
я не люблю себя. Взаимно
и обоюдосправедливо.

Он мало спал, не пил вино
и вкалывал, кряхтя.
Он овладел наукой, но
не сделал ей дитя.

Эпическая гложет нас печаль
за черные минувшие года;
не прошлое, а будущее жаль,
поскольку мы насрали и туда.

Клиенту, если очень умоляет
и просит хоть малейшего приятства,
сестру свою Надежду посылает
Фортуна, устающая от блядства.

Еврей неделикатен и смутьян;
хоть он везде не более чем гость,
но в узких коридорах бытия
повсюду выпирает, словно гвоздь.

Крича про срам и катастрофу,
порочат власть и стар и млад,
и все толпятся на Голгофу,
а чтоб распяли — нужен блат.

Ко мне вот-вот придет признание,
меня поместят в списке длинном.
дадут медаль, портфель и звание
и плеть посыпят нафталином.

Любовь с эмиграцией — странно похожи:
как будто в объятья средь ночи
кидается в бегство кто хочет и может,
а кто-то не может, а хочет.

Я счастлив одним в этом веке гнилом,
где Бог нам поставил стаканы:
что пью свою рюмку за тем же столом,
где кубками пьют великаны.

В каждый миг любой эпохи
всех изученных веков
дамы прыгали, как блохи,
на прохожих мужиков.

Учился, путешествовал, писал,
бывал и рыбаком, и карасем;
теперь я дилетант-универсал
и знаю ничего, но обо всем.

Дух осени зловещий
насквозь меня пронял,
и я бросаю женщин,
которых не ронял.

Россия красит свой фасад,
чтоб за фронтоном и порталом
неуправляемый распад
сменился плановым развалом.

Россияне живут и ждут,
уловляя малейший знак,
понимая, что наебут,
но не зная, когда и как.

Очень грустные мысли стали
виться в воздухе облаками:
все, что сделал с Россией Сталин,
совершил он ее руками.
И Россия от сна восстала,
но опять с ней стряслась беда:
миф про Когана-комиссара
исцелил ее от стыда.

В душе осталась кучка пепла
и плоть изношена дотла,
но обстоят великолепно
мои плачевные дела.

Я ловлю минуту светлую,
я живу, как жили встарь,
я на жребий свой не сетую —
в банке шпрот живой пескарь.

Дым отечества голову кружит,
затвори мне окно поплотней:
шум истории льется снаружи
и мешает мне думать о ней.

В уцелевших усадьбах лишь малость,
бывшей жизни былой уголок —
потолочная роспись осталась,
ибо трудно засрать потолок.

Верна себе, как королева,
моя держава:
едва-едва качнувшись влево,
стремится вправо.

Несясь гуртом, толпой и скопом
и возбуждаясь беспредельно,
полезно помнить, что по жопам
нас бьют впоследствии раздельно.

Я легкомысленный еврей
и рад, что рос чертополохом.
а кто серьезней и мудрей —
покрылись плесенью и мохом.

Порой мы даже не хотим,
но увлекаемся натурой,
вступая в творческий интим
с отнюдь не творческой фигурой.

В час, когда, безденежье кляня,
влекся я душой к делам нечистым,
кто-то щелкал по носу меня;
как же я могу быть атеистом?

Есть люди, которым Господь не простил
недолгой потери лица:
такой лишь однажды в штаны напустил,
а пахнет уже до конца.

Пробужденья гражданского долга
кто в России с горячностью жаждал —
охлаждался впоследствии долго,
дожидаясь отставших сограждан.

Повсюду, где евреи о прокорме
хлопочут с неустанным прилежанием,
их жизнь, пятиконечная по форме,
весьма шестиконечна содержанием.

Ночь глуха, но грезится заря,
Внемлет чуду русская природа,
Богу ничего не говоря,
выхожу один я из народа.

Когда у нас меняются дела,
молчат и эрудит, и полиглот;
Россия что-то явно родила
и думает, не слопать ли свой плод.

Неясен курс морской ладьи,
где можно приказать
рабам на веслах стать людьми,
но весел не бросать.

Гегемон оказался растленен,
вороват и блудливо-разумен;
если ожил бы дедушка Ленин,
то немедленно снова бы умер.

Слава Богу — лишен я резвости,
слава Богу—живу в безвестности;
активисты вчерашней мерзости —
нынче лидеры нашей честности.

Русский холод нерешительно вошел
в потепления медлительную фазу;
хорошо, что нам не сразу хорошо,
для России очень плохо все, что сразу.

Легчает русский быт из года в год,
светлей и веселей наш дом питейный,
поскольку безыдейный идиот
гораздо безопасней, чем идейный.

В летальный миг вожди народа
внесли в культуру улучшение:
хотя не дали кислорода,
но прекратили удушение.

Сейчас не спи, укрывшись пледом,
сейчас эпоха песен просит,
за нами слава ходит следом
и дело следственное носит.

Нас теплым словом обласкали,
чтоб воздух жизни стал здоров,
и дух гражданства испускали
мы вместо пакостных ветров.

Мне смотреть интересно и весело,
как, нажав на железные своды,
забродило российское месиво
на дрожжах чужеродной свободы.

Край чудес, едва рассудком початый,
недоступен суете верхоглядства;
от идеи, непорочно зачатой,
здесь развилось несусветное блядство.

К нам хлынуло светлой волной
обилие планов и мыслей,
тюрьма остается тюрьмой,
но стало сидеть живописней.

Настежь окна, распахнута дверь,
и насыщен досуг пролетария,
наслаждаются прессой теперь
все четыре моих полушария.

К исцелению ищет ключи
вся Россия, сопя от усердия,
и пошли палачи во врачи
и на курсы сестер милосердия.

Россия — это царь. Его явление
меняет краску суток полосатых.
От лысых к нам приходит послабление,
и снова тяжело при волосатых.

Извечно человеческая глина
нуждается в деснице властелина,
и трудно разобраться, чья вина,
когда она домялась до гавна.

Тому, что жить в России сложно,
виной не только русский холод:
в одну корзину класть не можно
на яйца сверху серп и молот.

Опять полна гражданской страсти
толпа мыслителей лихих
и лижет ягодицы власти.
слегка покусывая их.

Не всуе мы трепали языками,
осмысливая пагубный свой путь —
мы каялись! И били кулаками
в чужую грудь.

Мы вертим виртуозные спирали,
умея только славить и карать:
сперва свою историю засрали,
теперь хотим огульно обосрать.

Все пружины эпохи трагической,
превратившей Россию в бардак,
разложить по линейке логической
в состоянии только мудак.

у России мыслительный бум
вдоль черты разрешенного круга,
и повсюду властители дум
льют помои на мысли друг друга.

Вожди протерли все углы,
ища для нас ключи-отмычки,
чтоб мы трудились как волы,
а ели-пили как синички.

Разгул весны. Тупик идей.
И низвергатели порока
бичуют прах былых вождей
трухлявой мумией пророка.

Он был типичный русский бес:
сметлив, настырен и невзрачен,
он вышней волею небес
растлить Россию был назначен.

Наследием своей телесной ржави
Россию заразил святой Ильич;
с годами обнаружился в державе
духовного скелета паралич.

Мир бурлил, огнями полыхая,
мир кипел на мыслях дрожжевых,
а в России — мумия сухая
числилась живее всех живых.

Томясь тоскою по вождю,
Россия жаждет не любого,
а культивирует культю
от культа личности рябого.

Нельзя поднять людей с колен,
покуда плеть нужна холопу;
нам ветер свежих перемен
всегда вдували через жопу.

Когда отвага с риском связана,
прекрасна дерзости карьера,
но если смелость безнаказанна,
цена ей — хер пенсионера.

Нельзя потухшее кадило
раздуть молитвами опять,
и лишь законченный мудило
не в силах этого понять.

Сквозь любую эпоху лихую
у России дорога своя,
и чужие идеи ни к хую,
потому что своих до хуя.

Свободное слово на воле пирует,
и сразу же смачно и сочно
общественной мысли зловонные струи
фонтаном забили из почвы.

В саду идей сейчас уныло,
сад болен скепсисом и сплином,
и лишь мечта славянофила
цветет и пахнет нафталином.

Когда однажды целая страна
решает выбираться из гавна,
то сложно ли представить, милый друг,
какие веют запахи вокруг?

Всегда во время передышки
нас обольщает сладкий бред,
что часовой уснул на вышке
и тока в проволоке нет.

Тянется, меняя имя автора,
вечная российская игра:
в прошлом — ослепительное завтра,
в будущем — постыдное вчера.

Куда-то мы несемся, вскачь гоня,
тревожа малодушных тугодумов
обилием бенгальского огня
и множеством пожарников угрюмых.

Я полон, временем гордясь,
увы, предчувствиями грустными,
ибо, едва освободясь,
рабы становятся Прокрустами.

Никакой государственный муж
не спасет нас указом верховным;
наше пьянство — от засухи душ.
и лекарство должно быть духовным.

Всеведущ, вездесущ и всемогущ,
окутан голубыми небесами,
Господь на нас глядит из райских кущ
и думает: разъебывайтесь сами.

Мне жалко усталых кремлевских владык,
зовущих бежать и копать;
гавно, подступившее им под кадык,
народ не спешит разгребать.

Нынче почти военное
время для человечества:
ыожно пропасть и сгинуть,
можно воспрять и жить;
время зовет нас вынуть
самое сокровенное
и на алтарь отечества
бережно положить.

Изнасилована временем
и помята, как перина,
власть немножечко беременна,
но по-прежнему невинна.

Вынесем все, чтоб мечту свою страстную
Русь воплотила согласно судьбе;
счастье, что жить в эту пору прекрасную
уж не придется ни мне, ни тебе.

С упрямым и юрким нахальством
струясь из-под каменных плит,
под первым же мягким начальством
Россия немедля бурлит.

Устои покоя непрочны
на русской болотистой топи.
где грезы о крови и почве
зудят в неприкаянной жопе.

Народный разум — это дева,
когда созрела для объятья;
одной рукой стыдит без гнева,
другой — расстегивает платье.

Ты вождей наших, Боже, прости,
их легко, хлопотливых, понять:
им охота Россию спасти,
но притом ничего не менять.

Доблестно и отважно
зла сокрушая рать,
рыцарю очень важно
шпоры не обосрать.

Когда приходит время басен
про волю, право и закон,
мы забываем, как опасен
околевающий дракон.

Пейзаж России хорошеет,
но нас не слышно в том саду;
привычка жить с петлей на шее
мешает жить с огнем в заду.

Россия взором старческим и склочным
следит сейчас в застенчивом испуге,
как высохшее делается сочным,
а вялое становится упругим.
Я блеклыми глазами старожила
любуюсь на прелестную погоду;
Россия столько рабства пережила,
что вытерпит и краткую свободу.

Я мечтал ли, убогий фантаст,
не способный к лихим переменам,
что однажды отвагу придаст
мне Россия под жопу коленом?

Какая глупая пропажа!
И нет виновных никого.
Деталь российского пейзажа,
я вдруг исчезну из него.

Мы едем! И сердце разбитое
колотится в грудь, обмирая.
Прости нас, Россия немытая,
и здравствуй, небритый Израиль!

( не Губерман, но тоже остро)
У многих нет терпения читать, а только смотрят "телевизор ", а кто перестает читать . перестает думать :))
наше пьянство — от засухи душ.
и лекарство должно быть духовным.

Губерман из темы Принципы распределения з/п

Это Вы о Губермане?

Это я о вас уважаемая Наталья.

В любом и всяческом творце
Заметно с первого же взгляда,
Что в каждом творческом лице
Есть доля творческого зада.

Зачем же выбирать не лучшее?

Глубокоуважаемый ДИН, Вы просто далеки от темы. Вопрос - не лучшее или худшее (кстати разницы-то нет), а в том, что цитата - по теме (так же, как анекдот про Зайца и Ворону). Я искренне не понимаю, почему Белов с Марго*** предпочитают бить совершенно бесполезно в колокола на ФСМ вместо того, чтобы Марго*** пришла и изучила документы, которые здесь никто выкладывать не собирается.
P.S."ПросвЯщенные" - имеете в виду от слова "святой"?

Начну с конца. Вы правильно поняли букву "я". Петербург свят для русского человека своей историей, и люди там, хочется думать, особенные. А Вы со своими аппонентами устроили мелочную меркантильную дрязгу, да еще всенародно. Будьте выше Белова и компании. Не позорьте Петербург. Или действительно все так плохо, как сказал поэт Владимир Кузнецов.

Никакой романтики в Петербурге уже не осталось…
Серое небо, серые люди, разочарование, сплин и усталость.
Все продано, пропито, выжжено, завешано воплем рекламы.
И город прячет глаза воровато в подъезды, в помойки, в подвалы.

Очищены мэрией улицы от музыкантов, художников, нищих.
Но стало ли лучше прогуливаться? Что ни шаг – плати, дружок, тыщу.
А люди спешат раздраженные, толкутся в вагонах метро.
И давят прохожих водители – цинично, как глупых ворон.

Бездарность построек окраин, исписанность стен и блевоты.
И не на кого даже смотреть! Все рожи топорной работы.
Какие-то гоблины, тролли и монстры квартал населяют, –
Ханыги в беспамятстве бродят, и гопники шайкой шныряют.

Бездушные самовлюбленные женщины окрысились ядами взглядов;
Соперничающие злые мужчины не выносят на дух тех, кто рядом.
И матерятся по-черному школьники, гарланя похабную дурь;
Дерутся жестокие девочки, до крови разбив лиц гламур.

Эх… Душа города клочьями поделена на сферы влияния.
Но все равно жизни нет, в безвременьи лишь прозябание.
Внимание вечности камни облезлые навряд ли уже привлекут.
Ведь Достоевский, Чайковский и Пушкин больше здесь не живут.

Уважаемая Наталья! Не знаю, как Белов, а я ни в какие колокола не била, иначе разогнала бы всех чертей! Просто высказала свое мнение - накипело! И что Вы ко мне так не равнодушны? А документы, если нужно я и без приходов изучу.

Уважаемая Наталья! Вы видно поверхностно читаете. Очень неудачное выбрали стихотворение , чтобы посмеяться, не говоря о нецензурщине Лучше сосчитать до 10, а потом говорить Там много других строк, это только некоторые:

. Вернулся я в загон для обывателей
и счастлив, что отделался испугом;
террариум моих доброжелателей
свихнулся и питается друг другом.
. Нет, не грущу, что я изгой
и не в ладу с казенным нравом,
зато я левою ногой
легко чешу за ухом правым.
. Неясен курс морской ладьи,
где можно приказать
рабам на веслах стать людьми,
но весел не бросать.
. Легчает русский быт из года в год,
светлей и веселей наш дом питейный,
поскольку безыдейный идиот
гораздо безопасней, чем идейный.
. Извечно человеческая глина
нуждается в деснице властелина,
и трудно разобраться, чья вина,
когда она домялась до г.
. Вожди протерли все углы,
ища для нас ключи-отмычки,
чтоб мы трудились как волы,
а ели-пили как синички.
. Куда-то мы несемся, вскачь гоня,
тревожа малодушных тугодумов
обилием бенгальского огня
и множеством пожарников угрюмых.
. Нынче почти военное
время для человечества:
Можно пропасть и сгинуть,
можно воспрять и жить.
. Пейзаж России хорошеет,
но нас не слышно в том саду;
привычка жить с петлей на шее
мешает жить с огнем в заду.

Есть еще и другие поэты:
И.Бродский
. Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко?
Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги?
Все интриги, вероятно, да обжорство.
Я сижу в своем саду, горит светильник.
Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых.
Вместо слабых мира этого и сильных -
лишь согласное гуденье насекомых.

Н.Олейников
. Если ты посмотришь в сад,
Там почти на каждой ветке
Невеселые сидят,
Будто запертые в клетки,
Наши старые знакомые
Небольшие насекомые.
. Страшно жить на этом свете,
В нем отсутствует уют, -
Ветер воет на рассвете,
Волки зайчика грызут.
. Лев рычит во мраке ночи,
Кошка стонет на трубе,
Жук-буржуй и жук-рабочий
Гибнут в классовой борьбе..

Типичное заблуждение! Данное поселение никогда не было культурной столицей! В чем культура? Да и откуда ей там взяться? Дворцов понастроили? Памятников напоставили? Что еще? Кто его строил? Развратник и богохульник. Как строил? На костях русского народа. Кто потом правил там? Такие же, только менее "талантливые". Так откуда там культура? И культура чего? Есть такое понятие как "культура дискуссии". Однако этому в институте не учат. Поэтому и обольщаться не надо.

СПб культурная столица? СПб закончился в 1914 году.

И дело не в какой-то сопле-сахариновой культуре, а в порядке и традициях среднего класса. Причем не какого –то чисто петербургского, а российского.
И именно среднего класса – дристократия жила своей жизнью, а гопников и при клятом царизме было немало. Только они жили отдельно, и полиция работала не так, как милиция. Городовые стояли на улицах, причем в центре в пределах видимости.
В каждом дворе работал мин. один дворник, который был еще и практически младщим полицейским чином, а в парадных и совсем не дорогих доходных домов мог стоять швейцар и были ковровые дорожки, а уж галошницы внизу – как правило.

Потом, в СПб пошел поток разношерстных беженцев. И пошло –поехало.

В двадцатых-тридцатых в Ленинград и Москву были кинуты армии самих жутких люмпенов- комбедовцев. Причем, именно с целью уничтожить городскую культуру проклятых буржуев.
Москва не выдержала совсем: практически исчезли и москвичи, и полностью городская московская субкультура, и общероссийская культура среднего класса. Финиш был полный давно, и сотня другая коренных москвичей уже давно никакой погоды в городе не строила.

В Ленинграде таких жутких последствий поначалу не было. Часть детей комбедовцев ушла в криминал, часть ассимилировалась, т.к. комбедовцы не жили отдельно, правда, часть так и осталась генетическими комбедовцами, и эта часть была носителем самой варварской гопницкой антикультуры.

Потом репрессии тридцатых-сороковых годов , блокада, многие умерли, причем совсем не всем разрешили вернуться из эвакуации. Правда, в блокаду умерло и много гопников.

Послевоенные экономические беженцы из деревень (а это были именно экономические беженцы: бежали от страшной колхозной жизни) забывали здоровые деревенские обычаи, и не приобщились к городской культуре.

А уж если брать театры и пр., то до этого ли им было? Причем они старались больше для детей, а не для себя, но все заботы были направлены только в материальную сторону. Шо б как у людей –магнитофон-лисипед, шо б в институт поступил.

Но дети были запущенные, брошенные, а из тех , кто и получил высшее образование, часто не получалось ни нормального специалиста, ни нормального городского жителя.
Внуки новопитерцев ских послевоенного заезда считают себя коренными лениградцами-петербуржц амии.

И никакой культуры в городе вообще нет , особо в спальниках все заср …, причем гадить начинают уже за дверями собственной квартиры, на улицах жлобство, мат, на дорогах вообще чего-то страшное… А уж вандализм на рекордной высоте.

А хотите найти настоящих петербуржцев, вернее, носителей традиций городской культуры среднего класса, ищите их в провинциях, где осталось местное население.

сад болен скепсисом и сплином,

и лишь мечта славянофила

цветет и пахнет нафталином.

Полны воинственных затей,

хотя еще не отвердели,

растут копыта из лаптей

российской почвенной идеи.

Растет на чердаках и в погребах

российское духовное величие,

а выйдет – и развесит на столбах

друг друга за малейшее различие.

Миф яркий и свежеприлипчивый

когда утвердится везде,

то красный, сойдя на коричневый,

обяжет нас к желтой звезде.

Когда однажды целая страна

решает выбираться из гавна,

то сложно ли представить, милый друг,

какие веют запахи вокруг?

Зыбко, неприкаянно и тускло

чувствуют себя сегодня все;

дух без исторического чувства —

память о вчерашней колбасе.

Немедля обостряется до боли,

едва идет на спад накал мороза,

естественно присущее неволе

зловещее дыхание некроза.

Всегда во время передышки

нас обольщает сладкий бред,

что часовой уснул на вышке

и тока в проволоке нет.

У России в крови подошвы,

и проклятие той беды —

настоящее сделать прошлым

не дают ей ее следы.

Тянется, меняя имя автора,

вечная российская игра:

в прошлом – ослепительное завтра,

в будущем – постыдное вчера.

Куда-то мы несемся, вскачь гоня,

тревожа малодушных тугодумов

обилием бенгальского огня

и множеством пожарников угрюмых.

Я полон, временем гордясь, —

увы – предчувствиями грустными,

ибо, едва освободясь,

рабы становятся Прокрустами.

Никакой государственный муж

не спасет нас указом верховным;

наше пьянство – от засухи душ,

и лекарство должно быть духовным.

Всеведущ, вездесущ и всемогущ,

окутан голубыми небесами,

Господь на нас глядит из райских кущ

и думает: разъебывайтесь сами.

Мне жалко усталых кремлевских владык,

зовущих бежать и копать;

гавно, подступившее им под кадык,

народ не спешит разгребать.

Нынче почти военное

время для человечества:

можно пропасть и сгинуть,

можно воспрять и жить;

время зовет нас вынуть

и на алтарь отечества

и помята, как перина,

власть немножечко беременна,

но по-прежнему невинна.

Вынесем все, чтоб мечту свою

Русь воплотила согласно судьбе;

счастье, что жить в эту пору

уж не придется ни мне, ни тебе.

С упрямым и юрким нахальством

струясь из-под каменных плит,

под первым же мягким начальством

Россия немедля бурлит.

Устои покоя непрочны

на русской болотистой топи,

где грезы о крови и почве

зудят в неприкаянной жопе.

Народный разум – это дева,

когда созрела для объятья;

одной рукой стыдит без гнева,

другой – расстегивает платье.

Ты вождей наших, Боже, прости,

их легко, хлопотливых, понять:

им охота Россию спасти,

но притом ничего не менять.

Какое нелепое счастье – родиться

в безумной, позорной, любимой стране,

где мы обретаем привычку гордиться,

что можно с достоинством

Пускай хоть липовый и квелый,

но пламень лучше темноты,

и наш король не ходит голый,

а в ярких шортах из туфты.

Доблестно и отважно

зла сокрушая рать,

рыцарю очень важно

шпоры не обосрать.

Когда приходит время басен

про волю, право и закон,

мы забываем, как опасен

Все стало смутно и неясно

в тумане близящихся дней;

когда в России безопасно,

мне страшно делается в ней.

Пейзаж России хорошеет,

но нас не слышно в том саду;

привычка жить с петлей на шее

мешает жить с огнем в заду.

Бенгальским воспаляется огнем

и души растревоживает сладко

застенчивый общественный подъем

в империях периода упадка.

В галдящей толпе разношерстного

я с краю безмолвно стою;

всего лишь на жизнь опоздала свобода —

как раз целиком на мою.

Я пью, но не верю сиропу:

в одну из удобных минут —

за душу, за горло, за жопу

опять нас однажды возьмут.

То ли правда Россия весну

заслужила на стыке веков,

то ли просто судьба на блесну

ловит мудрых седых мудаков.

В пучине наших бедствий

спят корни всей кручины:

мы лечимся от следствий,

а нас ебут причины.

Россия взором старческим

следит сейчас в застенчивом испуге,

как высохшее делается сочным,

а вялое становится упругим.

Я блеклыми глазами старожила

любуюсь на прелестную погоду;

Россия столько рабства пережила,

что вытерпит и краткую свободу.

Вранье – что, покинув тюрьму,

вкусить мы блаженство должны;

мы здесь не нужны никому,

а там никому не нужны.

Бросая свой дом, как пожарище, —

куда вы, евреи, куда?

Заходят в контору товарищи,

выходят – уже господа.

Уезжать мне отсюда грешно,

здесь мой дом и моя работа,

только глупо и не смешно

проживать внутри анекдота.

Я мечтал ли, убогий фантаст,

неспособный к лихим переменам,

что однажды отвагу придаст

мне Россия под жопу коленом?

Я вырос, научился говорить,

стал каплями российского фольклора

и, чтобы не пришли благодарить,

бегу, не дожидаясь прокурора.

Давай, дружок, неспешно поболтаем

о смысле наших странствий и потерь;

мы скоро безнадежно улетаем,

а там не поболтаем, как теперь.

Какая глупая пропажа!

И нет виновных никого.

Деталь российского пейзажа —

я вдруг исчезну из него.

Я не знаю судьбы благосклонней,

чем фортуна, что век мой пасла, —

не она ли на жизненном склоне

мою душу изгнаньем спасла?

Мы едем! И сердце разбитое

колотится в грудь, обмирая.

Прости нас, Россия немытая,

и здравствуй, небритый Израиль!

август 84 – март 88 гг.

Игорь Губерман читать все книги автора по порядку

Отзывы читателей о книге Камерные гарики, автор: Игорь Губерман. Читайте комментарии и мнения людей о произведении.

Уважаемые читатели и просто посетители нашей библиотеки! Просим Вас придерживаться определенных правил при комментировании литературных произведений.

1. Просьба отказаться от дискриминационных высказываний. Мы защищаем право наших читателей свободно выражать свою точку зрения. Вместе с тем мы не терпим агрессии. На сайте запрещено оставлять комментарий, который содержит унизительные высказывания или призывы к насилию по отношению к отдельным лицам или группам людей на основании их расы, этнического происхождения, вероисповедания, недееспособности, пола, возраста, статуса ветерана, касты или сексуальной ориентации.
2. Просьба отказаться от оскорблений, угроз и запугиваний.
3. Просьба отказаться от нецензурной лексики.
4. Просьба вести себя максимально корректно как по отношению к авторам, так и по отношению к другим читателям и их комментариям.

Надеемся на Ваше понимание и благоразумие. С уважением, администратор Knigogid.

Читайте также: