Незваный гость хуже чумы

Меню навигации

Пользовательские ссылки

Информация о пользователе

❖ НАЗВАНИЕ Незванный гость хуже чумы
❖ УЧАСТНИКИ Хирам Иддина, Камал
❖ МЕСТО/ВРЕМЯ ДЕЙСТВИЙ Бахат, дворец графа. Ноябрь 1442
❖ КРАТКОЕ ОПИСАНИЕ Графу доложили, что в стенах дворца пойман то ли вор, то ли наемный убийца. Чувствуя, что этот человек маг, граф решил лично побеседовать с ним. И вот, что из этого вышло.

Плечо и кисть нещадно саднили. Бахир потер плечо и поморщился от боли. Все же он не рассчитывал, что во дворце на страже стоят такие дуболомы. Впрочем, стоит отдать должное янычарам, они ловко обращались с оружием и сбить их с толку было достаточно сложно. Бахир потер пальцем толстую дубовую дверь своей темницы, словно пытаясь убедиться, так ли она толста, как кажется. Оказалось, что даже толще.
-Все-таки вывих,- пробормотал он, отряхивая здоровой рукой грязь с одеяний зажиточного горожанина. Халат был немного шире в поясе - взятое с чужого плеча редко оказывается в размер. Мужчина снял пояс и, скрутив его, сунул себе в зубы, затем взялся правой рукой за оконную решетку и резко дернулся назад, вправляя вывих, отчего в глазах потемнело. К чести сказать, в помещении было и без того темновато, чтобы позволять себе подобные фокусы. Бахир едва удержался от того, чтобы застонать. Лишний шум мог привлечь тюремщика. Или надзирателя. Кем бы ни был человек по ту сторону двери, ночной незваный гость не хотел его визита раньше времени. Постояв некоторое время, прижавшись к холодной каменной стене спиной, убийца вытащил изо рта скрученный ремень и принялся привязывать его к решетке одной рукой. Вывернутый сустав на кисти тоже следовало вправить. Убийца очень хорошо знал свою анатомию. Как и любого другого человека. В этой стране запрещено было разделывать трупы людей. Даже ради науки. Что не мешало нарушать этот запрет. Сколько раз Бахиру выламывали руки, выкручивали ноги, выворачивали пальцы? Не сосчитать. Такое уж дело выбрало его, что без травм никак не обойтись.
Он обмотал ремень вокруг кисти и, глубоко вдохнув, опять рванулся назад. На сей раз боль пронзила его в двух местах - кисти и плече. Захотелось немного повыть, но и в этот раз он ограничился лишь тихим шипением и судорожным выдохом. Резкая боль уступала место тупой, ноющей.
-Раз - крысы разносчики зараз,- пробормотал он, начиная детскую считалочку - слегка переделанную, разумеется - и усаживаясь на холодный каменный пол, едва застеленный соломой,- два - переживем чуму едва. Три - все синим пламенем гори. Четыре - дыра становится все шире. Пять - не повернешь ты время вспять..- он бубнил и раскачивался, отвлекаясь от боли, пока не услышал шаги за дверью. Уверенные, но мягкие. О, такую поступь Бахир бы не спутал ни с одной из подобных. Он сидел по-атлантийски, скрестив ноги. И посмотрел на вошедшего снизу вверх. За дверью было светлее, чем в комнате, из-за чего разглядеть что-либо, кроме силуэта стоящего перед входом - а для Бахира этот проем можно было назвать и выходом - не представлялось никакой возможности.- Какая честь,- улыбнулся он одними губами, левая часть нижней губы опухла от удара. Еще болела скула, но метивший туда янычар не попал по болевому узлу, поэтому состояние головы было терпимым.- Я бы не отказался от щербета и козьего молока,- он усмехнулся, наклонив голову на бок. Зрение понемногу адаптировалось и теперь мужчина мог рассмотреть стоящего перед ним человека. Впрочем, он мог и не рассматривать, его он видел не раз и не два,- Доброй ночи, граф, составите компанию?- он кивнул напротив. На месте, где предполагалось присоединиться хозяину дворца, ничего кроме тонкого слоя лежалой соломы не было.

Хирам взял в руки перо и некоторое время бессмысленно крутил его в пальцах, размышляя, с чего бы начать письмо. Никакая здравая мысль не задерживалась в его голове, а писать банальщину мужчина не желал. Он пытался, как мог, сосредоточиться на вопросах графства, но получалось не слишком удачно.
Во дворец пришел маг.
Будучи сам колдуном (и колдуном неплохим, если быть честным) граф чувствовал присутствие таких людей. Ему приходилось много путешествовать и порой встречал божественный дар в самых неподходящих для этого сосудах - добропорядочной матери семейства, юной девице, а то и в священнике. Что и говорить, у богов прекрасное чувство юмора. Но здесь, в сердце Бахата, дворце рода Иддина? Что привело колдуна в эти стены?
Когда в кабинет постучался управляющий (более никому не позволялось беспокоить хозяина под каким либо поводом), невысокий, щуплый мужчина, Хирам нисколько не удивился. Когда же тот сообщил, извиняясь за беспокойство, что во дворец проник вор, граф даже позволил себе усмехнуться про себя. Нищего можно не пустить на порог, гостю отказать, но вор не спрашивает разрешения.
Разумеется, негодяй не успел ничего украсть. Управляющий заверял, что лично проверит каждую драгоценность, принадлежавшую благородному роду, но у его господина не было никаких сомнений. Нужно быть дураком, чтобы попытаться обчистить дворец Бахата, где вооруженных и скорых на расправу людей больше, чем крыс в подвалах.
Нет, так называемый вор преследовал другую цель. Мужчина был готов пойти ему навстречу. Во всех смыслах.
Глаза быстро привыкали к сумраку темниц. Одна камера, другая, третья. Хирам никуда не спешил. Тихо приказал отпереть.
Свет падал прямо на лицо узника. Граф позволил себе легкую усмешку.
- Знаменитое атлантийское гостеприимство, - начала он, опускаясь на каменную кладку, - уходит в глубь наших традиций и основывается на том, что переступивший порог дома есть человек желанный. Наши предки считали гостя посланником Неба. И отдавали этому явлению положенные почести. "И порой привечали в доме врага", - добавил про себя. - Но как человек, сам попирающий святость жилища, может приниматься как друг? Должен отдать должное - немногие, подобно тебе, смогли зайти так далеко и не расстаться с жизнью сразу же - в этих стенах чужаков не любят. И я бы даже восхитился твоей отвагой, но глупость должна быть наказуема.
Само собой, Хирам не собирался пугать своего. гостя? назовем его так. Или угрожать ему. Просто беседа. Этот человек не боялся его и не должен был. Между братьями не может вспыхнуть такое чувство, их учили, что на этой земле бояться следует лишь богов. А человек, кем бы он ни был, всего лишь слабое существо.
- Быть может, ты поведаешь меня, что ты искал в моем доме? Тогда, может быть, я подумаю над тем, чтобы сохранить тебе жизнь.

Бахир положил руки на колени и пристально посмотрел в глаза графу, который без особых сожалений замарал свои богатые одеяния. Ощущение, будто свербит в носу, что-то давит на затылок и чешутся глаза стало совсем нестерпимым. Именно так Бахир чувствовал подобных себе.
-Я не собирался беспокоить хозяина и домочадцев своим визитом,- произнес он немного невнятно.- Но твои слуги решили, что безобидный старик сможет унести на себе слишком много твоих драгоценных сокровищ. Твои руки чисты и благоухают, в то время, как мои покрыты мозолями и грязью. Твой живот полон, в то время, как со вчерашнего дня я ничего не вкушал, кроме воды. Твои одеяния богаты и роскошны, в то время как мои изваляны в грязи и покрылись кровью. Разве это справедливо?
Мужчина выпрямил спину и поморщился.
-Разве есть у человека иной способ добиться общества подобного тебе, граф, когда ворота твоего дворца закрыты для простых людей? И даже сейчас, в своем доме, ты боишься расстаться со своими янычарами и остаться один с избитым и голодным человеком.
Во время своей второй отповеди Бахир принялся жестикулировать, убрав руки с коленей. Пальцы сами собой складывались то так, то иначе, говоря Хираму, что разговор не для посторонних глаз и ушей.
-Ты и твои янычары берете деньги с простого народа, но позавчера меня ограбили разбойники. Разве не долг господина заботиться о своих людях, которые вверяют тебе свои жизни?
"Братству кое-что от тебя нужно," - говорили тем временем пальцы Бахира.-" И убери этих бугаев от камеры, кисть плохо слушается."
-Твои люди ничего не желали слышать от меня, когда я пришел к ним, надеясь на благородство твоего дома и то, что ты воспользуешься властью, данной тебе, чтобы справедливость восторжествовала. А сейчас ты говоришь мне, что я чужак?
Слова были определенно дерзкими и один из дуболомов-охранников графа за спиной Хирама двинулся в сторону, чтобы научить наглеца почтению.
-Еще один шаг и за твоим господином придет человек из Братства Нэшер, янычар,- прошипел Бахир, переводя взгляд на охранника. И, если бы Иддина смотрел внимательно, то мог бы заметить, что во взгляде и позе мужчины нет ни единого намека на шутку. Впрочем, ложь уже раскрылась. Как минимум для одного человека. За Хирамом уже пришел человек из Братства. И сколь бы неправдоподобно это ни звучало, детские страхи явно возобладали над разумом человека. Страхи из детства - самые сильные. Не пойдешь спать, придет человек из Братства и заберет тебя, сварит в котле и скормит твоей собаке. Или посадит в клетку и никогда ты больше не увидишь свою родню. Родители любят управлять своими чадами. А самый лучший рычаг для управления - это страх.
Бахир сунул руку за пазуху халата и вытащил оттуда орлиное перо.
-Говорят, туда, где убили человека с орлиным пером, приходит Братство. Ты веришь этому?- ни один взрослый человек не признается, что верит страшным байкам. С другой стороны, каждый пятый утверждает, что был свидетелем того, что байка эта существует. Половина пиратов видела кракенов и русалок. Половина Атлантии видела загадочных убийц. А половина Хельма видела справедливость. Правда, всякий толкует вид увиденного на свой лад.- И все же, граф, не долг ли каждого помочь нуждающемуся? Щербет и козье молоко.

"Какие вести ты принес из Гнезда?"
Об этом следовало поговорить с глазу на глаз, при этом не вызывая лишнего недоумения у излишне любопытных домашних. Вслух, конечно, никто спрашивать не будет - еще не наступил тот час, чтобы хозяин Бахата обсуждал свои дела с детьми или слугами - но к чему будить спящего зверя?
- Оставь его, Саид, - граф отмахнулся от чрезмерно старательного охранника и тот послушно вернулся на свое место, покрепче сжимая рукоять изогнутого меча и по-прежнему хмуро глядя на пленного. - Этот человек не ведает, что говорит. Хотя, разумеется, ведал больше всех. Хираму было попросту смешно, пусть ситуация к смеху и не располагала.
Братство пришло много лет назад. И за ним, и за Камалом, избрало их, дав новую цель в жизни, дав новую жизнь. Детям Бахатшира рассказывают страшные сказки о людях Братства, ребенком Хирам верил в них, пока не попал в саму крепость и не ощутил всю мощь и все величие легенды на собственной шкуре. А может быть и не верил. Может быть его мать и не рассказывала их ему. На самом деле, граф не помнил своего детства. Все, что у него было - это то самое орлиное перо.
- Мои двери всегда открыты для страждущих, стоит лишь постучать, - ответил на обвинения пленного мужчина, напирая на то, что приличному человеку все же не стоило врываться к другому приличному человеку в дом. - Не спеши винить меня в своих бедах. Лучше расскажи свою историю и я решу, как судить тебя - как вора или жертву.
Хирам встал и повернул голову к стражникам.
- Проведи этого человека в мой кабинет и попроси, пусть ему принесут хлеба и молока, - приказал он и пошел прочь. К чему показывать заинтересованность в этой встрече? К графу постоянно приходят просители и этот ничем не отличался от других. Бедняки стекаются ко дворцу моля о милости, деньгах, еде. Справедливости.
В кабинет Хирам вошел, выждав какое-то время и первым же делом выгнал охранника, стоявшего за плечом Камала, будто палач, за двери. Наконец-то они были одни. Нельзя сказать, что его обрадовал этот визит. Братство не приходит в дом, крадучись, чтобы выпить вина и поговорить о жизни.
- Я слушаю тебя.

Бахир поднялся и пошел вслед за телохранителем аристократа. Он шел так, как идет человек, потерявший достоинство не по своей воле, но пытающийся сохранить хотя бы его видимость. Даже по полам халата провел несколько раз, тщетно пытаясь отряхнуть их. Большую часть жизни Бахир был уважаемым горожанином. Он родился в Бахате, его даже назвали в честь города. И теперь он находится в таком вот жалком положении то ли узника, то ли просителя. Попрошайки.
Жизнь же Камала проистекала не столь радужно, как взятой им личины. Хотя ему-то чего жаловаться? У него была огромная семья, преданная друг другу, однако способная без зазрения совести отвести на заклание, если того потребует высшая цель. И каждый член семьи без сомнений и пререканий выполнит то, что ему поручили. Будь то самоубийственная миссия или простейшее поручение. Старец слышит Богов и те посылают ему цель, говорят с ним.
Бахир посмотрел на принесенное ему молоко и хлеб, затем невесело усмехнулся. Даже умыть руки и лицо не предложили, вот значит, каково хваленое графское гостеприимство. Впрочем, от угощения он не отказался. И как раз заканчивал, когда хозяин дома решил почтить его своим присутствием. И не в том дело, что принесли много молока и хлеба, а в том, что ел он неторопливо. Насчет того, что не ел он больше двух суток Бахир не солгал. Дождавшись, когда охранник выйдет, убийца сразу же изменил позу и вытер рукавом верхнюю губу, убирая белые "усы".
-Грядут перемены,- произнес он на сносном тумуувском, зная, что Саид наверняка прислушивается, что же творится в кабинете. Чтобы по первой же команде выпрыгнуть и порвать глотку, если понадобится. Камал взял в руки первый попавшийся свиток со стола, мельком глянул и бросил обратно. Донесения и прошения его интересовали мало.- Мудрейший объявил, что через год назовет двух претендентов. Его звезда угасает, а нить грозит оборваться. Он чувствует это.
Камал никогда не переходил сразу же к делу. Любой из его поколения знал, что вся неуклюжесть Камала - наносное. При необходимости, он может двигаться с отточенной точностью и даже некоторой грацией. Как любой знал его основные уловки. Если Камал говорил о чем-либо сразу, значит это далеко не самое важное.
Мужчина повел плечом и, поморщившись, спохватился и поймал выпавшую из рукава тонкую цепочку. Стальная с запаянными звеньями блеснула в неверном свете ламп.
-Чуть не уронил,- пробормотал Камал, разглядывая свою находку.- А ты неплохо выучил своих людей. Или то был не ты?- едва заметная усмешка тронула губы лекаря и колдуна в одном лице. Само предположение, будто член братства станет обучать чему-либо тайному других людей, непосвященных, не могла не вызвать улыбку.- Ты не собираешься обзавестись учеником, брат?
Еще один вопрос об ответственности. Каждый мог взять себе ученика, когда посчитает себя готовым передавать накопленный опыт и мудрость. Иногда случалось так, что ученик, прошедший первичное обучение, попадал к другому наставнику. И это не было редкостью. И все же даже попытка взять себе воспитанника - это твое заявление о готовности взять ответственность. Ты заявляешь о своей зрелости и мудрости. И берешь на себя все последствия своего решения.
Камал взирал своими серыми глазами на Хирама, ожидая, что тот скажет в ответ. И скажет ли? Еще один вопрос.

— Не спорь, ты истекаешь кровью!

Конечно, кровотечение давно закончилось. Подозреваю, что и порез начал затягиваться.

— Алина, — позвал меня Макс.

В следующую секунду горячая ладонь легла мне на затылок, и губы накрыл поцелуй. От внезапной ласки я оцепенела. Макстен отодвинулся на секунду, посмотрел в глаза.

— Ты пытаешься меня успокоить? — охрипшим голосом спросила я.

— Подталкиваю к принятию решения.

— Давай-ка еще разок… подтолкни, пока не истек кровью, а то неубедительно вышло, — пробормотала я, с готовностью приоткрывая губы для нового поцелуя, глубокого и крышесносного.

Хочу официально заявить, Макстен Керн не напрасно топтал землю магического мира больше семи десятков лет, он целовался как бог! Умело ласкал языком, сладко прикусывал. В его руках я была размягченной глиной. Когда казалось, что воздух заканчивается, а легкие горят, он отстранялся. Позволяя сделать глоток воздуха, прочерчивал дорожку обжигающе горячих, коротких поцелуев по шее, по линии подбородка и снова возвращался к припухшим от пленительной ласки губам.

— Помогите нам, демоны! Они лобзаются! — прозвучал загробный голос Хинча.

Мы оглянулись. Синеющий на глазах прислужник прижимал к груди умильную леечку, из которой обычно поливал Васеньку, плотоядный цветок, пережравший абсолютно всех мух в замке (сама носила Васеньку по комнатам, чтобы ни одна жужжащая зараза не действовала на нервы).

— Сейчас в обморок упадет, — тихо предположила я.

Хинч закатил глаза и рухнул на пол, по-прежнему сжимая ручку лейки. Из горлышка и узкого длинного носика по доскам потекла вода.

— А старик-то сдавать начинает, — обреченно вымолвил Макстен.

Незваные гости хуже чумы

Ирен был готов взорваться, как надутый рыбный пузырь. Бах! И нет бывшего ученика подлеца Дигора!

Со злостью, словно пытаясь мстить бессердечному учителю, он смял полученное письмо и швырнул комок на магический поднос.

— Забери обратно, старый козел! — процедил Ирен. Тонкий пергамент в мгновение ока вспыхнул и превратился в невесомый пепел.

Вдруг залетевший в раскрытое окно ветер сдул бумажный прах ровнехонько в открытый рот. Маг поперхнулся. Сгоревшая надежда горчила и вызывала даже не кашель, а непонятное хриплое кряканье, как у утки, подавившейся крупным бобом. Ирен схватился за бутылку с шикером, поселенную на столе пару дней назад, и с жадностью принялся глотать из горла. Густое терпкое вино смыло пепел, прокатилось обжигающим комом и опалило пустой желудок. Все-таки Реззо прав, мерзостный шикер стоило закусывать, но от еды маг отказался, пришлось занюхать рукавом несвежей рубахи.

Пока он вытирал заслезившиеся от крепости алкоголя глаза, на опустевшем подносе вновь вспыхнуло голубое магическое пламя. Сначала появилась кучка пепла, потом из него стремительно выплелся уголок пергамента, мало-помалу появился новый лист. Шмыгнув носом, Ирен забрал горячую записку.

— Катись под хвост вингрету, старый козел, — буркнул маг и снова приложился к бутылке.

Он переступил через себя, попросил помощи у наставника: честно сказал, что добро в Анселе приживаться решительно не желает, разлетается по миру, как чахлые одуванчиковые зонтики, неспособные осенью прорасти в остывающей земле. Но если ему, Ирену Орсо, прислать немножко средств, оказать чуточку протекции в этих краях и выделить библиотечный гримуар, то он живо выкорчует семейное древо Кернов из земли Восточной долины! Вместе с замком, ведьмой и курицей.

И что он увидел в письме?

Ирену предложили отправиться в те края, где одуванчики добра прижились и жаждали полива! Другими словами, приказали подавиться пережитым от колдуна унижением, живенько собрать вещи, перевернуть дом к саду задом, к людям — передом и в кратчайший срок свалить из Анселя.

Пока белый маг только подавился письмом в прямом смысле этих слов.

Они де только-только замяли страшный скандал из-за геройства выпускников, в Вестерских Воротах посреди бела дня напавших на мирно прогуливавшегося чернокнижника. Не могли подстеречь ночью, сволочи! Битва закончилась бесславным поражением, тремя едва живыми адептами, четырьмя сломанными посохами и еще одним, отнятым в качестве трофея. Теперь весь совет молился светлым богам, чтобы Керн не надумал отомстить как-нибудь чисто по-человечески. Например, не намекнул бы королевским магам об оскорблении.

— Мы еще посмотрим, кто кого… — многозначительно прошипел Ирен.

Он поднялся из-за стола, схватил посох и рубанул воздух, попутно сбив с тумбочки подсвечник. Под грохот упавшей вещицы в комнате раскрылся похожий на светящийся кривой шрам портал. Пришлось протискиваться в эту самую щель в пространстве. Сначала посох, потом сам Ирен, вобрав в себя живот, точно паршивый кот, способный просочиться в любую дыру.

В последнюю секунду он успеть вытащить край рубашки, и одежду не прищемило стремительно сужающимся порталом. Что говорить, свезло! Ирен отскочил от захлопнувшейся щели и колдовским словом, сдобренным ругательством, зажег сотню оплавленных восковых свечей, прилепленных на полках. Свет озарил тесную грязную комнатушку с деревянным шкафом, поцарапанным столом и претенциозным креслом с высокой спинкой, стоящим у стены.

Однажды учитель сказал, что каждый белый колдун должен иметь место силы. Вряд ли он имел в виду тесную каморку, спрятанную в одном из тоннелей под школой Дигора, но Ирен обнаружил комнату еще в первый год учебы и превратил в тайное логово. На входе в тоннель стояла такая хитрая защита, какой даже высшие наставники не сумели обнаружить. Впрочем, смельчаков, желающих заплутать в хитрых и путаных ходах подземелья, обычно не находилось.

Он стащил с полки деревянный сундучок. Замок открывался только кровью. Колдовство, конечно, на грани темного, но кому какое дело, как запечатывает личные схроны маг? Ирен проткнул палец длинной острой булавкой и приложил к замку. Секунда, и тайник открылся.

Внутри лежал, пожалуй, самый страшный секрет белого колдуна — черное зло в неразбавленном виде! Оно было тщательно запечатано в фигурный флакон и отбрасывало неяркий свет. Если бы учитель Дигор узнал, что в ночь, когда летела комета, Ирен, как паршивый чернокнижник, призвал силу Вселенной, то ведьмовской метлой погнал бы его из рядов белых магов. Лишил бы колдовского посоха и вручил эту самую метлу, мол, лети, предатель-вороненок, не падай; попутного ветра и перо в зад.

Дрожащими руками Ирен вытащил из сундучка флакон. От тряски колдовской эликсир вспыхнул звездными сполохами и даже через закаленное магией стекло обжег руки. Маг поднес горлышко флакона к носу, втянул воздух, но демоническая сила совершенно ничем не пахла.

— За добро! — провозгласил тост Ирен и сделал глоток.

Невыносимая горечь обожгла рот. Эликсир наотрез отказывался проталкиваться в горло даже во имя добра. Только усилием воли маг заставил себя проглотить отвратительное питье и глубоко вдохнул, стараясь подавить острый приступ тошноты. Стало ясно, что демоническую силу следовало принимать, как лекарство, по десять капель в день и обильно запивать водой или тикером, чтобы сразу притупить приступ вины. Иначе недолго отбыть к праотцам, так и не победив зло.

Поначалу ничего не происходило, но вдруг в кровь словно впрыснули адское пламя. Ирена затрясло, как при лихорадке. Живот закрутило, тело покрылось испариной, а на лбу выступил пот. Маг закряхтел, схватился за крышку стола, чтобы не рухнуть на земляной пол. Он увидел свое искривленное отражение в бутылке. Его глаза горели демоническим пламенем, как у Макстена Керна.

С чернокнижниками жить — по-черному колдовать! С этой силой в крови он сумеет уничтожить проклятый замок Мельхом. Разнесет вместе жителями, камня на камне не оставит, а прах развеет по ветру.

215 лет назад в США родилась американская поэтесса по имени Сара Хелен Уитмен (Sarah Helen Whitman), которая едва не перекроила всю историю американской литературы — причем не своим творчеством, а романтическими устремлениями. Эта дама не на шутку увлеклась знаменитым Эдгаром По — и, даже будучи на шесть лет старше его (что по тем временам считалось практически нонсенсом для брака), проявила поистине бойцовские качества, чтобы добиться его руки и сердца. И едва не добилась, надо сказать.

Спустя 11 лет после смерти этого великого американского литератора в Нью-Йорке вышла книга Сары Хелен Уитмен "Эдгар По и его критики". В 1860 году это была ответная реакция на "Воспоминания" Р. Грисуолда, которые "читают и обсуждают, перевели на иностранные языки", в то время как они полны "извращенных фактов и безосновательных домыслов" насчет модного по обе стороны океана беллетриста и поэта.

История взаимоотношений миссис Уитмен с Эдгаром По была скоротечной, хотя он чуть было не женился. В XIX веке это был бы смелый шаг. Эпиграфом к своим воспоминаниям она избрала строки По из его "Маргиналий": "При помощи этих ключей мы сможем отчасти разгадать тайну!"

Поэтесса вряд ли владела этими ключами. Источником ее знаний служили излияния поэта, любившего кое-что присочинить. Особенно о своей личной жизни.

Сара родилась 19 января 1803 года в городе Провиденс. Вдова поэта и писателя Джона Уинслоу Уитмена, одного из редакторов бостонского журнала Boston Spectator and Ladies' Album, она не только писала туда стихи, но и принадлежала к клубу экзальтированных "синих чулок", в котором заправляли Маргарет Фуллер и мисс Линч.

30-летняя вдова была хорошо обеспечена материально и строчила вирши скорее ради развлечения и от скуки. Английский сплин доставал даже бывшие колонии и оставалось только одно средство — прибегать к рифмованному словоблудию. Впрочем, некий критик дипломатично отметил, что "ее поэзия ни в коем случае не была скверной".

Госпожа Уитмен, по собственному признанию, страдала фатальной болезнью сердца и "истерзанными нервами". Сердцебиение и нервы она успокаивала вдыханием паров эфира через платочек. Видимо, это весьма благотворно воздействовало на ее субтильную натуру.

Она прожила без малого семьдесят пять лет. На протяжении нескольких десятков лет в письмах к близким знакомым и друзьям жаловаться, что дни ее сочтены, и она вот-вот отдаст Богу душу.

"К 1848 году призраки прочно обосновались в Америке, — писал американский биограф По, писатель Герви Аллен (Hervey Allen), — в их неосязаемом присутствии столы начинали отплясывать джигу, занавески таинственно колыхались и трепетали, а дамы впадали в транс, часто переходивший в истерики. Спиритизм и прочая мистика сделались велением моды… Хелен Уитмен была душой местного духовидческого братства. В ее руках сходились нити переписки с многочисленными друзьями и единомышленниками, на которых она имела немалое влияние. Прелестная, утонченная, туманно-загадочная и ускользающая, облаченная в покровы из легкого шелка, она являлась, защищаясь веером от чересчур резкого света дня, словно идеальное воплощение духовной женственности, и неслышно, едва касаясь земли изящными туфельками, проплывала мимо — следом, развеваясь, тянулся тонкий, как паутинка, шарф и едва ощутимый запах эфира, которым был пропитан ее платок".

Эдгар По скептически относился к модному увлечению и даже написал по поводу этого поветрия иронический рассказ "Правда о том, что случилось с мистером Вальдемаром". Не без влияния дамского кружка, к коему принадлежала миссис Уитмен.

Впервые они увиделись летом 1845 года, но, как позже написал литератор, он посчитал ее замужней дамой, счастливой в браке. Классик американской литературы лукавил. Своей английской корреспондентке, писательнице Анне Блэквелл он еще летом того же года писал, что впервые услышал о существовании миссис Уитмен от Анны Линч, которая отзывалась о ней как о "весьма эксцентричной особе", в начале 1845 года.

В конце января 1848 года мисс Линч пригласила подругу принять участие в ежегодном поэтическом суаре на День святого Валентина и, если та не сможет быть лично, прислать валентинку в стихах. Миссис Уитмен, среди прочих, прислала "валентинку", адресованную По:

Хотя она была без заглавия, все догадались, кому посвящена, поскольку стихотворение По "Ворон" с его душераздирающим рефреном: "Никогда (больше)!" уже было известным.

По, за год до этого потерявший жену, в тот момент приударял за миссис Шью и одну за одной слал ей записочки, приглашая навестить его. Дама приехала, но не на романтическую встречу, а чтобы отвести мертвецки пьяного По из полицейского околотка домой. Там писатель, пропивший весь свой гонорар, не был три дня. Она оставила экономке пять долларов, потому что за душой у гения не было ни цента. Вскоре их отношениям пришел конец.

Оклемавшись, Эдгар послал Уитмен в Провиденс стихотворение "Тебя я видел раз, один лишь раз…".

В начале июля 1848 года По отправился в давно запланированное турне, во время которого встретил 28-летнюю Анни Ричмонд. Она оставит заметный след в его творчестве. В августе По получил письмо от миссис Уитмен: в конверте находилось стихотворное послание в две строфы без подписи, но с датой и местом отправления — Провиденс.

По догадался, кто был отправителем, хотя Уитмен была не единственной, кто забрасывал его стихотворными посланиями. Образ Сары все сильнее стал тревожить По, и уже 21 сентября он в Провиденсе стоял перед домом на Бенефит-стрит, 76 с рекомендательным письмом от ее подруги. Вместо цветов — вот настоящий поэт — Эдгар подарил ей два томика своих произведений.

Предложение руки и сердца поэт сделал Саре среди могил и склепов на местном кладбище. Однако женщина была готова к отношениям, но не к замужеству. Она объяснила ему, что "у нее слабое сердце и расстроены нервы". И тут же: "Могу только сказать вам, что, если бы у меня были молодость, здоровье и красота, я бы смогла жить для вас и умереть с вами".

В ответ на многостраничное страстное послание Эдгара с уверениями в безграничной любви и искренности своих чувств, миссис Уитмен рассказала о слухах, которые "она слышала от мужчин и даже от женщин": "Он обладает большой интеллектуальной силой, но у него нет принципов — нет морального чувства".

А поэт вместо того, чтобы отправиться в Провиденс, укатил в гости к чете Ричмонд, где окончательно влюбился в Анни. Один из зарубежных биографов писателя не без толики остроумия заметил, что По "любил Анни как мужчина любит женщину, в то время как Сару Уитмен он любил как поэт любит поэтессу".

Анни, которой он откровенно во всем сознался, посоветовала ему жениться. Эдгар отправился в Провиденс, но не пошел к Саре, а остался на ночь в отеле, где провел, по его словам, "ужасную длинную, длинную ночь отчаяния". Утром зашел в аптеку и принял двойную дозу опиумной настойки на спирту, сел в поезд и уехал в Бостон.

Сара и Эдгар встретились в ноябре. Тем же вечером По напился в ближайшем к отелю баре. Неадекватное состояние автора записки к "невесте" выдавали почерк и содержание. Вечером 22 декабря было объявлено о помолвке. Эдгар По принял поставленное условие — бросить пить. А будущая теща, на всякий случай, переписала на себя имущество, деньги и ценные бумаги…

Душераздирающая сцена расставания жениха и невесты описана Г. Алленом в переведенной на русский язык биографии Эдгара По. Но это художественный вымысел. Исчерпывающая информация содержится в письме миссис Уитмен. Эдгар нарушил данное ей слово — от него разило винными парами. Вместо свадьбы, назначенной на 25 декабря, в тот день он вернулся к себе домой.

Расставшись с Сарой, Эдгар избавился от морока, от наваждения. Воскресший, он набросал знаменитое послание "К Анни". А в письме к ней написал: "От этого дня впредь я избегаю чумного общества литературных женщин. Это бессердечная, противоестественная, ядовитая, бесчестная шайка, без какого-либо руководящего принципа, кроме безудержного самопочитания".