Стихи о чуме известных авторов

Всем окаянным
здравием каиным!
Всем сегодняшним -
короче достойнейшим:
Пир чумовый,
да сдох здоровый!
Чтобы тешиться -
впору вешаться;
Чтобы лапотным
быть нелатанным
Воплоти ли я? -
Воплоти меня!
Воплотив меня -
полюби меня;
Полюбив меня -
сохрани меня;
Сохранив меня -
награди меня:
Губою мокрою,
чёрствою коркою,
Дырявым карманом,
да званьем - Иваном!
.

Итак, в преддверии Чумы,
Восславим чумные пиры!
Итак, мы будем славить то,
Что должно ставить ни во что.
Чем оскудеть не в силах мы
Так это празднеством чумы.
Её цвета чернеют в ночь:
Ей смерть - родня, а может дочь;
Её застолья пышно чрево,
В нём обнажается наш день:
Пойдёшь направо - выйдешь влево,
Где светом управляет тень.

И всё кругом - слова, слова!
Глазами хлопает сова -
Она одна в ночи своя,
Как ненавистна ей заря.
А что там тени по стенам,
И устремляются всё к нам
И тянут руки, суют губы.
Нелюбы нам да будут любы!
Ведь мы играем в ночи час
И карты мечутся по кругу.
Мы отдаем, что было в нас
И отдадим свою подругу
За это пиршество в ночи.

Он к нам вошёл - и вот ключи
От тех дверей, что не запёрты.
Пандоры?! - Дамы беззаботны:
У них в привычке забывать.
И так посыпалось на нас,
И сыплет бесконечно,
То дождик в неурочный час,
То вовсе нас одаривает нечто,
Что нам самим никак не разобрать.

Долой столы! И ну-ка все скакать.
Все в пляс.
И хватит вам икать.
Чем живы в наши судны дни? -
Так ожиданием Чумы.

Её желанье повсеместно,
Упомянуть о том уместно
Уже в начале этих строк,
Чтоб не винить неверный рок,
Что, дескать, так произошло,
Что семя чумное взошло
Без нас, взросло без нас;
Что это божий видно глаз -
И он нас зрит и в ночь, и в день,
И счёт грехам ведёт,
И начисляет сумму пень
На лицевой наш счёт.

Так повелось из укоризн,
Когда явилось время тризн
К нему мы обратили взор,
Лукавый соблазнил:
Из наших пор, из ваших пор
Дурман вина парил.
Он облаками выше гор,
Сильнее он ветрил.
И этот запах наших душ -
Попробуй-ка его порушь:
Так тяжело перед грозой,
Так тяжело перед Чумой
Нам всем больным душой.

. Чума! Чума! Чума!
Её законы всем известны
И проявленья повсеместны.
И всё, что связано с Чумой -
Всё называем мы Игрой.
И нам ничем не превозмочь
Её приход, а значит - ночь,
Что воцарится навсегда.
Пусть говорят виной среда,
Что мы воспитаны средой
И это было той виной:
Мы поделились со страной
Ни чем, ни будь - судьбой!
И увлекли себя Игрой!
Что за чудесная Игра,
Что прозывается - Чума!
Приход её не превозмочь:
Ей смерть - родня, а может дочь:
Её ничем не превозмочь.

Чтоб воду в ступе не толочь,
Прогоним все сомненья прочь,
Хоть тело истомила корчь.

В начале правила Игры:
Регламентация её,
И список действующих лиц,
И описание границ,
В которых действует она -
Чертовски странная игра.

Так вот, о правилах Игры:
Они - до удивления - просты.
Предмет Игры - желанья ваши:
Они, чем ниже, тем и краше;
А вот о времени - оно
Никем, никак не введено.
Нет! - Время действа - наши дни!
Те дни, в которых мы одни.
Одно лицо, но столько ролей
И королей и дьяволиц:
В пиру, в миру своих юдолей
В одном лице не счесть всех лиц,
В душе одной не счесть всех болей.

Ах, что за странная Игра
И ей виной - она Чума!

Что до ходов, то ход любой
Оправдан тонкою игрой:
Предать, продать, перекупить,
Забыть о слове, дать всем слово,
Вина не пить! - Не будем пить -
Нам жажда чувственно не нова.
Мы - опоённые Игрой,
За миг до радости Чумной,
Наш идеал предстал толпой
Обретшей должный водопой.
Любой поступок ей приятен,
Игрок в желаньях неопрятен
И участью доволен той,
Что стал, охвачен он Игрой.

. Чума! Чума! Чума!
Её приход, её забавы.
О, как сладки её отравы.
Как обольстительна Чума,
Как удивительно добра
Особой чумной добротой,
Что распростёрлась над страной:
Страной пока ещё живой,
Но удивительно больной
Чумной не-мо-го-той.

И в этой пляске огневой
Мы все закружены Чумой.

.
Теперь Чума у нас царица!
Её правленье будет длиться
Пока не насладимся мы
Всей прелестью её - Чумы!
Пока не изъязвим мы плоть -
Её никак не побороть.

И в этой пляске огневой,
Да воцарится образ той
Чьё перекошено лицо.
Она взобралась на крыльцо
И разлеглася у дверей
Печальна в участи своей:
Во всё и всюду проникать,
Во все события вникать
И всех беззвучно поучать,
Как правильно её начать
И постигать и величать.

Во сне нам стоит раствориться,
Пусть сон наш будет вечно длиться.

Но мы насытимся Чумой,
Переберём её отравы,
В лесах отыщем чудо-травы,
И сварим в полночь их в котлах
И разольём во многи чаши,
Чтобы очистить души наши.
Нам надо страшное питьё.
Оно должно обжечь нам нутро
И выжечь всё в нас без остатка,
Чтоб стало там внутри светло,
Светло и нестерпимо сладко.

Но это всё пока лишь сон,
А явь - она совсем иная:
Страна голодная, немая
Судьбы вкусившая закон,
Сама себя, не понимая,
Из кожи лезет, лезет вон!
.
Да, распростёртый над страной,
Дух пряных прелестей Чумной
Окутал всё своим покровом.
И возмечтав о чём-то новом
Навстречу с ним народ бредёт,
Вступая в славный хоровод.
Пусть впереди хоть эшафот
И на него он заползёт
С петлёй в руках,
С обмылком мыла
Не от того, что жизнь постыла,
А от того, что так в веках
Всё за него судьба решила.
.

В преддверье царственной Чумы,
Когда испражнив чревом ночь,
Спешим друг другу мы помочь:
Скорей вкусить, скорей хлебнуть
Ту разлагающую суть,
Что довершит гниенье тел,
Что так увидеть захотел.
И ты, и я, и мы с тобой.
О, как любезен дух Чумной!
.

Мы правим Чумные пиры!
Мы варим знатные отравы! -
Холодным светом Калатравы
Нам светят вышние миры.
.

( Исполнены бреда обычаи -
Прилюдно мы верим Христу .
Двуличия - знаки отличия -
Терновому равны венцу).

О, этот негасимый свет
Похож на свет иных планет,
Иных миров, иных стремлений -
В нас жажда, жажда искуплений:
Скорей бы всё произошло,
Чтоб солнце чумное взошло.

Взошло. Его восход - закат!
Жизнь вздорожала во стократ.
Но, мы - живём: мы в ожиданье,
Что нечто нам прервёт дыханье,
И это нечто, а не мы! -
Ему сознание вины
За происшедшее не счесть
И в этом будет наша месть,
Пока не разожгут костры
Вокруг очумленной страны.
.

Желанье на костёр взойти
У нас всегда было похвально:
Не понимайте то буквально,
Не то нам смысла не найти
В том окаянном песнопенье,
Что мы отхаркали нутром,
Когда наш дом пошёл на слом.
И мы, надеясь на везенье, -
Мы сбились в круг, ища спасенье.
Распался круг .
Круг - бесконечность.
Однообразно бытиё.
Всегда, всегда, всегда не то:
Потеря смысла не увечность,
Так жизни пошлое враньё.

А всё они, они блага,
А может блага для закона,
Чтоб всякий, следуя канона,
Сумел себя в закон облечь,
Чтоб легче сбросить нечисть с плеч.

Но нечисть думает иное.

Высокомерный вид так чуть,
Чтобы - пред-по-ла-га-ли:
Они то наверняк всё знали,
И заварили всё не зря,
И развалили всё не зря,
Что можно было поделили
И маслица в пожар подлили:
Дескать, с Чумой ведём мы брань
За вас родная наша рвань.

Но только сыты мы Чумой,
По горло или же по боле.
Мы доигрались - вот ей поле,
А мы отправимся домой.
Проветрим свой убогий хлам -
Чего советуем и вам.
.
Да, многолетний Чумный Пир
Изрядно нам попортил крови,
Но не умерил в нас любови
К местам отеческих могил.

И мы верны своим кладбищам,
Пусть праздник наш уныло-скор,
Но мы другой не скоро сыщем
Из изб метя навозный сор.

Популярные стихотворения:

Не жалею, не зову, не плачу,
Все пройдет, как с белых яблонь дым.
Увяданья золотом охваченный,
Я не буду больше молодым.

Ты теперь не так уж будешь биться,
Сердце, тронутое холодком,
И страна березового ситца
Не заманит шляться босиком.

Дух бродяжий! ты все реже, реже
Расшевеливаешь пламень уст.
О моя утраченная свежесть,
Буйство глаз и половодье чувств.

Я теперь скупее стал в желаньях,
Жизнь моя! иль ты приснилась мне?
Словно я весенней гулкой ранью
Проскакал на розовом коне.

Все мы, все мы в этом мире тленны,
Тихо льется с кленов листьев медь…
Будь же ты вовек благословенно,
Что пришло процвесть и умереть.

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.

До свиданья, друг мой, без руки, без слова,
Не грусти и не печаль бровей, —
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Прислушайся к земле в родных полях:
Тебя овеет чуждыми страна́ми,
Но вместе родственный обнимет некий страх:
Ты ощутишь шаги, следящие за нами.

О, друг мой, не беги родной своей земли,
Смотри: я жду таинственной пришлицы
И каждый час могу следящую вдали,
Но близкую всегда, принять в мои темницы.

13 сентября 1900

В сиром воздухе загробном –
Перелетный рейс…
Сирой проволоки вздроги,
Повороты рельс…

Точно жизнь мою угнали
По стальной версте –
В сиром мóроке – две дали…
(Поклонись Москве!)

Точно жизнь мою убили.
Из последних жил
В сиром мóроке в две жилы
Истекает жизнь.

28 октября 1922

Ваши белые могилки рядом,
Ту же песнь поют колокола
Двум сердцам, которых жизнь была
В зимний день светло расцветшим садом.

Обо всем сказав другому взглядом,
Каждый ждал. Но вот из-за угла
Пронеслась смертельная стрела,
Роковым напитанная ядом.

Спите ж вы, чья жизнь богатым садом
В зимний день, средь снега, расцвела…
Ту же песнь вам шлют колокола,
Ваши белые могилки – рядом.

Weisser Hirsch, летo 1910

Он приблизился, крылатый,
И сомкнулись веки над сияньем глаз.
Пламенная – умерла ты
В самый тусклый час.

Что искупит в этом мире
Эти две последних, медленных слезы?
Он задумался. – Четыре
Выбили часы.

Незамеченный он вышел,
Слово унося важнейшее из слов.
Но его никто не слышал –
Твой предсмертный зов!

Затерялся в море гула
Крик, тебе с душою разорвавший грудь.
Розовая, ты тонула
В утреннюю муть…

Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверстую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.

Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось:
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос

И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все – как будто бы под небом
И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
– Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!

– К вам всем – что мне, ни в чем
не знавшей меры,
Чужие и свои?!
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто – слишком грустно
И только двадцать лет,

За то, что мне – прямая неизбежность –
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность,
И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
– Послушайте! – Еще меня любите
За то, что я умру.

Идешь, на меня похожий,
Глаза устремляя вниз.
Я их опускала – тоже!
Прохожий, остановись!

Прочти – слепоты куриной
И маков набрав букет –
Что звали меня Мариной
И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь – могила,
Что я появлюсь, грозя…
Я слишком сама любила
Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,
И кудри мои вились…
Я тоже была, прохожий!
Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий
И ягоду ему вслед:
Кладбищенской земляники
Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,
Главу опустив на грудь.
Легко обо мне подумай,
Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!
Ты весь в золотой пыли…
– И пусть тебя не смущает
Мой голос из-под земли.

Коктебель, 3 мая 1913

Мы теперь уходим понемногу
В ту страну, где тишь и благодать.
Может быть, и скоро мне в дорогу
Бренные пожитки собирать.

Милые березовые чащи!
Ты, земля! И вы, равнин пески!
Перед этим сонмом уходящих
Я не в силах скрыть моей тоски.

Слишком я любил на этом свете
Все, что душу облекает в плоть.
Мир осинам, что, раскинув ветви,
Загляделись в розовую водь!

Много дум я в тишине продумал,
Много песен про себя сложил,
И на этой на земле угрюмой
Счастлив тем, что я дышал и жил.

Счастлив тем, что целовал я женщин,
Мял цветы, валялся на траве
И зверье, как братьев наших меньших,
Никогда не бил по голове.

Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.

Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле…
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.

Два цветка ко мне на грудь
Положите мне для воздуху.
Пусть нарядной тронусь в путь, –
Заработала я отдых свой.

В год . . . . . . . . . . . . . . .
Было у меня две дочери, –
Так что мучилась с мукой
И за всем вставала в очередь.

30 сентября 1918

Знаю, умру на заре! На которой из двух,
Вместе с которой из двух – не решить по заказу!
Ах, если б можно, чтоб дважды мой факел потух!
Чтоб на вечерней заре и на утренней сразу!

Пляшущим шагом прошла по земле! – Неба дочь!
С полным передником роз! – Ни ростка не наруша!
Знаю, умру на заре! – Ястребиную ночь
Бог не пошлет по мою лебединую душу!

Нежной рукой отведя нецелованный крест,
В щедрое небо рванусь за последним приветом.
Прóрезь зари – и ответной улыбки прорез…
Я и в предсмертной икоте останусь поэтом!

Москва, декабрь 1920

Веселись, душа, пей и ешь!
А настанет срок –
Положите меня промеж
Четырех дорог.

Там где вó поле, во пустом
Воронье да волк,
Становись надо мной крестом,
Раздорожный столб!

Не чуралася я в ночи
Окаянных мест.
Высоко надо мной торчи,
Безымянный крест.

Не один из вас, други, мной
Был и сыт и пьян.
С головою меня укрой,
Полевой бурьян!

Не запаливайте свечу
Во церковной мгле.
Вечной памяти не хочу
На родной земле.

Две руки, легко опущенные
На младенческую голову!
Были – по одной на каждую –
Две головки мне дарованы.

Но обеими – зажатыми –
Яростными – как могла! –
Старшую у тьмы выхватывая –
Младшей не уберегла.

Две руки – ласкать – разглаживать
Нежные головки пышные.
Две руки – и вот одна из них
За ночь оказалась лишняя.

Светлая – на шейке тоненькой –
Одуванчик на стебле!
Мной еще совсем не понято,
Что дитя мое в земле.

Пасхальная неделя 1920

Мне осталась одна забава:
Пальцы в рот и веселый свист.
Прокатилась дурная слава,
Что похабник я и скандалист.

Ах! какая смешная потеря!
Много в жизни смешных потерь.
Стыдно мне, что я в Бога верил.
Горько мне, что не верю теперь.

Золотые, далекие дали!
Все сжигает житейская мреть.
И похабничал я и скандалил
Для того, чтобы ярче гореть.

Дар поэта – ласкать и карябать,
Роковая на нем печать.
Розу белую с черною жабой
Я хотел на земле повенчать.

Пусть не сладились, пусть не сбылись
Эти помыслы розовых дней.
Но коль черти в душе гнездились –
Значит, ангелы жили в ней.

Вот за это веселие мути,
Отправляясь с ней в край иной,
Я хочу при последней минуте
Попросить тех, кто будет со мной,–

Чтоб за все за грехи мои тяжкие,
За неверие в благодать
Положили меня в русской рубашке
Под иконами умирать.

Опять весна! опять дрожат листы
С концов берез и на макушке ивы.
Опять весна! опять твои черты,
Опять мои воспоминанья живы.

Весна! весна! о, как она крепит,
Как жизненной нас учит верить силе!
Пускай наш добрый, лучший друг наш спит
В своей цветами убранной могиле, –

Минувшего нельзя нам воротить,
Грядущему нельзя не доверяться,
Хоть смерть в виду, а всё же нужно жить;
А слово: жить – ведь значит: покоряться.

Умолк вчера неповторимый голос,
И нас покинул собеседник рощ.
Он превратился в жизнь дающий колос
Или в тончайший, им воспетый дождь.
И все цветы, что только есть на свете,
Навстречу этой смерти расцвели.
Но сразу стало тихо на планете,
Носящей имя скромное… Земли.

Разделы категории "Стихи"

Голосовые поздравления

Стихи: Без тебя я как лютик в пустыне!Любовь и дружба Признания в любви Забавные признания День святого Валентина День святого Валентина В стихах Шуточные поздравления

Готов тебя восславить я в стихахЛюбовь и дружба Забавные признания День святого Валентина День святого Валентина В стихах Шуточные поздравления

Ты - сокровище Вселенной - стихиС днем рождения В стихах День святого Валентина День святого Валентина В стихах

Одинокая птица над полем кружит.
Догоревшее солнце уходит с небес.
Если шкура сера и клыки как ножи,
Не чести меня волком, стремящимся в лес.
Лопоухий щенок любит вкус молока,
А не крови, бегущей из порванных жил.
Если вздыблена шерсть, если страшен оскал,
Расспроси-ка сначала меня, как я жил.
Я в кромешной ночи, как в трясине, тонул,
Забывая, каков над землёй небосвод.
Там я собственной крови с избытком хлебнул –
До чужой лишь потом докатился черёд.
Я сидел на цепи и в капкан попадал,
Но к ярму не хотел и не мог.
И ошейника нет, чтобы я не сломал,
И цепи, чтобы мой задержала рывок.
Не бывает на свете тропы без конца
И следов, что на веки ушли в темноту
И ещё не бывает, чтоб я стервеца
Не настиг на тропе и не взял на лету
Я бояться отвык голубого клинка
И стрелы с тетивы за четыре шага.
Я боюсь одного – умереть до прыжка,
Не услышав, как лопнет хребет у врага.
Вот бы где-нибудь в доме светил огонёк,
Вот бы кто-нибудь ждал меня там, вдалеке…
Я бы спрятал клыки и улёгся у ног.
Я б тихонько притронулся к детской щеке
Я бы верно служил, - и хранил, и берёг,
Просто так, за любовь! – улыбнувшихся мне…
…Но не ждут, и по-прежнему путь одинок,
И охота завыть, вскинув морду к луне.

из книги "Волкодав"

"Как женщину-загадку разгадать?"-
Из века в век мужчины размышляют.
Ответа и поныне не видать,
Амура стрелы нам сердца пронзают.
Что в женщине пленяет нас, мужчин:
Взгляд, поступь, мимолетная улыбка?
Разгадка где-то рядом, шаг один,
Шагаем и, увы, опять ошибка…
Ошибок за столетия не счесть,
Что мы, мужчины, глупо совершаем,
А та загадка, как и прежде, есть,
Ответа на которую не знаем.
А может быть не стоит нам искать:
Ответа нет у женщины-загадки,
Покрепче лучше милую обнять,
Прильнуть к губам, что трепетны и сладки.
Любить загадку- диву всей душой,
Чтоб сердце сладострастно замирало,
Любовью чистой, нежной, неземной.
Жаль, только, жизни для любви бывает мало.

найдено на просторах интернета

Прекрасен тот,кто изначально
Прекрасен божьей красотой,
Кто даже в паузе молчанья
Зовет улыбкой за собой.
Кто даже в грусти и в обиде,
Сияет солнышком для нас,
Кто через мглу и бездну виден
И слышен чей сквозь вечность глас.
Прекрасен тот,кого мы любим,
От детворы до стариков,
И как же часто их же губим
Обидным словом и строкой.
И как не часто воскрешаем,
И как потом себя казним,
За то что больше не встречаем,
Того кто был всегда любим.

Чисты на небе облака.
Не стало грозных туч.
Хоть сильно разлилась река,
Но в радость солнца луч.

Свой, двум монахам, час настал
Продолжить длинный путь.
(Застала их в пути гроза.
Пришлось передохнуть)

Ждала обитель за рекой.
Пусть поднялась вода,
Ещё, чуть-чуть, и дом родной
Их примет, как всегда!

Вдруг за спиною женский крик.
И каждый оглянулся.
Кто помоложе, в тот же миг,
В сторонку отвернулся!

А голос помощи просил,
Мол, слабый человек,
На противоположный брег,
Попасть, не хватит сил!

Но старший, средь двоих, монах,
Отнюдь, не оробел.
И женщину он на руках
Перенести сумел.

А дале шли своим путём.
Но по пути молчали.
Пред домом стал и нипочём
Путь длинный за плечами.

Вот-вот в обитель им войти,
Младой спросил: «Ответь,
А не нарушил по пути
Свой, данный ты, обет?

«Что я в ответ сказать могу –
Пусть перенёс, и что ж?
Оставил там, на берегу!
Закончим разговор.

Раз юноша у мудреца,
Лишь, раскурив кальян,
Спросил: «Прошу простить юнца,
Вопрос задам я Вам.

Пусть - бедные, но не скупы,
Приветливы со всеми,
А вспомнишь богачей, увы,
Скупые, в самом деле.

Увидят, просто, кто одет,
Порой и отвернутся…
Никак, их, дружеский привет,
Заставит поперхнуться.

Добавить серебро в стекло,
Придумали не зря -
Уж зеркало, а не окно!
Но видишь, лишь… себя.

Однажды странствовал один монах,
В селениях бывал и в городах.
И на дороге повстречал Чуму,
Спросил её идёт она к кому.
Чума ответила: "Иду я в городок,
Чтоб тыщу жителей забрать там в срок!"
И поспешил монах тот град искать,
Чтоб в путь последний бедных провожать.
Кому молитвой помогал, кому водой
Иль хлебом, чтобы справиться с бедой.
Но вот Чума пять тысяч унесла.
Монах ушёл куда вели глаза.
Но на пути он снова повстречал
Чуму, и грозно обличал:
"Зачем же обманула ты, Чума?
И вместо тыщи пять ты забрала?"
"Нет,"- говорит Чума,-" была я всё ж честна
И тысячу людей в срок унесла."
Ухмылка вдруг застыла на устах:
"А остальных же умертвил их страх!"

Чтоб взять другого доброту,
Эх, надо быть богатым мне.
За помощь человека хоть одну,
Отдашь, как минимум ты две.

О, да, напуган ею я серьёзно.
Ведь в наше время доброта,
От всех исходит молниеносно,
А искренья она, лишь иногда.

Навязчиво так все суют её,
Не думая — нужна она тебе.
Но зная, что теперь своё,
Они возьмут с тебя вполне.

В моей душе построен храм
Из кирпичей добра, любви и веры,
И вопреки проблемам и невзгодам
В нем каждый день я открываю двери.

В него приходят те кто мной любим,
Кто ищет помощи иль может быть совет,
Кому поддержка вдруг необходима
А также те кто просто дарит свет.

А иногда вдруг кто-то забредает,
Бьёт в храме витражи, ломает стены.
Но что поделать, если в жизни так бывает,
Отстрою заново, и нет ничьей вины.

Построй же храм в своей душе и ты,
Дверь храма распахни, теплом делись,
Верь в свои силы, и добро твори,
Стремись к мечте и миру улыбнись.

Когда во вселенной царило утро
И боги из праха мир создавали,
Они разделили Силу и Мудрость
И людям не поровну их раздали.
Досталась мужчине грозная Сила,
Железные мышцы и взгляд бесстрашный,
Чтоб тех, кто слабей его, защитил он,
Если придётся, и в рукопашной.
А Мудрость по праву досталась жёнам,
Чтобы вручали предков заветы
Детям, в любви и ласке рождённым, -
Отблеск нетленный вечного Света.
С тех пор, если надо, встаёт мужчина,
Свой дом защищая в жестокой схватке;
Доколе ж мирно горит лучина,
Хозяйские у жены повадки.
И если вдруг голос она повысит,
Отнюдь на неё воитель не ропщет:
Не для него премудрости жизни, -
Битва страшна, но в битве и проще.

из книги "Волкодав"

из книги "Волкодав"

Уже готовы сочные креветки
Щекочет ноздри пряный аромат,
Вспотела сёмга под укропной веткой,
Фисташки, растопырившись, лежат.
И жирный лещ вальяжно тает соком,
"Три корочки" готовы прыгнуть в рот,
Блестят маслины чёрным влажным боком,
Хозяюшка к столу давно зовёт.
Картошечка холодная, селёдка -
Кусочками, под маслицем, с лучком,
Вспотевшая с мороза в рюмке водка.
Не знаю только - сразу иль потом?
Придворные склонились в реверансе.
Ну, где ж Король, вольющийся в бокал?
А вот и он - струёю пенной в вальсе
Кружит, вздымаясь, как девятый вал!
Янтарным цветом, белокурой гривой
Он заполняет кружки пустоту,
Слегка шипя и вздыбившись игриво,
Грозит бокала пересечь черту.
Последнее мгновенье пред лавиной.
Склоняюсь я к бокалу. новый вдох.
И нет преград, разрушена плотина!
Я пью тебя, мой благодатный бог!

Улица. Накрытый стол. Несколько пирующих мужчин и женщин.

Молодой человек

Почтенный председатель! я напомню
О человеке, очень нам знакомом,
О том, чьи шутки, повести смешные,
Ответы острые и замечанья,
Столь едкие в их важности забавной,
Застольную беседу оживляли
И разгоняли мрак, который ныне
Зараза, гостья наша, насылает
На самые блестящие умы.
Тому два дня наш общий хохот славил
Его рассказы; невозможно быть,
Чтоб мы в своем веселом пированье
Забыли Джаксона! Его здесь кресла
Стоят пустые, будто ожидая
Весельчака — но он ушел уже
В холодные подземные жилища…
Хотя красноречивейший язык
Не умолкал еще во прахе гроба;
Но много нас еще живых, и нам
Причины нет печалиться. Итак,
Я предлагаю выпить в его память
С веселым звоном рюмок, с восклицаньем,
Как будто б был он жив.

Председатель

Он выбыл первый
Из круга нашего. Пускай в молчаньe
Мы выпьем в честь его.

Молодой человек

Председатель

Твой голос, милая, выводит звуки
Родимых песен с диким совершенством;
Спой, Мери, нам уныло и протяжно,
Чтоб мы потом к веселью обратились
Безумнее, как тот, кто от земли
Был отлучен каким-нибудь виденьем.

Было время, процветала
В мире наша сторона:
В воскресение бывала
Церковь божия полна;
Наших деток в шумной школе
Раздавались голоса,
И сверкали в светлом поле
Серп и быстрая коса.

Ныне церковь опустела;
Школа глухо заперта;
Нива праздно перезрела;
Роща темная пуста;
И селенье, как жилище
Погорелое, стоит, —
Тихо все. Oдно кладбище
Не пустеет, не молчит.

Поминутно мертвых носят,
И стенания живых
Боязливо бога просят
Упокоить души их!
Поминутно места надо,
И могилы меж собой,
Как испуганное стадо,
Жмутся тесной чередой!

Если ранняя могила
Суждена моей весне —
Ты, кого я так любила,
Чья любовь отрада мне, —
Я молю: не приближайся
К телу Дженни ты своей,
Уст умерших не касайся,
Следуй издали за ней.

И потом оставь селенье!
Уходи куда-нибудь,
Где б ты мог души мученье
Усладить и отдохнуть.
И когда зараза минет,
Посети мой бедный прах;
А Эдмонда не покинет
Дженни даже в небесах!

Председатель

Благодарим, задумчивая Мери,
Благодарим за жалобную песню!
В дни прежние чума такая ж, видно,
Холмы и долы ваши посетила,
И раздавались жалкие стенанья
По берегам потоков и ручьев,
Бегущих ныне весело и мирно
Сквозь дикий рай твоей земли родной;
И мрачный год, в который пало столько
Отважных, добрых и прекрасных жертв,
Едва оставил память о себе
В какой-нибудь простой пастушьей песне,
Унылой и приятной… Hет, ничто
Так не печалит нас среди веселий,
Как томный, сердцем повторенный звук!

Мери

О, если б никогда я не певала
Вне хижины родителей моих!
Они свою любили слушать Мери;
Самой себе я, кажется, внимаю,
Поющей у родимого порога.
Мой голос слаще был в то время: он
Был голосом невинности…

Луиза

Не в моде
Теперь такие песни! Но все ж есть
Еще простые души: рады таять
От женских слез и слепо верят им.
Она уверена, что взор слезливый
Ее неотразим — а если б то же
О смехе думала своем, то, верно,
Все б улыбалась. Вальсингам хвалил
Крикливых северных красавиц: вот
Она и расстоналась. Ненавижу
Волос шотландских этих желтизну.

Председатель

Послушайте: я слышу стук колес!

Едет телега, наполненная мертвыми телами. Негр управляет ею.

Ага! Луизе дурно; в ней, я думал,
По языку судя, мужское сердце.
Но так-то — нежного слабей жестокий,
И страх живет в душе, страстьми томимой!
Брось, Мери, ей воды в лицо. Ей лучше.

Мери

Сестра моей печали и позора,
Приляг на грудь мою.

Луиза
(приходя в чувство)

Ужасный демон
Приснился мне: весь черный, белоглазый….
Он звал меня в свою тележку. В ней
Лежали мертвые — и лепетали
Ужасную, неведомую речь….
Скажите мне: во сне ли это было?
Проехала ль телега?

Молодой человек

Ну, Луиза,
Развеселись — хоть улица вся наша
Безмолвное убежище от смерти,
Приют пиров, ничем невозмутимых,
Но знаешь, эта черная телега
Имеет право всюду разъезжать.
Мы пропускать ее должны! Послушай,
Ты, Вальсингам: для пресеченья споров
И следствий женских обмороков спой
Нам песню, вольную, живую песню,
Не грустию шотландской вдохновенну,
А буйную, вакхическую песнь,
Рожденную за чашею кипящей.

Председатель

Такой не знаю, но спою вам гимн
Я в честь чумы, — я написал его
Прошедшей ночью, как расстались мы.
Мне странная нашла охота к рифмам
Впервые в жизни! Слушайте ж меня:
Охриплый голос мой приличен песне.

Многие

Гимн в честь чумы! послушаем его!
Гимн в честь чумы! прекрасно! bravo! bravo!

Председатель
(поет)

Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, —
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.

*
Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?

*
Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

*
Есть упоение в бою,
И бездны мрачной на краю,
И в разъяренном океане,
Средь грозных волн и бурной тьмы,
И в аравийском урагане,
И в дуновении Чумы.

*
Все, все, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья —
Бессмертья, может быть, залог!
И счастлив тот, кто средь волненья
Их обретать и ведать мог.

*
Итак, — хвала тебе, Чума,
Нам не страшна могилы тьма,
Нас не смутит твое призванье!
Бокалы пеним дружно мы
И девы-розы пьем дыханье, —
Быть может… полное Чумы!

Входит старый священник.

Священник

Безбожный пир, безбожные безумцы!
Вы пиршеством и песнями разврата
Ругаетесь над мрачной тишиной,
Повсюду смертию распространенной!
Средь ужаса плачевных похорон,
Средь бледных лиц молюсь я на кладбище,
А ваши ненавистные восторги
Смущают тишину гробов — и землю
Над мертвыми телами потрясают!
Когда бы стариков и жен моленья
Не освятили общей, смертной ямы, —
Подумать мог бы я, что нынче бесы
Погибший дух безбожника терзают
И в тьму кромешную тащат со смехом.

Несколько голосов

Он мастерски об аде говорит!
Ступай, старик! ступай своей дорогой!

Священник

Я заклинаю вас святою кровью
Спасителя, распятого за нас:
Прервите пир чудовищный, когда
Желаете вы встретить в небесах
Утраченных возлюбленные души.
Ступайте по своим домам!

Председатель

Дома
У нас печальны — юность любит радость.

Священник

Ты ль это, Вальсингам? ты ль самый тот,
Кто три тому недели, на коленях,
Труп матери, рыдая, обнимал
И с воплем бился над ее могилой?
Иль думаешь, она теперь не плачет,
Не плачет горько в самых небесах,
Взирая на пирующего сына,
В пиру разврата, слыша голос твой,
Поющий бешеные песни, между
Мольбы святой и тяжких воздыханий?
Ступай за мной!

Председатель

Зачем приходишь ты
Меня тревожить? Не могу, не должен
Я за тобой идти: я здесь удержан
Отчаяньем, воспоминаньем страшным,
Сознаньем беззаконья моего,
И ужасом той мертвой пустоты,
Которую в моем дому встречаю —
И новостью сих бешеных веселий,
И благодатным ядом этой чаши,
И ласками (прости меня, господь)
Погибшего, но милого созданья…
Тень матери не вызовет меня
Отселе, — поздно, слышу голос твой,
Меня зовущий, — признаю усилья
Меня спасти… старик, иди же с миром;
Но проклят будь, кто за тобой пойдет!

Mногие

Bravo, bravo! достойный председатель!
Вот проповедь тебе! пошел! пошел!

Священник

Матильды чистый дух тебя зовет!

Председатель
(встает)

Клянись же мне, с поднятой к небесам
Увядшей, бледною рукой — оставить
В гробу навек умолкнувшее имя!
О, если б от очей ее бессмертных
Скрыть это зрелище! Меня когда-то
Она считала чистым, гордым, вольным —
И знала рай в объятиях моих…
Где я? Святое чадо света! вижу
Тебя я там, куда мой падший дух
Не досягнет уже…

Женский голос

Он сумасшедший, —
Он бредит о жене похороненной!

Священник

Председатель

Отец мой, ради бога,
Оставь меня!

Священник

Спаси тебя господь!
Прости, мой сын.

Уходит. Пир продолжается. Председатель остается, погруженный в глубокую задумчивость.

История создания

Идея и композиция произведения

Как от проказницы Зимы,
Запремся также от Чумы!
Зажжем огни, нальем бокалы,
Утопим весело умы
И, заварив пиры да балы,
Восславим царствие Чумы.

Однако веселье их скоротечно: один из компании по имени Джаксон умирает.

Сверхзадачей поэта в данном произведении является разрешение проблемы: как (и возможно ли?) человеку сохранить лицо, остаться гуманным в ситуациях, которые с ног на голову переворачивают привычную реальность, пробуждают звериные инстинкты?

Ища ответ на этот экзистенциальный вопрос, Пушкин приходит к выводу, что трагедии, накал страстей и эмоций заставляют человека чувствовать себя живым. Наполняют его жизнь хоть и мнимым, но все же смыслом:

Всё, всё, что гибелью грозит,
Для сердца смертного таит
Неизъяснимы наслажденья,
Бессмертья, может быть, залог…

Конфликт

В стихотворении противостояние идет между греховным, бессознательным (олицетворяет Председатель) и в святым, истинно гуманистическим (священник). Святой отец будто совесть взывает к голосу разума, к чувствам напоминает своему оппоненту о его любимых, ушедших в мир иной, и просит прекратить чумной пир хотя бы в их память. Однако уходит ни с чем:

Художественная ценность

Хоть сюжет и переведен Александром Пушкиным, но костяк произведения сочинен им самим, в том числе и песни героев. Каждая из которых воплощает ту или иную мысль, которую автор хотел донести в теме о жизни, смерти и человечном в человеке.