И горь петро вич золоту сский

Часовой пояс: UTC + 3 часа

Российская газета : Как вы пришли к Гоголю?

Игорь Золотусский : Однажды я устал от каждодневной критической жизни. В какой-то момент мне стало не хватать воздуха. Меня потянуло к капитальной работе. Я вдруг понял, что я просто неуч. Да, я окончил Казанский университет. Ну и что? Нас пичкали Лениным, Сталиным, диаматом, истматом. Мне, наконец, захотелось вкусить настоящей культуры. Почему я взял Гоголя? Мне показалось, что я смогу подойти к нему с литературной точки зрения, с точки зрения стиля, присутствия Гофмана, какой-то иной реальности. Но когда я ближе подошел к нему, меня захватила история его души.

Меня захватила эпоха, которой я не знал. Я стал читать журналы, газеты тех лет. Я стал по-настоящему образовываться. Передо мной раскинулось безбрежное поле русской литературы. Это было счастливейшее время моей жизни. Но главное, я полюбил Гоголя как человека. Это чувство может казаться непрофессиональным, но я убежден: когда пишешь биографическую вещь, героя надо просто любить, иначе ничего не получится.

Мне захотелось Гоголя защитить. Ведь Гоголя раннего отделяли от Гоголя позднего, говорили, что он заблудился, чуть ли не с ума сошел.

РГ : Так считали не только коммунисты, но и Набоков.

Золотусский : Гоголь притягивал меня неодолимо, как черная звезда летчиков в одном американском фильме. Его портреты висели в моей комнате. Меня ревновали к нему мама и жена. В конце концов я на этом надорвался. У меня пошла кровь из желудка. Потом все, что я написал, я выбросил. Я потонул в этом океане фактов, о которых раньше не знал. Я написал пятнадцать листов, и все это оказалось детским лепетом, самой настоящей графоманией. Это была болезнь, но счастливая болезнь. Настоящий роман с Гоголем. Гоголь подвел меня к тому взгляду на жизнь, которого я и сейчас придерживаюсь.

В конце концов я все-таки написал огромную книгу, которую моя жена нещадно сократила.

РГ : Сейчас вышло уже пятое ее издание.

Золотусский : Это главное дело моей жизни, и я счастлив, что его завершил.

РГ : Вам никогда не хотелось написать о ком-то еще?

Золотусский : Есть два героя. Это Лермонтов и Лесков. Но хватит ли меня на это?

РГ : Недавно вы стали председателем новорожденного Гоголевского фонда. Каковы его задачи?

Золотусский : Прежде всего создание музея Гоголя в Москве. Ведь музея фактически не существует. Победили амбиции директора библиотеки имени Гоголя на Никитском бульваре и коммерческих структур, которые занимают соседнее здание. Вторая задача - это воссоздание первоначального облика могилы Гоголя. Гоголь сначала был похоронен в Свято-Даниловом монастыре, на его могиле стояли Голгофа и Крест. Надо выполнить волю Гоголя, которая записана в "Выбранных местах из переписки с друзьями": "Не ставьте надо мной никакого памятника, христианина недостойного".

РГ : Зачем его прах перенесли на Новодевичье?

Золотусский : В 1931 году Даниловский монастырь был превращен в тот самый детский приют, о котором я рассказал. Детский приемник-распределитель ГУЛАГа НКВД. Монахов выгнали, кельи уничтожили, на окнах появились решетки, у ворот охрана, поверх стен колючая проволока. Фактически это была детская тюрьма, куда собирали беспризорников, детей войны или детей "врагов народа". Оттуда их распределяли: кого в колонию, кого в детский дом. Просуществовал этот приемник до середины 80-х годов. Кладбище было уничтожено, и надо было известные могилы перенести на Новодевичье. Тогда же из Симонова монастыря перенесли могилу Дмитрия Веневитинова. Но у меня есть документ, где сказано, что все кости положили в один гроб, а потом уже расставили памятники. Я об этом говорил публично по телевидению, когда мы встречались с Зиновием Гердтом.

Сохранились записки советского писателя Владимира Лидина, которые опубликовал Никита Михалков в "Российском архиве". Но я и до этого знал, что Лидин отрезал кусок сюртука Гоголя и переплел в него "Мертвые души".

РГ : Что вы думаете о легенде, будто Гоголь перевернулся в гробу?

Золотусский : Гроб поднимали с большой глубины. Он находился не просто в земле, а в гроте, который уходил вбок. Пока они его нашли, пока подняли, естественно, там все перевернулось. Лидин держал наготове "Лейку" и хотел сфотографировать прах, но уже наступили сумерки, и он не сумел.

РГ : Раз мы коснулись мистики. Когда-то вы достаточно нетрадиционно писали о "Мастере и Маргарите" Булгакова. Скоро будет показан сериал по роману режиссера Владимира Бортко. Вы верите, что эта экранизация, кажется, пятая по счету, будет наконец удачной?

Золотусский : Я не разделяю восторга нашей интеллигенции по поводу этого романа. Главной книгой Булгакова я считаю "Белую гвардию". А "Мастер и Маргарита" - это большой советский фельетон. И потом идея, что зло можно победить только с помощью зла, меня совсем не устраивает. Что остается в романе? Только любовь. Но Маргарита - ведьма. На этом романе лежит густой слой того, что о нем написано и придумано. Я не уверен, что Владимир Бортко, хотя это прекрасный режиссер, сможет свободно подойти к роману. Он вынужден будет удовлетворить интеллигентские стремления видеть в Булгакове то, что не является в нем самым сильным. Булгаков сам это чувствовал. Он говорил: "Я буду наказан за этот роман".

РГ : Когда весной вам вручали премию Александра Солженицына, вы произнесли речь, в которой сказали, что ваш приход в критику связан с трагической судьбой вашего отца и местью за него. Поэтому одна из ваших ранних статей называлась "Рапира Гамлета"?

Золотусский : Это связано не только с отцом, но и с матерью. Четыре месяца спустя после ареста отца арестовали и мою маму. Поэтому чувство обиды, перерастающее в чувство мести, стояло за обеими фигурами.

РГ : Кем был ваш отец?

Золотусский : Крупным разведчиком. Еще ребенком я дважды пересек Атлантический океан.

РГ : В каком году это было?

Золотусский : 1933-1934 годы. В 33-м году отец был в Германии. Как-то в отделе прессы внешней разведки мне показали тогдашние паспорта отца - огромное количество паспортов! В частности, у него была фамилия Буковский. Другой раз он взял фамилию своего старого друга большевика Сойфера. И так далее. Когда горел Рейхстаг, я с отцом ехал в машине с Восточного вокзала Берлина в гостиницу. Мы оказались возле пожара, и штурмовики нас остановили. У отца был фальшивый американский паспорт. В машине сидел ребенок (я), и было много коробок с американскими наклейками. Согласно легенде, отец был американским коммерсантом. Нас отпустили. Они не хотели связываться с американцами. Но представьте себе, если бы отца разоблачили. Не нужен был бы Димитров.

После этого мы оказались в Париже, оттуда через Марсель отец отправился в Америку и взял нас матерью с собой. В Америке мы узнали про убийство Кирова. В Америке жили два моих дяди и моя тетя. Они были евреи и эмигрировали из России еще до революции. Тогда отец тоже уехал с ними, некоторое время жил в Америке, работал на заводе Форда. Но когда случилась революция, он вернулся в Россию.

РГ : Что было дальше?

Золотусский : В 1936 мы вернулись через Финляндию в СССР. Отца исключили из партии и в 1937 году арестовали. Это происходило при мне на 2-й Мещанской улице, сейчас улица Щепкина. Нас с матерью выбросили из квартиры, поселили в какой-то угол. В начале войны арестовали мать, меня отвезли в Даниловский монастырь, где тогда был детский приемник ГУЛАГа НКВД.

С этого момента во мне начинает нарастать чувство обиды и, не скрою, мести. Когда кастелянша походя кинула мне, что мои родители "враги народа", я схватил со стола чернильницу и бросил ей в голову. Если бы попал, то, возможно, убил бы.

РГ : Куда вас распределили?

Золотусский : В образцовый московский детдом макаренковского типа на станции Барыбино Павелецкой дороги. Директором там был тот человек, который в "Педагогической поэме" назван Карабановым. Незадолго до моего появления его сняли с работы за то, что он жестоко избивал детей. Если кого-то из них ловили на краже овощей с интернатовского огорода, он заводил его в свой кабинет, ставил перед ним ведро огурцов, говорил: "Жри". Когда ребенок начинал давиться, избивал его ногами. В детдоме при загадочных обстоятельствах погиб его сын, и он стал просто зверем, считая, что сына убили детдомовцы.

Мой отец работал ссыльным в Севжердорлаге, между Котласом и Воркутой. У него в паспорте стояла цифра 39. То есть 39 областных городов ему были запрещены. Попадется - новый арест. Каким-то чудом отец вывез меня к себе. У него была новая семья.

Мы трудно жили. И тогда чувство мести переросло во мне в желание кем-то стать, что-то сделать, может быть, даже прославиться. В конце концов это вылилось в то, что я получил серебряную медаль в школе, которую с медалью окончил Владимир Ленин.

РГ : Как вы пришли к литературе?

Золотусский : У нас был замечательный педагог Михаил Павлович Черненко. Старый интеллигент, окончил Петербургский университет, знал несколько языков. Он был знаком с Экзюпери. Экзюпери приезжал в Воронеж на наши заводы, где делали самолеты. Михаил Павлович рассказывал, что Экзюпери никак не мог заснуть в командирской комнате, потому что на него со стен и потолка падали клопы. Было лето, он попросил вынести его кровать на летное поле и там замечательно выспался.

Михаил Павлович был человек тихий, выпивающий. В городе его очень уважали, потому что был образованнее всех. Он рецензировал все выпускные сочинения по литературе. Когда я впервые отвечал перед ним урок, он сам преподнес мне урок. "Вы, Золотусский, не говорите, а изрекаете". Я это навсегда запомнил. Потом я стал одним из его любимых учеников. Он сказал мне: "Вы должны все предметы сдать на "пять" и получить медаль". И я сделал это. Но дирекция школы была против того, чтобы давать мне медаль. Ведь я сын "врагов народа". Тогда Михаил Павлович пригрозил, что занизит баллы другим ученикам. Так я стал медалистом, и мое имя появилось на мраморной доске вместе с Лениным. Медаль мне вручали в областном театре. Отец сидел там и плакал.

После университета мне предложили остаться в аспирантуре, но я распределился под Хабаровск школьным учителем.

РГ : Вы были хорошим учителем?

Золотусский : Я быстро вошел в конфликт с директором, с учебником и, что самое печальное, с детьми. Я требовал от шестиклассников, чтобы они самостоятельно мыслили, был довольно жесток с ними. Во мне не была изжита детдомовская безжалостность. Школьники даже стреляли в меня ночью через окно. Сейчас я сожалею о своем педагогическом опыте. Хотя старшеклассники меня любили. Мы с ними запирались, читали вслух "Гамлета".

Из школы я перешел в хабаровскую молодежную газету. Стал пописывать и попал на семинар в Переделкино. Корней Чуковский прочитал мою статью "Рапира Гамлета", был восхищен, сказал мне, что хочет перевести ее на английский язык. Он посоветовал мне бросить все и заниматься только литературой. Так начался мой литературный путь.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Ну, в отличие от ненормального казино, у нас вполне нормальное казино, потому что у нас свободный вход, и вы не можете ничего проиграть, а только выиграть. Книги, связанные с Н.В. Гоголем, да ещё с автографами авторов. Вот это и есть настоящее казино.

М. ПЕШКОВА: И не только книги, но и аудио-книги, обратите внимание. У нас сегодня на столе в казино так же произведения юбиляра.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да, сейчас будем… Юбиляр кто?

М. ПЕШКОВА: Конечно Гоголь.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Понятно. Я хочу сначала поздравить Игоря Петровича Золотусского, потому что 7 изданий в серии ЖЗЛ, по-моему, это рекорд, это Книга Гиннеса. Семь изданий одной и той же биографии, по-моему, это безумие.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Спасибо.

А. ВЕНЕДИКТОВ: И конечно, Юрий Владимирович Манн, который, я не знаю, сколько, Вы лет 65 занимаетесь Гоголем.

Ю. МАНН: С 1952г ода.

Ю. МАНН: Это требует пояснения. Бесспорно. Дело в том, что, я начну немножко издалека. Гоголь высоко ценил украинскую культуру и во многом она повлияла на него. Особенно украинское барокко, фольклор. Гоголь очень ценил, он говорил сам, что в его сердце, я немножко сокращаю, слились украинская и русская стихия.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы знаете, я, по-моему, прочитал в своё время, правда, это было совсем давно, могу перепутать, у Вас, я обращаюсь к Игорю Петровичу Золотусскому, что там дедушка Гоголя писал про себя, как про поляка, что в душе он поляк. То есть, там всего намешено было много.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Польская кровь была.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я даже не про кровь. Кровь разная намешана, про самоощущение человека.

Ю. МАНН: Я продолжу. Оба народа щедро одарены богом. Так он считал. Так он полагал. Вместе с тем Гоголь по приезду в Петербург, писал домой, что здесь всех так интересует украинская стихия. И конечно, всё малороссийское, украинская стихия определённым образом отпечаталось в гоголевском творчестве. Надо учитывать другое, что эта стихия входит как органическая часть в более широкую палитру гоголевских красок. Она взаимодействует с другими традициями, прежде всего, конечно, с русской традицией. Она входит в оправу, в широкую оправу. И когда Гоголя пытаются свести к определённой одной тенденции, то тем самым обедняют, обесцвечивают его богатую творческую манеру.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы меня извините, ради бога. Мне кажется, что если писатель пишет на каком-то языке, он и есть тот писатель. Если Гоголь пишет на русском языке, он русский писатель.

Ю. МАНН: Это не совсем так. Бывали случаи, когда писатель писал на другом языке, и считался национальным писателем. С Гоголем другое дело. Очень важна самоориентация. Гоголь ориентировался на русскую литературную традицию. Он считал себя продолжателем таких писателей, как Жуковский.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Никто же не спорит, что он русский писатель. Меня напряг вопрос о переводе. История в том, что… Я понимаю, что и Шекспир в подлиннике звучит хуже, чем у Пастернака. Есть такая шутка, во всяком случае.

Ю. МАНН: Конечно, переводчиком Гоголя на украинский язык должен быть гениальный человек, я надеюсь, что такие люди на Украине есть, выскажу такое предположение. Но дело не только в этом. Дело в том, что украинская стихия составляет один слой в глубоком многослойном гоголевском художественном мире. Когда всё переводится на украинский язык, то общая картина приобретает одноцветность, и обедняется. То, что делают сейчас некоторые литераторы на Украине, к сожалению, сходно с тем, что делали при жизни Гоголя. Вот Прокопович, например. Он украизм уничтожал.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Так это просто плохие переводчики, излагатели, неправильные. Те, кто плохо переводит неважно кого.

Ю. МАНН: Нет, тут речь идёт о другом. Все эти украинские изречения заменял на русские выражения. Мы теперь делаем наоборот.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Плохо.

Ю. МАНН: Мы плохо делаем?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет, они плохо делают.

Ю. МАНН: Бог им судья. Мы делаем наоборот. Мы восстанавливаем украинские речения, всё, связанное с украинизмами, чтобы представить это всё богатство в гоголевской палитре. Те, кто вытравляет сейчас русское начало, они делают тоже самое, что делал Прокопович.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Но это не вопрос языка, это вопрос конкретных людей, согласитесь, Юрий Владимирович.

Ю. МАНН: Конкретные люди имеют дело с конкретными произведениями, так что это вопрос не только про конкретных людей, это вопрос про конкретных людей и всего творчества писателя.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Можно переводить Гоголя на украинский язык так, чтобы он не потерял всего многоцветия или нельзя?

Ю. МАНН: Я думаю, что, всё-таки, постановка вопроса не совсем правильная.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я иду из Вашего интервью.

Ю. МАНН: Я не знаю, чего там понаписали, но переводить Гоголя на украинский язык – это заведомо рискованное дело. Потому что украинская стихия, ещё раз хочу сказать, она взаимодействует с другими, прежде всего – с русской стихией. Когда вы переводите на украинский язык, вы это взаимодействие уничтожаете.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Что же делать людям, которые хотят на своём языке читать Гоголя, на албанском, украинской, сербском, польском, немецком, французском. Не бывают же языки первого сорта или второго.

Ю. МАНН: Дело в том, что бывают родственные языки и далёкие. Переводить Гоголя на языки другой группы гораздо более благодарное дело, потому что в данном случае сохраняется многоликость палитры.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Можно Бальзака на итальянский перевести, одной группы?

Ю. МАНН: Можно. Но это не перевод русского на украинский.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Хорошо. У Вас есть своя точка зрения?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: У меня есть точка зрения совершенно противоположное.

А. ВЕНЕДИКТОВ: А то мы пилим, пилим Гоголя.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Это у нас Пушкин эфиопский писатель окажется.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: И Гоголь думал в масштабе всей России, в которую входил а Украина.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Тогда Малороссия.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Не надо пилить. Кто на каком хочет, на таком и читает. В этой связи у меня к Вам же вопрос, Юрий Владимирович по поводу издания Гоголя, по поводу академического издания Гоголя. Планируется ли издать переписку?

Ю. МАНН: Планируется издать не только переписку, которая, кстати, издавалась.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Частично.

Ю. МАНН: Нет, не частично. Это было большое заблуждение. Гоголевская переписка издавалась полностью. Были купюры, но это в старое время. Издавалось полностью. Планируется издать не только переписку, но и вообще всё, что написано Гоголем. Я принёс с собой том. К сожалению, я не могу показать слушателям.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы мне покажите, я им расскажу.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Кстати, всё-таки, не вся переписка. Письмо Николаю I, которое напечатано сейчас в двухтомнике, посвящённому Николаю I, не было опубликовано в полном собрании.

Ю. МАНН: Я не говорю о нашем полном собрании, я говорю о старых изданиях. Вот этот том.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Можно посмотрю?

Ю. МАНН: Да, конечно.

Ю. МАНН: Отвечаю на Ваш вопрос. Не только переписка будет полностью опубликована, но вообще все сочинения Гоголя, всё, написанное его рукой, в том числе и незаконченное, в том числе и варианты. В том числе произведения, переписанные у других авторов. Если они несут какой-то отпечаток гоголевской мысли и чувства.

Ю. МАНН: Да. Великое дело.

А. ВЕНЕДИКТОВ: В этой связи я хотел бы задать Вам такой вопрос. Я думаю, что наши слушатели меня одобрят. Скажите пожалуйста, если бы Вас спросили в Министерстве образования, какое произведение Гоголя для подростков, давайте скажем – 14-16 лет, обязательно надо, извините за слово – изучать или проходить. Обязательно надо знакомить и разбирать подросткам 14-16 лет, что Гоголь, мимо чего нельзя пройти. Что Вы думаете?

Ю. МАНН: Ответ должен быть, как принято говорить, однозначный? Только одно произведение?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Нет. С учётом школьной программы.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я передам Фурсенко ровно завтра. А Вы что скажете, Игорь Петрович?

А. ВЕНЕДИКТОВ: В истории России 1833 год – это ничто. Я пытаюсь вспомнить, что случилось в 1833 году. Ничего.

Ю. МАНН: В 1830 году, это холерные бунты. Таких событий было много. Конечно, на него сильнейшее впечатление произвела смерть Пушкина. Как бы сейчас ни умаляли взаимоотношения этих двух гигантов.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Я сейчас тоже поумаляю немножко.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Это очень интересный взгляд, что в основном это личное, то, что не общественное, как бывало, восстание декабристов, не на него, на кого-то, переломило. А вот незнакомка, Анна Виельгорская.

М. ПЕШКОВА: Сердечные дела.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Можно Игорю Петровичу тот же вопрос?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Я думаю, что не было события, которое бы сделало Гоголя другим человеком.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Но Гоголь же разный.

А. ВЕНЕДИКТОВ: И он это уже сознавал?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Да. Он это сознавал прекрасно. Пушкин, кстати, этого не понял. А он сознавал.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы согласны, Юрий Владимирович?

Ю. МАНН: Я согласен с тем, что смерть Пушкина произвела на Гоголя большое впечатление.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Ему пришлось взвалить на себя всю тяжесть русской литературы, ответственность.

Ю. МАНН: Относительно такого переживания, Гоголь должен был…

А. ВЕНЕДИКТОВ: Он остался один.

Ю. МАНН: Ну, не совсем один. Всё-таки, были вокруг него писатели. Но он осознавал свою исключительность. Это правильно. Но эту исключительность он не переживал в том смысле, что он должен сделать то, что никто другой не может сделать.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вот это то же самое другими словами.

Ю. МАНН: Не совсем то же самое. Потому что ту миссию, которую выполнял Гоголь, при всём почитании, причём, великим поклонением перед Пушкиным, он не считал способным выполнить.

А. ВЕНЕДИКТОВ: О, как интересно.

Ю. МАНН: Гоголь в этом смысле единственный.

М. ПЕШКОВА: А потому что юбилей!

А. ВЕНЕДИКТОВ: Юрий Владимирович Манн и Игорь Петрович Золотусский.

Ю. МАНН: Нет, Вы не правы.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Докажите.

Ю. МАНН: Вы неправы в том, что это миф.

Ю. МАНН: Да, набросок тоже есть пушкинский. Но подсказка, если употреблять школьные выражения, устная.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Его принимали.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Чёрт его знает.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Молодцы пацаны.

Никакого обмана, скажем мягко, тут не было.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вопрос не в обмане.

Ю. МАНН: Другое дело, я об этом говорил, что воплощение и того, и другого сюжета, гоголевское, конечно. Сугубо гоголевское, оригинальное. И под пером Пушкина всё бы приобрело другое выражение.

Ю. МАНН: Гоголь исходил не из наших школьных нравов и не употреблял соответствующие выражения. Он говорил о подсказке сюжета. Не имея в виду ничего плохого и ничего зазорного с точки зрения обучения. Не имея в виду тут, конечно, меньше всего он думал о том, что он послушно выполнит волю великого своего друга.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Игорь Петрович.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Во-первых, он не был другом, Пушкин Гоголю. Никогда абсолютно. Это легенды. Пушкин был аристократ. Когда в 1831 году летом они жили, Гоголь в Павловске, где он обучал несчастного больного сына княгини Васильчиковой, а Пушкин жил в Царском селе, то Пушкин прогуливался по дорожкам Царского села рядом с императором и императрицей, а Гоголь был туда не допущен. Он был провинциал, он был совершенно из другого круга человек. Поэтому дружбы с Пушкиным никогда не было.

А. ВЕНЕДИКТОВ: А как они общались?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Пушкин был щедр к нему, действительно, он его поддержал, он его печатал. Но в выбранных местах из переписки с друзьями Гоголь написал, что надо разбить этот очерченный Пушкиным колдовской круг. И выйти за пределы его. Понимаете? Что он имел в виду? Он имел в виду, когда искусство самодостаточно, не нуждается ни в каких объяснениях, Гоголь выходит за пределы этого круга, начинает объясняться с читателем, ставя себя с ним на одну ногу. Это беспрецедентный случай в истории русской литературы по откровенности. Гоголь прежде всего обращает суровый взгляд на самого себя, а не на кого-то вне себя.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вы согласны, что история дружбы, возьмём слово дружба, это скорее такой литературный диалог, может быть, причём, заочный, не адресованный друг другу, нежели личная дружба.

Ю. МАНН: Я, конечно, согласен с тем, что другом в нашем понимании слова, в интимном понимании слова, не было. Пушкин не делился с Гоголем своими обстоятельствами личными. С Вяземским – да, а с Гоголем нет. Но я говорю о другом совершенно. О творческом созвучии, творческой близости.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Этому никто не возражал.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Очень разные гении.

Ю. МАНН: Конечно разные. А какие гении одинаковые?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Потому они и гении.

Ю. МАНН: Как трёхчастный трёхтомник.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Он не встречался, он видел его.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Нет, он не покушался на это.

А. ВЕНЕДИКТОВ: В чём здесь?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Вообще, интересно.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Сложно, но интересно.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Николаем.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: К постановке, да. Под покровительством Николая. Потому что Жуковский и Виельгорский прочитали ему эту пьесу.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Вслух? Была читка?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Да. Была читка. И он разрешил. В течение двух дней, казалось бы, самая злая комедия русской литературы была разрешена к постановке. Причём, на премьере был Николай со всей своей семьёй. При этом, как они поднимались в театр, там ведь лестница есть, в Александрийском. Они по одной лестнице поднимались, потому что в то время у царя не было отдельного входа в ложу.

А. ВЕНЕДИКТОВ: А, ну да! Юрий Владимирович, пожалуйста, Вы.

Ю. МАНН: Да, это конечно, отношение Николая и Гоголя в нашей литературе, особенно учебной, представлено в высшей степени неправильно, однобоко. Безусловно, Николай испытывал к Гоголю определённый интерес. Надо сказать, что интерес многообразный. Николаю очень нравились гоголевские остроты, он даже повторял некоторые из них, разыгрывал мотивы на этот счёт. Например, Бобчинский. Это всё так. Но, кроме того, он видел в гоголевской комедии определённый политический шаг. С точки зрения Николая преступления неважные, мелкие, это не то, что мы сейчас называем коррупцией. Подумаешь, какие-то взятки борзыми щенками!

Все трепещут перед законом, перед государем, и наконец, всё кончается, с точки зрения Николая, хорошо. По приказу царя объявляется настоящий ревизор, который всех их…

А. ВЕНЕДИКТОВ: Какое-то извращённое понимание комедии. Николай Павлович тут недопонял. Вы придерживаетесь точки зрения, что он недопонял?

Ю. МАНН: Я считаю, что он по-своему понял, и имел основания для такого понимания. Собственно, никто не требует от Николая, чтобы он понимал всей глубины философской.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Это всё равно сатира на весь строй!

А. ВЕНЕДИКТОВ: Серьёзно, да?

Ю. МАНН: А почему Гогиль. Было несколько Гогилей, генералов.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Привык.

Ю. МАНН: Не только привык. Более важные персоны, чем писатель.

А. ВЕНЕДИКТОВ: А вот Игорь Петрович, пока Вы говорили, хорошо не телевидение, он мотал головой по поводу Николая Павловича. С чем Вы не согласились?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Я думаю, что абсолютно по другой причине Николай разрешил эту пьесу, и поступил очень умно, потому что он поднял своё имя высоко.

А. ВЕНЕДИКТОВ: А ему это надо было?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Конечно, надо было.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Он и так государь.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Надо было. А как же! Вы понимаете, всегда великий правитель покровительствует искусствам. И вдруг он разрешает такую… даже посильнее, чем фонвизинскую комедию. Это очень высоко оценивается в русском обществе и за рубежом.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Да. Он сказал, что мне больше всех досталось в этой пьесе, кстати сказать.

Ю. МАНН: С этим спорить не приходится. Николай действительно думал о своей репутации.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Он был умный человек.

Ю. МАНН: Дело в том, что Николай, и старые историки справедливо говорят о том, что Николай в определённой степени, это будет звучать очень резко и анахронистично, но это так. Он пытался построить в России то, что потом стали называть правовым государством. То есть, точное выполнение законов, точное разделение властей. И в этом смысле Гоголя он рассматривал, как своего союзника.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Но вы знаете, я с детства помню этот знаменитый мартиролог, который составил Натан Яковлевич Эйдельман, русский литератор и при Николае, от Пушкина до Шевченко. И я не могу согласиться, если даже этот мартиролог был односторонним, не могу согласиться, на взгляд Николая, я бы сказал скорее, как на такого, ну… не покровителя искусств, но человека, который об этом заботился. Я бы скорее сказал, что он точно, наверное, может быть, понимал, где можно что-то допустить, как с Гоголем, а где нельзя допустить, как с Шевченко, с другим украинцем.

Ю. МАНН: Именно поэтому он считал, что с Гоголем можно допустить, не чувствовал, не понимал всей глубины философской, политической, этого произведения. Он рассматривал это как определённый случай в маленьком городе, уездном городе, происходят некие безобразия. Но всё в конце-концов уладится.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: А вы знаете, что Николай давал взятку начальнику своего караула.

А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Чтобы тот не спал во время дежурства.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Это что-то Вы такое, честное слово…

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Вот такой случай.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Мне просто кажется…

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Такая была жизнь.

Ю. МАНН: Между прочим, Николай был человеком с юмором.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Можно задать вопрос обратный. Мы говорили о Пушкине и Гоголе, сказали Николай I, Гоголь. А Гоголь к самому Николаю, не к власти, о которой он писал в конце жизни, а к Николаю он как относился? Это известно?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Если судить по его письмам, обращённым непосредственно к Николаю, или передаваемым через влиятельных лиц, то он относился к нему восторженно.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Именно восторженно?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Да. Если судить по письмам.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Это письма Николаю?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Юрий Владимирович, Вы что по этому поводу скажете?

Ю. МАНН: Я думаю, что Гоголь, безусловно, относился не восторженно, но относился, как мы говорим, положительно, безусловно. Но при этом для него Николай был воплощением определённой должности.

А. ВЕНЕДИКТОВ: То есть, как функция.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Ох, как хотелось бы Вам верить!

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Вы знаете, в выбранных местах из переписки с друзьями, он пишет, что царь только тогда выполнит должность свою, имея в виду Николая, конечно, другого царя не было… когда будет походить на кормщика небесного. Вам понятно это, на кого?

А. ВЕНЕДИКТОВ: Да.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Кстати сказать, эта книга не пришлась по душе при дворе.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Не пришлась, да?

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Обычно, когда дарили книги царскому дому, то вручался автору бриллиантовый перстень, который стоил 800 рублей. Гоголю не вручили за эту книгу. И пять глав были изъяты.

Ю. МАНН: Но изъяты цензорами.

И. ЗОЛОТУССКИЙ: Когда царю указывают, на кого он должен быть похож, ему это не нравится.

М. ПЕШКОВА: Непременно.

Ю. МАНН: Гоголь сам сказал.

А. ВЕНЕДИКТОВ: Но так это же надо помнить!

Читайте также:

• В сериале крепостная сифилисом заразилась какая героиня
• Когда от сифилиса болят суставы
• Гемоглобин и тромбоциты при вич
• Если у меня вич могу я не предохроняться
• Льготы для вич инфицированных в казахстане