Когда смирнов сказал что вич нет

В соцсетях активно обсуждают ролик, где священник Димитрий Смирнов говорит, что ВИЧ не существует. По его словам, он побывал на конференции, куда "с четырёх континентов приехали врачи". Речь шла о том, что "ВИЧа нет", "нет на свете ни одного человека, который бы видел вирус иммунодефицита".

— Если у человека обнаружат маркер этого псевдо-ВИЧ, то ему предлагают лечение, — говорит священник. — Лечение такими препаратами, которые окончательно убивают его иммунную систему, а в результате этого лечения человек может заболеть СПИДом. Поэтому самый простой способ — это вообще об этом забыть и никогда не сдавать на ВИЧ и СПИД анализы.

Это интервью было показано на телеканале "Спас" ещё в 2008 году. Но запись нашла, посмотрела и разместила у себя на странице в социальной сети жительница Тюмени, трёхлетняя дочь которой имеет ВИЧ-положительный статус. Мать решила отказаться от лечения дочери. В результате девочка с тяжелейшими осложнениями сейчас находится на грани смерти от СПИДа. Об этом ранее рассказывал Лайф.

За ребёнка уже вступились общественные активисты. Чтобы спасти девочку, фонд "СПИД. Центр" направил обращение уполномоченному по правам ребёнка в России Анне Кузнецовой. Но, успеет ли прийти помощь, пока не известно.

Лайф запросил официальную позицию Церкви по вопросу ВИЧ.

— Церковь признаёт существование ВИЧ/СПИДа, — сказал Лайфу Василий Рулинский, пресс-секретарь отдела по церковной благотворительности и социальному служению РПЦ. — В 2009 году была принята Концепция участия Русской православной церкви в борьбе с распространением ВИЧ/СПИДа и работе с людьми, живущими с ВИЧ/СПИДом. В мае 2016 года Святейший Патриарх Кирилл выступил со специальным посланием по случаю Дня памяти людей, умерших от СПИДа. В этом послании Святейший Патриарх призвал не осуждать людей, живущих с ВИЧ.

Он также уточнил, что на сегодняшний день действует более 70 церковных центров реабилитации, где получают помощь более 100 ВИЧ-инфицированных.

Позицию Дмитрия Смирнова по вопросу ВИЧ в РПЦ комментировать не стали.

"Презерватив — это мужской аборт!"

Священники, да и просто верующие, по другим вопросам, связанным с медициной и здоровьем, также порой высказываются резко.

В ноябре 2016 года российская компания "Бергус", которая производит презервативы Torex и "Гладиатор", заявила о расширении производства. Новый завод планировалось разместить на базе бывшего кирпичного завода в посёлке Боголюбово во Владимирской области. Кроме презервативов там должны были производиться детские подгузники, лейкопластыри и резиновые перчатки.

Но такая идея не понравилась прихожанам женского монастыря, расположенного в Боголюбове. Они назвали планы компании "позорным начинанием", а сами презервативы — средством для мужского аборта. Верующие написали письмо патриарху Кириллу, губернатору Владимирской области Светлане Орловой, генеральному прокурору с требованием остановить строительство.

Мнение по поводу конфликта выразили и представители Церкви. В частности, духовник общественного движения "За веру и Отечество" иеромонах Никон (Левачев-Белавенец), как сообщают СМИ, заявил, что фабрики по производству "таких специфических предметов размещать вблизи каких-то храмовых или монастырских объектов, мягко говоря, очень неуместно".

Протесты верующих сыграли свою роль. Производственная линия презервативов из Боголюбова будет переведена во Владимир к 2018 году. Впрочем, в компании "Бергус" никто не чувствует себя в проигрыше. Как сказал представитель компании Павел Спичаков, протесты верующих оказались отличной рекламой.

Протоиерей Всеволод Чаплин, который ранее был председателем Синодального совета по взаимоотношениям Церкви и общества, так высказался об официальной позиции РПЦ по поводу презервативов.

— К использованию презервативов Церковь относится более мягко, чем к абортивным контрацептивам, которые разрушают уже зачатый эмбрион, но тем не менее их использование не приветствуется, даже супругами, — сказал он. — В любом случае отказ супругов от зачатия детей воспринимается как явление печальное. Презерватив очень часто воспринимается в обществе как символ разврата и нежелания иметь детей и заключать брак. Конечно, верующие воспринимают презервативы и сам их вид как нечто противоречащее идеалу крепкой семьи. Общим лекарством от венерических болезней является целомудрие и верность.

Директор федерального центра СПИД Вадим Покровский считает такую позицию опасной для здоровья.

— Конечно, мы приветствуем культ моногамной семьи и отсутствие добрачных связей как один из методов профилактики ВИЧ-инфекции, но, к сожалению, он далёк от реальности, — сказал он. — Здесь сталкиваются догматические и гуманистические понятия. Есть много женщин, которые заражаются ВИЧ от своего мужа, первого партнёра, в том числе если они венчаны в церкви. К сожалению, сложно узнать, какой образ жизни человек вёл до тех пор, пока не пришёл к Богу.

Дети из пробирки — это не Божий промысел

Представители Церкви негативно высказываются и по поводу ЭКО (экстракорпорального оплодотворения).

— Корень проблемы в том, что современные люди пытаются взять под контроль все стороны своей жизни и подчинить её своим эгоистическим желаниям: если хочу ребёнка, то пойду на всё — на ЭКО, на суррогатное материнство… Не хочу — сделаю, чтоб ребёнка не было: либо с помощью средств предохранения, либо с помощью аборта. Но ведь ясно, что есть некий Божий промысел о человеке и он узнаётся из обстоятельств нашей жизни. Нужно быть самим собой и принимать тот крест, который Бог нам даёт, — говорил ранее епископ Пантелеимон.

По мнению епископа, если Бог не послал женщине детей, то можно усыновить сироту и окружить его любовью.

Как пояснил Всеволод Чаплин, официальная позиция РПЦ мягче, чем мнение эпископа. ЭКО считается приемлемым, если используются половые клетки мужа, а не неизвестного донора спермы. И если при этом не заготавливаются избыточные эмбрионы, которые потом уничтожаются.

Вскрытие не под запретом

Как рассказывал Лайф, многие верующие, если умирает близкий человек, отказываются дать согласие на вскрытие тела — и потом не могут даже получить свидетельство о смерти, потому что в медицине свои правила и вскрытие в некоторых случаях является обязательным.

— К вскрытию Церковь относится достаточно спокойно, — сказал Всеволод Чаплин. — Есть религии, где вскрытие не допускается в принципе. В православии такого запрета нет. Особенно если это важно для установления правды в сложных случаях, когда есть подозрения на неестественную смерть или врачебную ошибку.

Он уточнил, что производиться вскрытие должно так, чтобы врачи с почтением относились к телу усопшего, которое является "объектом благоговейного отношения в православной традиции".

Социологи считают, что большинство россиян не слишком внимательно прислушиваются к словам церковных деятелей.

— У нас вера очень слабая на Руси, — говорит старший научный сотрудник Института социологии Р АН Леонтий Бызов. — В основном люди обращаются в церковь для совершения ритуала, то есть потому что так принято. Им кажется, что они сделали какое-то важное для себя дело. Они не слишком прислушиваются к тому, что говорит священник. И в принципе им всё равно — один священник, другой священник. Исключения составляют приходы, где постоянные прихожане, особенно в маленьких городах по углам нашей страны. Батюшка пользуется авторитетом, он в центре общества, вокруг него собираются люди.

Впрочем, врачей настораживают любые противоречащие науке высказывания по поводу их дела.

— Я, к счастью, не встречала таких пациентов, которые были бы так подвержены влиянию Церкви. И вообще, такие люди в принципе редко обращаются к врачу. Но если бы я столкнулась с отказом от лечения по каким-то религиозным соображениям, то я бы постаралась максимально подробно объяснить, какие могут быть последствия. Те священники, которые делают какие-то заявления относительно болезней, тем более ВИЧ, они далеки и от медицины, и от народа. ВИЧ — давно доказанное заболевание, и люди, которые принимают лечение, могут жить долго и успешно. Убеждать людей отказываться от лечения и не сдавать анализы — это просто преступление.

В нашей стране более 12 тыс. ВИЧ-положительных детей. Многие из них живут в семьях, в том числе приемных. Но если из факта усыновления сейчас всё чаще не делают тайну, то диагноз родители стараются сообщить ребенку как можно позже, хотя ВОЗ рекомендует это делать в период от 6 до 12 лет. Усыновители боятся, что маленький ребенок расскажет кому-нибудь о своей болезни, и тогда с непониманием, осуждением и необоснованными страхами может столкнуться вся его семья. Современный уровень медицины позволяет ВИЧ-положительным детям прожить долгую и счастливую жизнь, но общество пока не готово их принять. Поэтому большинство таких семей предпочитает молчать о вирусе и надеется, что разоблачения удастся избежать.

Дискриминация с детского сада

Люди с ВИЧ часто скрывают свой диагноз, боясь изоляции, презрения и осуждения. Немногие открываются и держат удар, пытаются повлиять на общественное мнение.

В лаборатории центра по профилактике и борьбе со СПИДом и инфекционными заболеваниями

— Путь заражения ВИЧ — это кровь-кровь. То есть при инъекции и половом контакте, который тоже связан с кровью из-за микротрещин. Другие биологические жидкости содержат мало вируса, его недостаточно для заражения, — пояснил Евгений Смирнов. — Наши дети идут в обычные садики, и не стоит бояться, если ребенок кого-то поцарапал или укусил. Кровь из любой раны выходит под давлением, она выталкивает микробы и другую заразу. Мы не знаем ни одного случая бытового заражения от ребенка в России.

Запрет на дружбу

История Надежды Ивановны У. из Набережных Челнов:

Не то чтобы мы панически боимся разглашения, но всё же не афишируем. Я, конечно, предупреждала ее, что об этом никому не надо говорить, потому что люди еще не совсем готовы к такому. Но она болтушка и не смогла не поделиться с самой близкой подругой. Девочки очень крепко дружили, очень любили друг друга, и Катя доверилась. А Соня рассказала маме. Она объяснила, что ничего от мамы не скрывает. Последствия были очень тяжелые: Сонина мама позвонила мне в тот же вечер и сказала, что запрещает своей дочери эту дружбу. Больше девочки никогда не общались. Я сначала думала зайти к Сониной маме и поговорить с ней по душам. Но мы с Катей очень сильно заболели из-за этой истории: у внучки резко поднялась температура, а у меня давление. А когда пришли в себя, решили, что ничего не надо делать.

Сейчас внучка повзрослела, у нее появился парень, и она не стала скрывать от него свой диагноз. Но мальчика он не испугал. Он даже ездит с ней в СПИД-центр и следит, чтобы она регулярно принимала лекарство.

Времена меняются. И всё же если внучка решит открыться, я буду советовать ей этого не делать. Ну зачем? Не вижу смысла. Но решать, конечно, ей.

История жительницы Подмосковья Светланы М.:

О Машиной болезни даже брат и сестра не знают — мы решили, что это не наша тайна. Сама расскажет, если когда-нибудь захочет. А остальных это вообще не касается, и мы никому не скажем.

Мой самый большой страх, что Маша поделится с кем-то из друзей. У наших знакомых ВИЧ-положительная девочка рассказала о диагнозе близкой подруге, и та стала ее шантажировать, что всем расскажет. Но пока нас эта проблема не коснулась.

История Натальи З. из Москвы:

Мать после этого полтора года со мной не разговаривала, хотя я ее подготавливала к появлению приемного внука. Она всем на даче рассказала, что я взяла не просто детдомовца, а ВИЧ-инфицированного. Потом сильно полюбила внука, спохватилась, стала говорить соседям, что перепутала диагноз, но люди всё поняли.

Когда сын повзрослел, влюбился в девочку. Она всем рассказала в школе про своего ВИЧ-инфицированного парня, так ее стали называть спидоноской.

Для своего окружения я особо тайны из детских диагнозов не делала, но потом заметила, что меня стали реже приглашать в гости и заранее предупреждали, чтобы приходила без детей. Недавно подруга отказалась стричь моих ребят в своем салоне. Я не стала на этом акцентировать внимание — так можно всех друзей порастерять. Некоторые со временем привыкли.

История Карины Л. из Москвы:

Мне трудно будет объяснить еще маленькому ребенку, почему я не могу исполнить его мечту. Мы бы хотели отдать его в кадетскую школу, но туда детей с ВИЧ не берут. Мне это непонятно. Противопоказаний по здоровью нет. Родов войск много, далеко не все военные работают на линии огня. В чем проблема? На этот вопрос у меня ответа нет.

Вероятно, есть те, у кого нет знакомых с ВИЧ-инфекцией. Наверное, есть те, кто считает, что ВИЧ/СПИДа нет. Или он есть, но где-то очень далеко — в Африке, в зоне риска. Мы с моим другом решили рассказать, как он живет. Это был очень честный и максимально откровенный разговор, результат которого мы решили опубликовать в надежде, что сможем кому-то помочь.

- Весьма распространенная точка зрения в нашей стране, что ВИЧ – удел гомосексуалистов и наркоманов. Но я-то знаю, что это далеко не так. Лет 10 назад я получила грант на написание статей на тему "ВИЧ-подростки в точках выхода наркотрафика". Я была в разных местах, соответствующих заявленной теме, говорила там с врачами, подростками, с прохожими и убедилась, что ситуация пугающая. Но утверждать, что все заболевшие только из группы риска, было бы полной глупостью.

- Когда я первый раз попал в спидцентр (это был конец 2014 года), я видел там наркоманов. На тот момент их было процента 2-3 от общего числа. Куча молодых людей. Некоторые парни пришли с матерями. Очень много беременных женщин: в процентном соотношении, наверное, процентов 15 из очереди. Мужики с портфелями Gucci приезжают на "Лексусах". Иногда приезжают целыми семьями: маленький ребенок, жена беременная, муж. Я раньше тоже думал, что ВИЧ — это наркоманы, гомосексуалисты. По себе могу сказать: это опасный путь, если не соблюдать осторожность. Но сейчас ситуация страшна тем, что среди инфицированных полно молодых, красивых, хорошо одетых женщин из приличных семьей. Немалое количество, кстати, и пожилых людей ставят печать на рецепт, стоят в очереди за лекарствами. Прежнего количества наркоманов в спидцентре я более не наблюдаю, либо они теряются на фоне остальных.. Правду говорят, что ВИЧ перешел из зоны риска на обычное население, которое всегда было уверено, что их это не коснется.

- Если можно рассказать о том, как ты заподозрил у себя…

- У меня была долгая история. Я два года жил с человеком. Спустя примерно год он сдал анализ, и у него нашли ВИЧ. Хотя до этого мы оба сдавали анализы. У меня был отрицательный, у него, якобы, тоже: я не видел его результатов. Он сказал, что результат пришел по почте. Позже я понял, что вряд ли в 2006 году такой анализ высылали по почте, так что остается лишь гадать, сдавал он или не сдавал. А через год у него началась стадия СПИД. И я прошел с ним огонь, воду и медные трубы, и туберкулезный диспансер, и больницы. В результате все закончилось плачевно. Может, врачи недоглядели, а может он плохо пил терапию, потому что уследить было невозможно. Когда я пришел в себя после похорон, я сдал анализ. Но в тот момент (могу только об этом рассуждать с точки зрения случайности) я попал в серологическое окно, когда вирус уже в крови, но антитела могут не обнаруживаться до 6 месяцев. И я успокоился. Ходил, сдавал на туберкулез, но как-то вяло, мне все было безразлично.

В 2014 году я попал в больницу. До того я чувствовал себя практически нормально. Единственное, недели за две до того появилась странная одышка, а еще раньше начались проблемы с почками и с давлением. Но никто из врачей ни разу не предложил мне сдать анализ на ВИЧ. У меня было какое-то смутное подозрение, но я боялся его сдавать.

- Я уточню: если не сдавать специальный анализ, выявить ВИЧ невозможно?

- Пока не наступит стадия СПИД. Ты можешь даже чувствовать себя замечательно, вести привычный образ жизни.

- Ты можешь сдавать общие анализы, и они ничего не покажут?

- Я миллион раз сдавал кровь, и у меня были замечательные результаты. Но однажды утром в субботу проснулся весь желтый. Я поехал в ближайшую платную клинику, сдал анализы цито… Потом народ забегал. Оказалось, что у меня печеночные ферменты повышены в 20 или в 30 раз. То есть, с такими показателями можно было скопытиться, не доехав до клиники. Сказали, что нужно срочно вызывать скорую. Но в субботу оказалось невозможно попасть ни в одну больницу, почему-то никто меня не брал. Попал я в Инфекционку при Управделами президента за деньги. Там спросили: "Заплатишь 140 тысяч за две недели? Мы приезжаем и забираем тебя". Я сдал все анализы и на Эпштейна-Барра, и на ЦМВ, и на ВИЧ. ВИЧ, естественно, пришел дней через 10-11, когда было точно понятно: все, приехали. Ко мне пришли врачи, человек 5, сели в полукруг: "У вас ВИЧ". А перед тем у меня еще взяли анализ на иммунный статус "на всякий случай". И они сказали: "У нормального человека в среднем 700-800 клеток, а у вас – 14. Но поскольку такой диагноз, мы не имеем права лечить вас у себя".

Честно говоря, я тогда не понимал, что делать и как дальше быть. Девочка — лечащий врач — сказала, что проходила практику во Второй инфекционке, и врач, у которого она проходила практику — гений. Буквально вытаскивает людей с того света: "Я позвоню и договорюсь", — сказала. И позвонила. В тот же день я вернулся домой, собрал вещи, вызвал скорую и поехал в больницу.

Месяц лечили: терапию мне нельзя было давать, потому что она действует на печень, я бы умер. Хотя мне и без того было понятно, что скоро придется прощаться со всеми. Жалко было родителей, а так — все равно. В течение целого месяца врачи пытались поймать вирусы, потому что ЦМВИ (Цитомегаловирусная инфекция) будто пряталась. А еще врачи не могли понять, почему желтуха такого странного лимонного цвета. Потом выяснили, что это цитомегаловирусный гепатит, а не обычный. Когда выявили, я воспрянул духом: уже результат.

Еще какое-то время лечили печенку, потом муж моего доктора, врач, подобрал терапию, но надо было ждать еще две недели, пока не придет анализ на совместимость. Только тогда я начал пить таблетки, не зная, как они подействуют. Не все могут их принимать: у одного кожа слезает кусками, у другого гепатит начинается. У меня начался синдром восстановления иммунитета. Это когда иммунитет пытается набрать свою силу со скоростью поезда. И в этот момент у тебя вылезает, что ты нахватал за жизнь: туберкулез, менингит. Температура 40 градусов держалась три дня, и ничем не сбивалась, потом я стал задыхаться, и меня отправили на рентген. Врач посмотрела и поставил пневмоцистную пневмонию, от которой и умирает большинство. Еще месяц я провел в кислородных масках, с антибиотиками. Наконец, стал набирать вес: организм начал приходить в себя, и я хотел страшно есть, даже просил лишнюю порцию хлеба. Готов был сожрать все, что не прибито.

КТ показывала множественные очаги в легких. Прошел еще месяц, меня отправили на КТ повторно, а ситуация та же. Очаги в легких. Начали подозревать туберкулез. Памятуя о том, что я видел в туберкулезных диспансерах, меня больше, чем ВИЧ, беспокоили побочные заболевания. Когда я представил себе туберкулез, мне стало плохо, потому что я видел, как он протекает. Я пил таблетки от туберкулеза — мало приятного, но мне повезло: никаких побочек не было, кроме желания убить себя в первый месяц. Сделали КТ. Опять пятна. Решили, что пришло время отправлять меня в туберкулезную больницу. И только тогда вызвали пульмонолога. Она посмотрела и говорит: "Нет. Это после пневмоцистной пневмонии, все пройдет". Но таблетки от туберкулеза велено было пить еще полгода. После этого я пролежал еще полмесяца. В общей сложности, учитывая первую и вторую больницу, я провел на больничной койке практически полгода. И тут я взвыл: хочу домой. Не могу больше!

И меня отпустили домой. Где-то неделю я хотел обратно, дома было страшно. Я не мог найти себе место, ни спать, ни есть. Потом успокоился. Что касается разных стадий принятия-отрицания вируса, у меня этого не было.

- Все было так плохо?

- У меня просто не было на это времени. Каждый день я ждал новостей по поводу всяких болячек, а о самом заболевании и не думал. Честно говоря, я до сих пор о нем забываю. И я не злился, не пытался кого-то обвинить во всем, я понимал, что если кто-то виноват, то только я. А как? Знаете, самый дурацкий вопрос, который можно задать человеку с ВИЧ — как ты заразился. Какая разница — как?!

- А есть ли смысл проверяться людям не из зоны риска?

- Всем нужно проверяться.

- Раз в полгода достаточно. Сейчас основная масса с ВИЧ — гетеросексуальные пары. Мужик погулял, набухался, потрахался без презерватива, вернулся домой — жена ничего не подозревает. Заводят ребенка,бац – сюрприз… ВИЧ давно вышел из первоначального ореола обитания. Конечно, наркоманы и геи — главная группа. У геев сексуальная культура всегда была более раскрепощена. Но сейчас это совершенно не так.

- Насчет сексуального раскрепощения — сегодня ни одна среда не ставит барьеров. Мне рассказывал врач-инфекционист в одном городе, что у них есть дома с полуподвальными этажами. Стучишь в форточку, просовываешь руку с деньгами и… Чем тебя колют, сколько раз использовалась эта игла — никто не скажет. И можно вообще не иметь половых связей, чтобы инфицироваться.

- Как относятся к ВИЧ-инфицированному в больнице?

- Я ни разу не столкнулся с негативной реакцией. После больницы я пошел делать инвалидность: если лежишь более четырех месяцев, тебе положена инвалидность. Я не знал, как будет. Одно дело, когда ты в спидцентре, и люди с этим работают (там на самом деле одни из милейших врачей работают). Я прошел инфекциониста и далее череду врачей: никто не задавал лишних вопросов. Все улыбались, были предельно вежливы.

- А как к тебе относятся в обществе? Ты упомянул, что для тебя каждый раз проблема признаваться или нет. И зачем признаваться? Если это проблема, значит, отношение к ВИЧ-инфицированным неоднозначное?

- Если судить по тому, что все старается не говорить о ВИЧ-инфекции, так и есть. Хотя, по моим предположениям, в Москве инфицирован каждый пятый гомосексуальный парень (официальная статистика правдива процентов на 30-40). Сколько раз было: умер парень, и народ пишет – у него был рак. А когда узнаешь, что он умер во второй инфекционке, понимаешь, какой это был рак… Стыдно. Люди не хотят признаваться. Среди моих друзей ни у кого никаких предрассудков нет. У меня разные знакомые, но я не слышал, чтобы кто-то произнес: он спиданулся.

По поводу того, нужно ли признаваться. Одно дело, когда ты общаешься с кем-то, пьешь кофе, ходишь в кино и совсем другое, если начинаешь встречаться. Получится что-то или нет, я все равно чувствую в себе потребность сказать. И лучше сразу. Если что-то пойдет не так, если человек ответит: не могу, боюсь, — я это пойму. Это нормально. Поэтому предпочитаю говорить сразу. Естественно, не всем. Я на терапии несколько лет, у меня нулевая нагрузка, и с точки зрения опасений заразиться, я безопаснее многих, кто не сдает анализы и ничего о себе не знает. Но когда подходит момент, когда ты понимаешь, что из отношений может что-то получиться, приходится говорить. Не то, что страшно… Мне не обидно за себя, что я такой, но обидно было бы лишится возможности стать частью жизни человека. Но каждый раз, когда ты признаешься, внутри что-то умирает. И никуда от этого не деться. Но пока негативных прецедентов не было.

- Ты научился принимать себя?

- Абсолютно. Я даже таблетки пью настолько на автомате, будто о них не думаю Я не просыпаюсь каждое утро с мыслью: черт, я же болею, надо сейчас же пить таблетки, все плохо. Нет. Я вообще не помню об этом, меня это не гнетет. Я вспоминаю, только когда понимаю, что я немножко не такой.

- На работе знают? Или скрываешь?

- Знает одна моя коллега – начальница.

- Нет необходимости говорить?

- Абсолютно. Это никого не должно беспокоить. У меня был недолгий период, когда я думал: до этого момента все было круто, жизнь была счастливой, а теперь она стала менее счастливой. Но потом я понял: стало как раз наоборот. Я не начал относиться к жизни иначе, не стал ценить каждый свой день, как единственный. Даже в больнице, я думал: Господи, если я не сдохну, то, наверное, изменю себя. Но ничего не случилось. В принципе, ничего вообще не поменялось. Как жил, так и живу. Единственное, я теперь по-другому отношусь к людям. Стал более участлив, что ли.

- А говоришь, не изменился.

- Изменился, конечно, но не сильно, не кардинально. Наверное, я и раньше был таким, поэтому, когда случился первый в жизни опыт встречи с ВИЧ-инфекцией, я не ушел. Любой другой, наверное, сбежал бы. Я знаю таких категоричных людей: если узнаю, что у тебя ВИЧ, я тебя тут же брошу. Конечно, я любил человека, но даже если бы я очень сильно боялся за свое здоровье, я бы не слился.

- Ты сказал о своей участливости. Ты не хотел бы пойти работать в фонд, занимающийся ВИЧ/СПИДом?

- Я думал об этом. Мне предлагали поработать в фонде на общественных началах консультантом, но я не готов. Пока не готов. Я могу помочь людям, рассказать, посоветовать. Если человек запутался, не понимает, как быть дальше, я мог бы стать живым примером того, что можно жить дальше. Я живу спокойно, кроме как выпить пару таблеток с утра, ни о чем не беспокоюсь. Я всегда готов помочь, если меня просят. Иногда я помогаю ребятам, которые недавно узнали о болезни. Мы встречаемся, разговариваем, я пытаюсь объяснить, что жизнь не кончилась. И еще. В чем была и моя ошибка, а также многих других людей – не читать об этом в Интернете, на форумах, не убивать нервы. В жизни все будет совсем не так.

- Я так понимаю, ты сейчас находишься на государственном обеспечении, то есть тебе лекарства выдаются бесплатно.

- А что будешь делать, если государство перестанет давать дотации?

- Единственный вариант – покупать самому.

- Сколько это примерно стоит? Насколько это посильные деньги?

- Многое зависит от схемы. Есть дешевые. У меня многие знакомые ребята в Питере пьют такую схему, что если ее покупать, выйдет 8 тысяч рублей. У меня, к сожалению, не очень дешевая. Потому что только один оригинальный препарат из схемы стоит 15-17 тысяч, и русские аналоги стоят примерно столько же, что не совсем понятно, но как есть. Если исхитриться, выбирая аптеки, то будет 20 с копейками, а если не заморачиваться, то в 30 тысяч рублей выльется. Для регионов — безумные деньги.

- Но пока, если я правильно понимаю, всем положены бесплатные лекарства?

- И все действительно получают бесплатно? Или в регионах трудно добиться этого?

- Получают бесплатно, единственное, часто оттягивают до последнего. То есть, если у тебя 350 клеток, то тебе положена терапия, но тянут, не прописывая, до 200, а то и меньше. А 200 – это уже пограничная стадия. Экономят. Кроме того, сейчас во многих регионах препараты заканчиваются, денег на новые нет. Остаются только для беременных и какие-то детские препараты в жидких формах. Честно говоря, даже не представляю, что происходит в регионах, потому что перерывы недопустимы.

- Ты сказал про пару таблеток, но на самом деле…

- На самом деле – это не пара.

- Я видела. Их шесть как минимум.

- При том, что на Западе, в Америке, например, человек действительно выпивает одну таблетку. Какова сейчас ситуация с медикаментами?

- Расскажу. Когда я только начал получать в больнице терапию, я пил ее два раза в день – утром и вечером. Тех, иностранных, нормальных препаратов уже сто лет как нет. Но там было тоже таблетки четыре с утра и, по-моему, еще две вечером. Потом я встал на учет в спидцентр, где мне выписали три таблетки в день. Постепенно, когда стала рушиться ситуация с обеспечением лекарствами, когда из экономии стали закупать монопрепараты (потому что они дешевле), вместо одной таблетки я стал получать две, а эти две превратились в четыре.

- Как же это дешевле, если надо купить вместо одной четыре таблетки?

- Это российские препараты, которые на самом деле, конечно, нероссийские: фармакологической промышленности у нас нет как таковой. Закупаются индийские субстанции, а фасуются здесь.

- Они равнозначны той, одной? Что ты ощущаешь?

- Ничего не ощущаю.

- Кроме того, что у тебя портится желудок и садится печень, оттого, что ты поедаешь тонны таблеток.

- Это не очень удобно, потому что раньше собираясь на отдых можно было взять таблетницу и все компактно разложить, а когда таблеток много – приходится брать несколько таблетниц, потому что ничего в одну не помещается. Что касается их действия, я не заметил по результатам анализа каких-либо различий. Хотя некоторые друзья жалуются, что им плохо, что-то болит, что-то не так, как было раньше, когда пили нормальные препараты.

- Тебя ждет ранняя смерть?

- Понятно, мы можем сейчас выйти на улицу, и на нас наедет трамвай. Синдром "Аннушки" никто не отменял.

- Если честно, я об этом не задумывался.

- А какие у тебя перспективы? Что говорят врачи?

- Такие же, как у всех остальных.

- То есть, ты можешь дожить до ста лет?

- Да. Конечно, я иногда думаю, что было бы круто, если бы придумали панацею. Но не могу сказать, что меня это гнетет настолько сильно, что я боюсь, что умру раньше других. И, судя по всему, – это вряд ли произойдет

- Потому что некоторые уже умерли раньше тебя?

- Да. Единственное, меня беспокоят побочки от лекарств, потому что у них есть накопительный эффект: что-то действует на кости, что-то на печень. В остальном я спокойно живу, работаю. Конечно, было бы круто, если бы что-то придумали.

- Ты стал аккуратней и внимательней теперь? Или все на авось?

- Стал. Потому что, во-первых, никто не отменяет другие болячки – венерические заболевания, гепатиты, которые можно подцепить, даже когда тебе маникюр делают. Это крайне нежелательно, поэтому я не планирую никаких безумных поступков. А так… Я слежу за своим здоровьем в силу необходимости. Раз в полгода сдаю анализы, так положено. Всегда лучше поймать болезнь на ранней стадии.

Да, наверное, я не готов на безумства. Но мне этого и не надо.