Опыт по работе с вич

Мэтт Шарп спокойно наблюдал, как медсестра закрепила иглу капельницы в его руке. Шарп знал, на что идет: будучи одним из первых людей, на которых испытывали экспериментальный метод лечения, он мог в итоге получить дозу бешеных клеток-мутантов. Но он был так заворожен целью эксперимента, что не волновался. За те двадцать лет, что Шарп жил с ВИЧ, он успел увидеть, как на пике эпидемии СПИДа болезнь унесла жизни дюжин его друзей и возлюбленных. Он был убежден, что в этот день делает шаг к исцелению.

Грейс Гонзага из Центра клинических исследовний Quest в комнате, где она вливала отредактированные гены Мэтту Шарпу.

В последнее десятилетие пациенты с ВИЧ, такие как Шарп, оказались в авангарде научных исследований редактирования генов. Благодаря тому, что сообщество людей с ВИЧ имеет активную правозащитную сеть, а гены, из-за которых люди инфицируются ВИЧ, хорошо известны, пациенты с этим заболеванием становятся идеальными добровольцами инновационных — пусть иногда и рискованных — экспериментов. Методика редактирования генов, связанных с ВИЧ, потрясла медицинское и научное сообщество в прошлом месяце, когда китайский исследователь Хэ Цзянькуй сделал шокирующее заявление, что он изменил геномы не инфицированных ВИЧ детей-близнецов, дабы сделать их устойчивыми к инфекции. Этот безрассудный секретный эксперимент был широко осужден научными кругами. Однако взрослые пациенты с ВИЧ добровольно участвуют в экспериментах, на которые наука закрывает глаза, прокладывая дорогу для будущей работы над генетической терапией, например, рака и слепоты.

Китайского ученого, создавшего генетически модифицированных детей, могут казнить. Он обвиняется в коррупции и взяточничестве, за которые в Поднебесной полагается смертная казнь. Как сообщает The Telegraph, сейчас китайский ученый Хэ Цзянькуй находится под домашним арестом в городе Шэньчжэнь, где расположен университет, в котором ранее работал генетик. По информации издания, с помощью взяток исследователь пытался продвигать свои научные изыскания. Так, Цзянькуй заработал около $50 тыс, продавая технологии секвенирования генома, которые в итоге и мог пустить на финансирование своих исследований.

То, что произошло с Шарпом, после того как он подписался на революционное переливание крови, демонстрирует, как редактирование ДНК потенциально может расширить человеческие возможности и что генетическая медицина в качестве панацеи имеет свои пределы.

Шарп, которому сейчас 62, продвигал инновационную экспериментальную медицину с 1980 годов. По его словам, как ветерана активистской организации СПИД-коалиция для мобилизации силы (ACT UP) его арестовывали как минимум 8 или 9 раз — он не помнит точно — во время выступлений против замедленного изучения и поиска способов лечения ВИЧ. Впервые он встретил основателя центра Quest Джея Лалезари в Сан-Франциско в начале 90-х, когда молодой доктор еще только делал себе имя дерзкими экспериментами с потенциально токсичными препаратами. Исследования Лалезари давали людям с ВИЧ надежду на жизнь, но с активистами у него сперва сложились непростые отношения: ACT UP устроила радикальную акцию протеста на одном из его выступлений на конференции по ВИЧ.

Мэтт Шарп

Когда Шарп узнал об исследовании генного редактирования, он схватился за возможность поучаствовать и согласился стать пациентом номер 2 в проверке безопасности метода. Ко всеобщему облегчению после переливания крови Шарп столкнулся только с одним побочным эффектом: его тело стало издавать сильный запах. Когда на следующий день он вернулся в Quest для анализов, медсестра узнала о его появлении, стоило ему войти в дверь. Документация Sangamo подтверждает, что химическое вещество, которое они используют, может привести к появлению чесночного запаха, который пройдет в течение нескольких дней. Однако медсестры говорят, что Шарп и его коллеги по эксперименту скорее начали пахнуть, как протухшая кукурузная каша.

Когда стали известны результаты анализов, Шарп обнаружил, что его показания в медкарте улучшились потрясающим образом. Впервые с тех пор, как ему поставили диагноз ВИЧ, количество его иммунных клеток — ключевой маркер работы иммунной системы — подскочило до нормального, здорового уровня. Шарп хотел присутствовать среди зрителей на ведущей конференции по ВИЧ, когда эти данные станут доступны, так что в феврале 2011 года он полетел в Бостон. Он еще не знал, не был ли его результат случайным колебанием. Когда Лалезари вывел на экран слайд, демонстрирующий значительное повышение числа иммунных клеток других пациентов, по словам Шарпа, в зале все ахнули.

Ректальная биопсия, анализы крови и другие анализы не выявили никаких серьезных осложнений у участников исследования. Но ситуация Шарпа была нетипичной. Другие пациенты все-таки столкнулись с заметными побочными эффектами, включавшими жар, озноб, головную и мышечную боль. Одно исследование утверждает, что это скорее реакция организма на вливание миллиардов клеток, чем на их генетические изменения. Но были и другие проблемы. Трехлетнего периода, во время которого ученые наблюдали за здоровьем пациентов, могло не хватить, чтобы выявить осложнения, способные проявиться в долгосрочной перспективе, например, рак, вызванный повреждением генов в ходе эксперимента.

Мэтт Шарп

Самым важным следующим шагом для Лалезари после его выступления в 2011 году в Бостоне было продолжить исследования. Если бы он смог добиться полного исцеления, о котором говорят некоторые из его пациентов, редактирование гена и правда перевернуло бы сферу борьбы с ВИЧ. Но его работа внезапно встала, столкнувшись с суровой реальностью инновационной науки — проблемами с финансированием. Sangamo Therapeutics, биотехнологическая компания, которая оплатила первое исследование, решила сократить ВИЧ-направление и вместо этого с помощью своей технологии редактирования генома стала разрабатывать лекарства от других болезней.

Сэнди Макри, президент и CEO Sangamo, оспаривает этот вывод, утверждая, что решение отложить тему ВИЧ возникло до биржевого скандала Уинсона Танга. Однако компания признает, что они не считают исследование ВИЧ особо ценной инвестицией. Макри возглавил Sangamo в прошлом году, вскоре после того, как акции компании упали примерно до 3 долларов за акцию, и с тех пор старался восстановить ее позиции. Центральный офис компании приютился в Ричмонде (Калифорния), городе на краю залива Сан-Франциско, между магазином лодочных запчастей, железнодорожным депо, нефтеперерабатывающим заводом Shevron, яхт-клубом и Национальным парком имени Рози Клепальщицы.

Однако Шарп непоколебим. Не сумев выбить средства из Sangamo, он начал лоббировать проект среди госчиновников США и исследователей ВИЧ. Отчасти благодаря его усилиям Рафик-Пьер Секали, профессор медицинского факультета университета Кейс Вестерн Резерв, вдохновился продолжать исследование редактирования генов в терапии ВИЧ. В этом году Национальный институт здравоохранения выделил Секали 11 000 000 долларов на новый эксперимент под названием Trailblazer, и ему удалось оплатить использование технологии, принадлежащей Sangamo.

6–7 октября в Москве прошёл XIV ежегодный Конгресс Российской ассоциации специалистов перинатальной медицины (РАСПМ).

Благодаря использованию интернет-технологий принять участие в одном из крупнейших в России профессиональных мероприятий смогли 6200 специалистов со всей России и из-за рубежа, из которых 5500 подключились к онлайн-трансляции.

Вся Россия и СНГ

Качество медицинской помощи детям – показатель уровня здравоохранения в целом, считают столичные участники конгресса – акушеры-гинекологи, неонатологи, педиатры, генетики и другие специалисты, работающие с детьми.

Они заслушали привет­ствие, которое направил конгрессу заместитель министра здравоохранения РФ Евгений Камкин. В нём он выразил уверенность, что конгресс позволит выработать новые решения и внесёт вклад в развитие перинатологии, медицины в целом, а значит, и благополучие страны.

В программу традиционно были включены не только и не столько научные вопросы, сколько практические, с которыми регулярно сталкиваются специалисты перинатальной медицины. Самые сложные из них обсуждались особо. И теперь результаты дискуссий, состоявшихся в ходе конгресса, лягут в основу дальнейшей системной работы врачей и организаторов здравоохранения.

Чтобы ребёнок был здоров

Одна из таких профессиональных дискуссий касалась совершенствования медицинской помощи в рамках перинатальной профилактики передачи ВИЧ от матери ребёнку и лечения ВИЧ-инфицированных детей и подростков.

В России ежегодно регистрируется 1 тыс. новых случаев ВИЧ-инфекции среди детей и подростков. Из них половым путём и через внутривенное введение наркотиков заражаются около 25% из вновь инфицированных, при грубых нарушениях медицинских технологий – единицы. А практически три четверти детей заражаются в результате передачи ВИЧ от матери ребёнку.

Общее количество живых детей, рождённых ВИЧ-инфицированными женщинами, составляет 15 тыс. в год. По данным официальных статистических форм, расчётный показатель риска перинатальной передачи ВИЧ-инфекции в нашей стране в последние годы составляет чуть меньше 5%.

С учётом этой грустной статистики важное значение имеет столичный опыт. Ведь комплексный подход московского здравоохранения в реализации программы профилактики перинатального заражения позволил добиться в 99% случаев рождения здоровых детей у ВИЧ-инфицированных жительниц мегаполиса. Высокие стандарты московской медицины привлекают в столицу для комфортных и безопасных родов жительниц других регионов. Тут они получают весь комплекс необходимой помощи для того, чтобы будущий ребёнок был здоров.

При этом всё же остаётся минимальная (1%) вероятность так называемой вертикальной передачи вируса, т. е. от матери ребёнку. Эту границу современное здравоохранение – в мировом масштабе – преодолеть пока не может с учётом влияния целого ряда факторов.

Не за выживание, а за качество жизни

Организация гарантированного доступа для детей с ВИЧ-инфекцией к самой современной медико-социальной помощи, по его словам, – один из принципиальных, системообразующих и стратегических для государ­ства вопросов.

Сегодня идёт борьба не за выживание ребёнка с ВИЧ-инфекцией (этот вопрос здравоохранение решило уже давно), а за качество жизни каждого юного пациента, его здоровое и достойное будущее. Последние достижения науки позволили решить этот вопрос для детей, живущих в индустриально развитых странах. И российские малыши, безусловно, должны иметь доступ к современному лечению, без всяких оговорок.

Одна таблетка в день

Участники конгресса, будучи практикующими врачами, видят, как далеко продвинулась современная медицина в этом направлении, а потому склонны смотреть в завтрашний день

Полина Родимкина — о жизни с вирусом и здоровом ребенке

Число людей с ВИЧ в мире с каждым годом растет. Согласно отчету Федерального научно-методического центра по профилактике и борьбе со СПИДом, в 2017 году Свердловская область оказалась на первом месте среди российских регионов по распространению ВИЧ-инфекции: вирусом заражены 1741,4 человека на 100 тысяч населения (или 1,74% всех жителей региона). Всего в России, по данным персонифицированного учета, на 1 мая 2018 года было зарегистрировано чуть менее миллиона россиян, живущих с установленным диагнозом ВИЧ-инфекции — 968 698 человек. Но ВИЧ — это не всегда про смерть, если не закрывать глаза на проблему и соблюдать необходимые правила.

The Village поговорил с Полиной о том, как положительный ВИЧ-статус изменил ее жизнь.

Первая брага

Я родилась в Челябинске в семье авиаторов — все мои родственники работали в авиакомпании. Отношения между нами были сложными: как и в любой советской семье, у нас было множество жестких правил и отсутствовало понимание любви и душевной близости. Забота родителей заключалась прежде всего в том, чтобы накормить и обеспечить детей самым необходимым — удовлетворить базовые потребности.

Я росла ранимой, в коллективах была изгоем. В школу пошла в 1986 году, во времена тотального дефицита и расцвета коррупции. Детей оценивали по подарочкам родителей, но у моего отца была четкая позиция, что учителя работают за зарплату — в этом он прав, но в школе мне доставалось. Я стала искать тепло на улице и пыталась компенсировать пустоту деструктивными способами. На улице были такие же разбитые, как и я, только чуть старше.

А через два года уже начались запои — в 14 я жила от пьянки до пьянки

В 20 лет я попробовала наркотики.

Первая любовь

Потребности в отношениях у меня никогда не было — еще в детстве я заявила родителям, что у меня никогда не будет мужа и детей. Но мне нравилось страдать по мальчикам. Это было одним из проявлений зависимости, но я поняла это намного позже.

2000 год был временем героина. Я никогда его не пробовала, но в квартире постоянно были какие-то мутки — кучковались разные люди, нюхали какие-то девочки

Женская консультация

За некоторое время до этого меня выгнали из института — я училась платно, а все деньги на обучение мы пропили и прокололи вместе с моим возлюбленным. Мне казалось, что весь мир мне должен, а работают только лохи, но мои родители психанули и устроили меня работать архивариусом в аэропорт.

Я начала реветь и убежала из женской консультации домой. Первой реакцией была истерика — она проявлялась как страх и жалость к себе. Мне было очень стыдно — чувствовала себя грязной.

На тот момент я ничего не знала о ВИЧ, и узнавать не собиралась. Я отрицала болезнь — была уверена, что это все не про меня, что случилась какая-то роковая ошибка. Как человек зависимый и незрелый, я все трактовала по-своему — но если диван оранжевый, какой смысл это отрицать и говорить, что на самом деле он зеленый?

Мне сказали, что я протяну еще года три. Больше всего меня пугала не смерть, а то, что умирать придется медленно. В голове всплывали истории о муках Фредди Меркьюри, который был болен СПИДом.

Неверность

В 22 года мы разошлись после практически трех лет ада. В тот день, когда в женской консультации мне сообщили о моем диагнозе, я обо всем ему рассказала. Через пару дней он пытался утопить меня в луже за то, что я притащила ему ВИЧ. С того момента мы промучались еще полгода — потребность быть битой к тому времени я испила до дна. Еще несколько месяцев я боялась выходить на улицу, потому что он пытался меня подкараулить.

ВИЧ я получила от партнера — но невозможно заразить человека, который сам того не хочет. Я считаю свое заражение обоюдным действием, которое привело к соответствующим последствиям. Я делала все для того, чтобы заразиться. То, что я не была информирована и закрывала на проблемы глаза — тоже мой собственный выбор.

Я не знаю, был ли мой парень мне верен. Думаю, что ВИЧ он получил, когда кололся одной иглой с товарищами. Но, говоря о верности, начинать надо всегда с себя: ВИЧ — это болезнь неверности в первую очередь самому себе. Во времена моей юности был анекдот о том, что секс — это не повод для знакомства. Тогда это было нормой — люди ныряли в постель при первой же возможности, не брезговали для секса туалетом. Но разве человек будет так жить, если он верен себе?

В Советском Союзе любви не было, семья считалась лишь ячейкой общества — где же тут любовь? Без нравственности, без духовности мы могли все превратить в норму — и употребление, и секс без презерватива, и одну иглу на все вены. Отсутствие культуры семьи и сформировало нелюбовь, неверность человека самому себе. Вечер пятницы стал главным праздником всей страны.

Беременность

Окончательный диагноз огласили в апреле, когда за окном все расцветало и распускалось. Родители старались лишний раз не выпускать меня из дома — боялись, что меня покалечит бывший парень. Я устроилась на работу в другом конце города — не потому, что хотелось что-то делать, а потому, что хотелось бухать. А на бухло нужны были деньги.

Мне было 23 года — я подумала, что полтора года с момента постановки диагноза я же прожила, хорошо бы просто успеть посмотреть в глаза своему ребенку. Все равно где-то теплилась надежда, что пронесет, и он не будет заражен. Вынашивала плод я тяжело — это была моя первая ремиссия, мне было психологически тяжело быть трезвой. Был жесткий токсикоз, на нервной почве набирался вес. За время беременности я набрала 25 килограммов. На седьмом месяце меня положили на сохранение и предлагали снова избавиться от ребенка. Во время кесарева сечения предлагали перетянуть маточные трубы, чтобы больше не рожала таких, как я.

Я родила ее здоровой — статус был отрицательным.

Трезвость

Через два месяца после родов я снова начала пить. А когда вскоре умер папа, полтора года я была где-то на дне — в полнейшей деградации. Я весила под соточку и мечтала о двух вещах: похудеть и быть трезвой.

Однажды я проснулась на помойке после очередной пьянки и решила, что жизнь у меня не клеится, потому что муж козел. Подумала: надо похудеть, пойти в нормальный ресторан и встретить нормального мужика — тогда и заживу. Удобно было чувствовать себя жертвой и знать, что виноваты все вокруг, но только не я сама.

В газете я нашла тренинг по снижению веса, где обещали, что за месяц я потеряю 15-20 килограммов. Но было одно условие: весь этот месяц нельзя было пить. Условие было для меня жестким, но я собрала волю в кулак и решила приостановиться — вот похудею и снова начну бухать. Прошло несколько месяцев тренинга и моей чистоты — решила потерпеть еще один, до дня рождения ребенка. Потом — до годовщины смерти папы. А потом и вовсе обнаружила, что трезвая уже год.

В 2009 году я подала на развод, через полгода бросила курить. Еще через два года стала посещать группу анонимных алкоголиков и следовать правилам их программы.

С того момента началась моя абсолютная свобода.

Я делала все для того, чтобы заразиться. То, что я не была информирована и закрывала на проблемы глаза — тоже мой собственный выбор

Четырнадцать лет назад у меня появилась дочь — с тех пор мы вместе. Сейчас я думаю: как хорошо, что все врачи тогда давили на меня, чтобы я не рожала — если бы они молча подписывали мне все бумажки, я была бы бездетной женщиной по сей день. Раньше я все делала назло.

Ребенок для меня — это приключение. Я не знаю, откуда она взялась такая крутая — сама делает уроки, сама ходит в школу, везде на хорошем счету. Когда ей было восемь, она начала учить английский — сейчас уже сдает экзамен Кембриджского университета. Она здоровски играет в театре — просто огонь. Стихи со сцены читает так, что хочется плакать. В свои годы она самодостаточна и уверена в себе — у меня она вызывает, прежде всего, уважение.

Дочь знает о моем положительном статусе, и знала об этом всегда. Я часто консультирую на тему ВИЧ по телефону — ребенок находится в одной комнате со мной и все слышит. Сначала мне казалось, что она еще маленькая и ничего не понимает, но, видимо, я упустила тот факт, что сейчас дети растут куда более образованными, а получать информацию стало намного легче. Когда ей было восемь, я решила спросить, есть ли у нее ко мне вопросы — дочь ответила, что вопросов нет, и относится она к этому совершенно нормально.

Однажды я проснулась на помойке после очередной пьянки и решила, что жизнь у меня не клеится, потому что муж козел

Стигмы

К сожалению, как и 20 лет назад, сегодня в обществе куча стигм относительно ВИЧ-инфицированных людей. Чаще всего со стигмами я сталкиваюсь при общении с работодателями и в сфере медицинских услуг. Нередко родители не хотят чтоб ВИЧ-положительных детей водили в общий сад. Люди мало знают о ВИЧ и боятся заразиться даже воздушно-капельным путем — но если ты не будешь брызгать в людей своей кровью, для окружающих ты не опасен.

В платном медицинском центре из-за моего статуса мне недавно отказали в услуге, которая никак не связана с кровью. Но после того, как я признала свой статус и открыла лицо, такие вещи меня уже не обижают. Проблему я решаю просто: если кто-то не хочет со мной работать, я нахожу другого специалиста.

Открытое лицо

Человек открывает лицо, если готов публично признать свой статус и не боится реакции окружающих. Впервые я открыла лицо в 2010 году, когда челябинский телеканал предложил мне сняться в сюжете про ВИЧ-инфицированных. Нужно было выпить таблетки перед камерой — вышел ролик, где показали мои руки с таблетками, а также имя и фамилию. Лица в нем не было, но для меня это признание стало большим первым шагом. Ролик вышел летом, в дачный период, поэтому особой реакции от знакомых не последовало.

В 2011 году я приехала в Екатеринбург и стала работать в центре СПИДа — на экспресс-тестированиях, на телефоне доверия, на женских консультациях. Позже признала свои проблемы с употреблением и перешла в сферу реабилитации. На тот момент открытых лиц не было ни в Челябинске, ни в Екатеринбурге. Сейчас их единицы. Я считаю, что открывать лицо нужно не просто так, а для чего-то большого — для помощи таким же, как и ты, чтобы поделиться с ними своим опытом.

Если ты открываешь лицо, то несешь ответственность за все то, что ты говоришь перед всеми теми, кто тебя слушает — со статусом и без. Важно быть теоретически подкованным, потому что люди будут обращаться к тебе за советом. Я для этого проходила кучу тренингов по работе с разными группами населения.

Спектакль

Живу как и все остальные. Единственное, чем я от них отличаюсь — каждое утро я просыпаюсь и отвоевываю у ВИЧ-инфекции свою жизнь

Я живу с положительным статусом уже семнадцать лет. У меня все хорошо, есть здоровый ребенок. Я загораю на пляже, хожу в баню, ем вкусную еду, иногда устаю в хлам. Бывает, простываю. Живу как и все остальные. Единственное, чем я от них отличаюсь — каждое утро я просыпаюсь и отвоевываю у ВИЧ-инфекции свою жизнь. Пью таблетки, раз в три месяца хожу в больницу и сдаю анализы.

Для меня ВИЧ — это награда. Через него я нашла себя — инфекция дала мне мужество быть собой, подстегнула к самоанализу и развитию. Нет, я не хочу сказать, что всем теперь нужно заражаться — спасением и окном в мир таком путь стал лично для меня. Видимо, я оказалась одной из тех, кто не замечает ничего вокруг, пока ему не дадут по башке.

Мы разговаривали с разными людьми, проживающими в разных городах России и столкнувшимися с проблемой разглашения диагноза. Выясняется, что подобные ситуации возможны в любой точке страны.

Одна из крупных пермских компаний, работающих в сфере связи, возьмёт человека не на все вакансии, если станет известно о его диагнозе, рассказывает наш источник. Работника не допустят до должностей, предполагающих общение с клиентами. Есть ли у соискателя ВИЧ, выясняют на медицинской комиссии, её проходят все новички. Врач, кроме общего заключения о здоровье человека, передаёт работодателю и результат теста на вирус. Это незаконно тем самым он нарушает тайну диагноза. Уже взятые на работу сотрудники раз в несколько лет посещают медосмотры.

Между тем, перечень специальностей, где не могут работать люди с ВИЧ, короткий. Его можно найти в постановлении Правительства Российской Федерации от 4 сентября 1995 года № 877. В список входят:

• врачи, средний и младший медицинский персонал центров по профилактике и борьбе со СПИДом,
• врачи, средний и младший медицинский персонал лабораторий, которые обследуют население на ВИЧ-инфекцию,
• научные работники, специалисты, служащие и рабочие научно-исследовательских учреждений по изготовлению медицинских иммунобиологических препаратов.

Воздушно-капельным путём, через фекально-оральный механизм, контактно-бытовым путём, во время объятий, поцелуев или ещё чего-то ВИЧ не передаётся, объяснил главный врач центра СПИД. Риск заражения и то гипотетический! есть лишь в случае, когда два человека пользуются, скажем, общим бритвенным станком. То есть один порезался, когда брился, станок не промыл, другой начал им бриться и тоже порезался. Но даже в этом случае риск крайне низок.

Фото: Иллюстратор Наталья Макарихина

На ваш запрос сообщаю, что органами внутренних дел за 12 месяцев 2016 года на территории Пермского края возбуждено 8 уголовных дел по ст. 122 Уголовного кодекса Российской Федерации (Заражение ВИЧ-инфекцией), за 4 месяца 2017 года 6. Статистических данных о лицах, заражённых ВИЧ-инфекцией, в полиции не ведётся.

Выбираешь человека появляется таблица со сведениями о нём, юрист объясняет, как устроена программа на диске. Кличка, чем занимается, привлекался по таким-то административным и уголовным статьям. И диагнозы: ВИЧ, гепатит.

На рынке тогда прошли рейды, но дальше них дело не пошло. После нескольких неудачных обращений в российские правоохранительные ведомства Ильнур Шарипов подал жалобу в Европейский суд по правам человека, сейчас ждёт решения. Шарипов говорит, что не знает, зачем ЗИЦ вообще мог включить информацию о ВИЧ-статусах в базу:

Это никак не оправдано, считает он. У полицейских нет необходимости знать о диагнозах всех этих людей. Включение было бы законным только если попавшие туда дали согласие.

На том же форуме находим и другие объявления (авторский стиль сохранён):

Такими базами с информацией о ВИЧ-положительных могут интересоваться и службы безопасности, о которых мы написали выше. На интернет-форуме для людей с ВИЧ один пользователь рассказывает, как несколько лет назад ему пришлось уволиться с нового места работы после проверки его анкеты такой службой:

Первые четыре дня всё было отлично, пока моя анкета, как оказалось, не прошла проверку в службе безопасности головного офиса. На пятый день отношение ко мне резко изменилось, и я решил пообщаться с менеджером по персоналу. В конфиденциальной беседе прямо задал вопрос о причинах перемен и получил ответ, что из головного офиса пришла инфа о моём статусе, и она стала известна всем сотрудникам.

Решил пообщаться с юристом компании. Она не стала ничего отрицать. Ответила, что даже [если] это и так, я ничего не смогу доказать. Также упомянула, что инфа может быть в базах данных, но в каких именно, назвать отказалась. Сказала, что о таком диагнозе окружающие должны знать ради собственной безопасности. А там уж они сами должны решать, как им относиться к такому человеку. На следующий день я написал заявление об уходе. Не хочу бороться со следствием хочу исключить причину (наличие инфы в базе данных). Предполагаю, что это база данных МВД.

99 % обращений, продолжает собеседник, по конкретным людям. Но силовики могут интересоваться и списком фамилий.

Вот когда, помните, маньяк бегал тогда к нам пришли следователи и попросили данные о [всех] мужчинах такого-то возраста, продолжает Евгений Сармометов. Предполагали, что он может быть заражён ВИЧ-инфекцией. Хотя это предположение, насколько мне известно, не подтвердилось.

За последние несколько лет перечень просили дважды.

Иногда корпоративные медики (а через них и работодатели) имеют законное основание узнать, есть ли у сотрудников ВИЧ. Например, до недавнего времени нужно было пройти тест на вирус, если вы устраивались на работу бортпроводником.

Фото: Иллюстратор Наталья Макарихина

Подопечный Оленичева оспаривал правовую норму, а не приказ об увольнении он был издан согласно действовавшим тогда правилам. Сейчас же хочет вновь заняться любимым делом.

Если при приёме на новое место узнают о его статусе, что не исключено, ему могут создать проблемы в трудоустройстве по надуманным причинам, считает юрист. К несчастью, многие критерии оценки соискателей субъективные. Например, исполнительность и ответственность. Ссылаясь на них, нетрудно не допустить к работе претендента. Именно поэтому мы продолжаем помогать молодому человеку.

Защитник добавляет, что бортпроводники с ВИЧ к нему обращались и потом, но, получив консультацию, не решались защищать свои права. Они не были готовы во время тяжб предавать диагноз ещё большей огласке, что неизбежно. Житель Калининграда стал исключением боролся за дело жизни.

Новую работу Максим пока не нашёл.