Русский язык на грани нервного срыва сочинение рассуждение

(2)Особенно заметно происходит экспансия письменной речи, которая вытесняет устную из разных сфер. (З)Если раньше мы общались, разговаривали прежде всего устно, а письменная речь всё-таки служила для хранения, для передачи информации на расстоянии, через время, то сегодня письменная речь, вытесняя устную из некоторых сфер диалога, приобретает некую устность.

(4)Возникают разные способы оживления письменной речи, придания ей устности. (5)Собственно, в этом и состоят её сегодняшние изменения. (6)Означает ли это, что люди перестали разговаривать? (7)Думаю, что нет. (8)Я думаю, что, конечно, есть люди, которые полностью уходят в Интернет, и это ненормально. (9)Но для многих это спасение, потому что есть люди, которые всё-таки не приспособлены для устного общения, которые слишком застенчивы. (10)А здесь они вполне могут себя чувствовать уверенно; кто-то одинок, а в Интернете всегда можно найти собеседника. (11)И что показательно: русский язык, как мы знаем, в Интернете вышел, вырвался на второе место. (12)На самом деле он идёт примерно на равных с немецким языком, очень сильно отставая от английского, но тем не менее. (13) И чем больше русский язык присутствует в Интернете, тем больше он испытывает на себе давление новых условий коммуникации.

(14)Но я думаю, что молодое поколение находит какой-то разумный баланс. (15)Конечно, если мы посмотрим, скажем, на пятидесятилетнего и двадцатилетнего, то увидим, что их отношение к социальным сетям различно. (16)Для пятидесятилетнего или шестидесятилетнего есть вопрос: начинать функционировать в социальных сетях или не начинать? (17)А для двадцатилетнего этого вопроса в принципе нет. (18)То есть он будет белой вороной, если он не начнёт. (19)Так что в этом смысле мир изменился. (20)Письменной речи стало больше, она стала более устной, но всё-таки люди не онемели, просто немножко нарушился существовавший баланс.

(21)Для нас это непривычно, но пока, мне кажется, пути обратно нет. (22)Сегодняшние социальные сети и все эти гаджеты, про которые сегодня так много говорят, вовлекают человека в бесконечную коммуникацию, чего раньше не было.

(23)Так что, безусловно, изменения происходят, и я не то чтобы говорю, что всё правильно и всё замечательно. (24)Но вот так развивается мир, и можно по- разному к этому относиться, но я не могу этого изменить, значит, я, скорее, должен это описывать и фиксировать, чем ахать и охать по этому поводу. (25)Тем более что я вижу по своим детям: мы общаемся между собой, хотя они, конечно, довольно много времени проводят в Интернете. (26)Да и я теперь довольно много там провожу времени!

(27)И возникает вопрос: надо или не надо волноваться. (28)Как лингвист, я не очень волнуюсь, потому что понимаю, что это всё в результате окажется сбалансировано. (29)Но всё же я думаю, что наше волнение только на пользу языку, потому что всегда этот баланс возникает в борьбе противоположностей, в борьбе языковых радикалов и языковых консерваторов.

Заполни форму
и получи скидку 50% на видеокурс

по подготовке к ЕГЭ/ОГЭ по русскому языку или математике

от преподавателя, поднявшего результат более 2000 учеников разного уровня знаний до 80-100 баллов

(По М. А. Кронгаузу*)

* Максим Анисимович Кронгауз — доктор филологических наук, автор научяых монографий имногочисленных публикаций в периодических и интернет-изданиях.

Лучников Алексей (группа 2 уровня)

Язык-это универсальное средство передачи информации между людьми. С момента его появления и по сегодняшний день он претерпел ряд изменений,которые были не всегда положительными.
В данном для анализа тексте автор поднимает проблему изменения языка с течением времени. Эта проблема особенно актуальная на сегодняшний день,потому что люди, общаясь между собой, сейчас все более и более пытаются упростить свою речь,используют сокращение и заимствованные слова,но не всегда подобные изменения являются положительными.
В своем тексте автор размышляет над изменением языка и вытеснением устного общения письменным. Данные изменения его беспокоят,он находит ряд как плюсов,так и минусов. С одной стороны, письменное общение-это хорошо: "Для многих это спасение,ведь некоторые люди очень застенчивы,и им легче написать,чем сказать". Но сдругой стороны, все реже и реже в наше время люди общаются лично.
Автор считает,что письменной речи стало больше,она "стала более устной",нарушился существовавший баланс.
Я полностью согласен с мнением автора. Я считаю, что вместе с языком меняется и общество в целом. Все гаджеты и социальные сети побуждают человека использовать их,больше времени проводить в интернете. К сожалению, это негативно влияет на речь, оскудняет словарный запас человека.
В подтверждение своих слов хочу привести в пример произведение М.А.Булгакова "Собачье сердце". Если глаза-зеркало души,то язык-зеркало общество. М.Булгаков считает,что во времена больших преобразований происходят и серьезные изменения в речи.
Кроме того, отмечу публицистическую статью "Русский язык на грани нервного срыва" М.Анисимовича. Писатель отмечает, что русский язык изменяется настолько быстро,что в обществе возникают тревожные,а порой панические настроения.Особенно болезненными оказываются такая тема,как язык в интернете - брань,жаргонизмы.
Таким образом,на основании вышеизложенного можно сделать следующий вывод: необходимо находить разумный баланс между письменной речью и устной,не привлекая заимствованные слова и сокращения.

По поводу разрушения коммуникативных ожиданий или даже коммуникативного провала я хочу рассказать один случай из свой преподавательской практики. Его можно интерпретировать по-разному. Например, как еще один повод побрюзжать, что молодежь теперь не та, что прежде. Или как повод покритиковать российское образование. Или, наконец, как повод задуматься, зачем все это, и мы в частности. Далее будут представлены все эти интерпретации, но сначала о сути дела.

Итак, я преподаю этой самой молодежи теорию и практику коммуникации. Сначала, естественным образом, я преподаю теорию, а потом пытаюсь применить ее на практике. С теорией все в порядке: я говорю, молодежь записывает. Тут и азы семиотики, и теория диалога, и психолингвистические аспекты… Но как доходит до практики, молодежь вяло, но решительно сопротивляется. А именно – решительно ничего не делает. И чем больше я на нее давлю, тем решительнее она упирается. А молодежь эта состоит из примерно десяти прелестнейших юных созданий исключительно слабого пола. И тем обиднее мое педагогическое фиаско.

В отличие от Толстого и в силу своего лингвистического образования я как раз считаю пересказ одним из основных литературных жанров (входящих как составная часть во многие другие жанры), да к тому же еще и важнейшим диагностическим критерием понимания текста (того, который пересказывается). При всем при этом в прямую дискуссию с Толстым предпочитаю не вступать. В том смысле, что на его тексты не покушаюсь и его творчества не трогаю.

Все прочие задания выполнялись в том же ключе, вследствие чего мне пришлось полностью переключиться с анализа творчества моих подопечных на анализ уже существующих текстов.

Например, в первой части рецензии:

Кино Скорсезе – не любовная интрига на фоне исторического процесса и тем в корне отличается от стандартного голливудского эпоса. Скорсезе интересует именно что исторический процесс: не вереница дат, заученных к экзамену, а плоть и кровь.

Так все же – романтическая история или исторический эпос, скучно или безумно увлекательно? Кстати, при чем тут попкорн и Хью Грант?

В процессе анализа текста было высказано предположение, что автор сначала хотел написать отрицательную рецензию, а потом по каким-то причинам оторвался от нее (устал, заснул, напился…). Вернувшись же к ней, то ли забыл первоначальный замысел, то ли передумал, и завершил ее нейтральной или даже слегка положительной оценкой. Сначала я поразился неожиданной для меня иронии моих подопечных, но потом понял, что эту гипотезу они рассматривают всерьез, просто потому что никаких других у них нет. Я пытался спорить и приводить разные доводы. Например, что, кроме отвлекшегося автора, существует редактор, который едва ли пропустит такую отрицательно-положительную рецензию, содержащую внутренние противоречия. Впрочем, фигура редактора никого не убедила, поскольку если уж автору нет дела до его собственной рецензии, то редактору и подавно.

Я пытался возражать, говоря, что они не понимают намерений автора рецензии, что такое восприятие текста слишком импрессионистично, и был поражен полнейшим равнодушием своих слушателей. Ну, не понимаем, ну и что? Зачем нам его понимать?

Должен признаться, что я последовательно прошел три стадии, соответствующие трем упомянутым выше интерпретациям произошедшего.

Сначала я побрюзжал на молодежь. Потом осознал, что молодежь тут, вообще говоря, ни при чем, такая же реакция могла бы быть у людей любого возраста.

Попытки движения к тексту и коммуникации начались в школе в постперестроечное время, но столкнулись с определенными проблемами. Оценивать результаты такой работы гораздо труднее, чем оценивать тривиальную грамотность, а в нашем образовании главной целью попрежнему является оценка. Ориентация на оценку не всегда бессмысленна, но некоторые виды деятельности губит на корню. Например, сочинение. Если ученик в своем сочинении свободно рассуждает на определенную тему, то это замечательно. Но так не бывает. Во-первых, за сочинение ставится оценка, во-вторых, сочинение многие годы является ключевым экзаменом, часто определяющим судьбу человека. Это значит, что сочинение должно понравиться либо конкретному учителю, либо неконкретному экзаменатору. Отсюда – возникновение множества шаблонов, следование которым почти обязательно, поскольку индивидуальное творчество опасно. Опасно даже не с идеологической точки зрения, как в советское время, а просто с практической: оно, конечно, может понравиться неизвестному экзаменатору, но, скорее, может активно не понравиться, в отличие от некоторого стереотипного изложения, которое вряд ли сильно понравится, но и не вызовет сильных отрицательных эмоций, важных при проставлении оценки.

У сложной коммуникативной деятельности (к каковой можно отнести и понимание, и рассуждение) есть две важных особенности. Во-первых, она плохо поддается оценке (любая ее оценка субъективна, а объективные критерии, как правило, отсутствуют), во-вторых, будучи ориентирована на оценку, она сильно искажается (одно дело – свободное рассуждение, другое дело – рассуждение ради пятерки). Первая из названных особенностей весьма неудобна для школьного образования, подстраивающегося под оценку, под выпускной и под вступительный экзамены. Вторая особенность во многом обессмысливает обучение коммуникативной деятельности в рамках такого образования (где все оценивается).

Вместе с тем очевидно, что ценность коммуникативных способностей гораздо выше, чем грамотности. И для жизни, и для профессии (исключение составляет разве что профессия корректора).

Тестирование по русскому языку не предусматривает оценки коммуникативных способностей экзаменуемых (например, уровня понимания текста), что, с одной стороны, хорошо, поскольку оценить эти способности объективно невозможно, но, с другой стороны, плохо, потому что именно эти способности чрезвычайно важны. Кроме того, это плохо для образования в целом, поскольку раз эти способности не оцениваются (условно говоря, не олимпийский вид спорта), то и развивать их в школе не будут. А будут, как и раньше, учить орфографии и пунктуации.

Есть ли выход? Подозреваю, что в наших условиях выхода нет, по крайней мере реалистичного. Смысл тестирования по русскому языку в частности и единого экзамена вообще, на мой взгляд, не в том, чтобы содержательно улучшить процесс проверки и оценки знаний и способствовать отбору более талантливых и подготовленных детей. Цель состоит в том, чтобы разрушить систему коррупции в университетах, и успешность такого экзамена будет определяться не справедливостью отбора (ее с помощью таких тестов, безусловно, достичь нельзя), а тем, насколько удастся побороть существующую несправедливость (коррупцию, взятки, репетиторство и все, что с ними связано).

Тем не менее развивать коммуникативные способности в школе, конечно же, следует. Более того, ситуация, когда они специально не оцениваются на жизненно важном экзамене, вполне плодотворна. Ведь тогда их развивают не ради оценки, а ради них самих. По существу, на сегодняшний день это и есть выход. Вопрос, готова ли школа это делать? Более реалистичным кажется отрицательный ответ.

Возвращаюсь к рассказанному выше случаю. Вначале я был удивлен и даже раздражен таким отношением к тексту. Если нет цели понять текст, то зачем все это? Зачем писать и зачем читать рецензии? К чему тогда теория и практика коммуникации? Позднее, поразмыслив, я понял, что коммуникация как раз была удачной. Грубые фильмы моим симпатичным и положительным ученицам все равно бы не понравились, несмотря на положительную их оценку неким рецензентом. И напротив, нежные фильмы о природе и любви скорее пришлись бы им по душе, и совершенно неважно, что о них думает рецензент. В рецензии они уловили те слова, которые неприятны именно для них, и дали оценку фильму непосредственно, как бы минуя рецензента. Точнее говоря, они приписали рецензенту свою собственную оценку фильма, полученную из его же рецензии на основе косвенных данных (а не на основе прямой оценки самого рецензента).

Я настойчиво требовал от них понять текст и угадать мнение рецензента, а они этим мнением пренебрегли и составили свое собственное. С практической точки зрения, они, безусловно, правы. Мое задание никакого практического смысла не содержало. Действительно, зачем нам знать, что думает и пытается выразить некий неизвестный и потому неинтересный человек? Это его проблемы.

Очевидно, что я сам при чтении рецензии использую, как правило, те же стратегии. Обычно мне важно не понять мысль рецензента, а решить, стоит ли смотреть этот фильм, читать эту книгу и так далее.

Короче говоря, в результате чтения курса я пришел к выводу, что понимание чужих текстов и чужой речи для нормальной жизни и нормального общения вообще-то не нужно. И я, пытаясь научить понимать и ясно выражать свои мысли, возможно, приношу больше вреда, чем пользы. Поэтому русская школьная традиция, в рамках которой изучается слово и грамматика, а не текст и коммуникация, имеет твердые основания. Первое объективно и незыблемо, второе сомнительно и изменчиво. Более того, как и всему практически ценному, практике коммуникации мы учимся вне школьных уроков. Учимся так, как это нужно для жизни, а не так, как это захочется отдельно взятому преподавателю (в данном случае – мне).

Данный текст является ознакомительным фрагментом.

К этой книге я подходила с особым пристрастием: я лингвист, Кронгауза знаю лично по университетским лекциям и экзаменам, поэтому читать его мнение о современном состоянии русского языка было особенно интересно. Книга написана достаточно популярно, ее сможет понять любой не-лингвист (особое почтение Максиму Анисимовичу, что избежал соблазна впечатлить читателя умными научными словами). Конечно, я бы предпочла больше конкретики и научных обоснований, но так как я не являюсь представителем целевой аудитории, то и не имею права называть это минусом книги. Правда, некоторые упрекают автора в излишней разрозненности главок, "журналистском" стиле, но, на мой взгляд, он просто старался преподнести материал максимально доходчиво.

Большой плюс книги в том, что примеры в ней взяты из жизни и ярко иллюстрируют то или иное явление (хотя для 2010 года иногда что-то кажется устаревшим - как же быстро меняется язык!). Кронгауз не оставляет в стороне заимствования новых слов из английского, экономическую и IT-лексику, сетевой этикет, олбанский, законы о языке и даже матерные слова:

Случилось самое страшное: мы теряем наше национальное достояние, наш русский мат. Читатель, конечно, не согласится и, может быть, добавит в подтверждение несколько слов. Но ведь дело не в словах, слова-то как раз остались и звучат чаще, чем прежде. Исчезают культурные запреты на употребление бранных слов, без которых, как это ни парадоксально, нет и мата.
От лингвистов часто требуют самых решительных мер против брани, вплоть до полного запрета. Увы, брань запретить нельзя. Она есть во всех языках и, значит, для чего-то человеку нужна, ну хотя бы для выражения негативных эмоций. Русскую же брань запретить невозможно еще и потому, что она составляет предмет особой национальной гордости, своего рода национальную идею, если угодно. Я имею в виду, естественно, русский мат. [. ]
А не ругаться матом это для русского человека, ну, как водки не пить, то есть подозрительно. Подозрительно, что не русский. Потому что даже бразильские футболисты, приезжая играть в Россию, первыми усваивают именно эти слова. Шпионов им специально обучают. То есть мат всех нас объединяет, мы им в глубине души и слегка застенчиво гордимся, а всякий чужеземец, интересуясь русской культурой, непременно к мату обращается. Получается самая настоящая национальная идея.

Книгу я бы порекомендовала прочитать всем людям, которые желают осознавать, что сейчас происходит с нашим языком, какие процессы в нем активизируются - повторюсь, она очень легко читается. Может, кто-то после нее начнет говорить "баско" вместо "хорошо" / "ладно", кто-то перестанет употреблять излишнее количество англицизмов, а кто-то укрепится в позиции Grammar Nazi.

Ну и напоследок - заключение Кронгауза о наших волнениях по поводу великого и могучего:

Я писал эту книжку не потому, что русский язык находится на грани нервного срыва. Переживаем и нервничаем мы сами, и, наверное, это правильно. Только не надо переходить ту самую грань. Слухи о скорой смерти русского языка сильно преувеличены.
И все-таки о русском языке надо беспокоиться. Его надо любить. О нем надо спорить. Но главное – на нем надо говорить, писать и читать. Чего я всем и желаю.