Сказки афанасьева вошь и блоха

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 258 944
КНИГИ 595 239
СЕРИИ 22 282
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 557 063

РУССКИЕ ЗАВЕТНЫЕ СКАЗКИ

Собранные А.Н. Афанасьевым

НЕСКОЛЬКО СЛОВ ОБ ЭТОЙ КНИГЕ[1]

Арт. РУ 1975, февраль.

ПРЕДИСЛОВИЕ А.Н.АФАНАСЬЕВ А КО 2-му ИЗДАНИЮ

Издание наших заветных сказок… едва ли не единственное в своем роде явление. Легко может быть, что именно поэтому наше издание даст повод ко всякого рода нареканиям и возгласам не только против дерзкого издателя, но и против народа, создавшего такие сказки, в которых народная фантазия в ярких картинах и нимало не стесняясь выражениями развернула всю силу и все богатство своего юмора. Оставляя в стороне все могущие быть нарекания собственно по отношению к нам, мы должны сказать, что всякий возглас против народа был бы не только несправедливостью, но и выражением полнейшего невежества, которое по большей части, кстати сказать, составляет одно из неотъемлемых свойств кричащей pruderie[3]. Наши заветные сказки — единственное в своем роде явление, как мы сказали, особенно потому, что мы не знаем другого издания, в котором бы в сказочной форме била таким живым ключом неподдельная народная речь, сверкая всеми блестящими и остроумными сторонами простолюдина.

Литературы других народов представляют много подобных же заветных рассказов и давным-давно уже опередили нас и в этом отношении. Если не в виде сказок, то в виде песен, разговоров, новелл, farces, sottises, moralites, dictons[4] и т. п. другие народы обладают огромным количеством произведений, в которых народный ум, так же мало стесняясь выражениями и картинами, пометил юмором, зацепил сатирой и выставил резко на посмеяние разные стороны жизни. Кто сомневается в том, что игривые рассказы Боккаччо не почерпнуты из народной жизни, что бесчисленные французские новеллы и faceties[5] XV, XVI и XVII веков — не из того же источника, что и сатирические произведения испанцев, Spottliede и Schmahschriften[6] немцев, эта масса пасквилей и разных летучих листков на всех языках, являвшихся по поводу всевозможных событий частной и общественной жизни, — не народные произведения? В русской литературе, правда, до сих пор есть еще целый отдел народных выражений непечатных, не для печати. В литературах других народов издавна таких преград народной речи не существует.

…Итак, обвинение русского народа в грубом цинизме равнялось бы обвинению в том же и всех других народов, другими словами, само собой сводится к нулю. Эротическое содержание заветных русских сказок, не говоря ничего за или против нравственности русского народа, указывает просто только на ту сторону жизни, которая больше всего дает разгула юмору, сатире и иронии. Сказки наши передаются в том безыскусственном виде, как они вышли из уст народа и записаны со слов рассказчиков. Это-то и составляет их особенность: в них ничего не тронуто, нет ни прикрас, ни прибавок. Мы не будем распространяться о том, что в разных полосах широкой Руси одна и та же сказка рассказывается иначе. Вариантов таких, конечно, много, и большая часть их, без сомнения, переходит из уст в уста, не будучи еще ни подслушана, ни записана собирателями. Приводимые нами варианты взяты из числа наиболее известных или наиболее характеристичных почему-либо.

Автор книги: Александр Афанасьев

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 2 страниц]

Жил-был мужик, и захотелось ему попытать: можно ли, когда случится, сказать жене тайну или нет? Захотелось ему раз до ветру: он пошел на двор и высрался; воротился в избу, сел на лавку, повесил голову и так тяжело вздыхает, будто что худое сделал! Стала баба его спрашивать:

– Что ты, али захворал? Какой давеча веселый был, а теперича ишь насупился!

– Эх, жена, молчи! – говорит мужик, – сам не знаю, перед добром или худом это со мною случилось!

– Скажи да скажи мне, что такое случилось?

– Сейчас ходил я, жена, до ветру; только сел да пёрднул, как у меня из жопы вылетела одна сорока! Вот я и думаю: к чему бы это такое было?

Как услыхала баба про сороку, тут же побежала к куме за каким-то делом и давай ей рассказывать:

– Послушай, кума, что с моим мужем-то вчера случилось: пошел он до ветру, только пёрднул – как у него из жопы вылетели две сороки. К чему бы это такое?

– Не знаю, кумушка!

Потолковали они, потолковали и разошлись. Кума побежала сейчас к своей куме и говорит ей:

– Не слыхала ты, кумушка Арина, что с Иваном-то случилось? Ко мне жена его приходила и сказывала, что пошел он до ветру и только пёрднул раз, как у него из жопы вылетели три сороки!

Кума Арина побежала к соседям и нахвастала, что пошел Иван до ветру, а у него из жопы вылетели четыре сороки. Чем дальше шло, тем больше сорок прибывало; как обошла весть всех деревенских баб, оказалось, что у мужика из жопы вылетело двенадцать сорок, и так пошла на него слава, что и показаться никуда нельзя! Кто ни попадется на глаза, всяк его спрашивает:

– Как это, брат, у тебя из жопы двенадцать сорок вылетело? Расскажи, пожалуйста!

Жил-был мужик с бабой, у них была дочь. Нашелся жених, высватал девку и женился на ней. Случилось зятю быть у тещи в гостях на святках. Теща посадила его за стол и начала угощать; поставила перед ним разных закусок, а сама зятя спрашивает:

– Послушай, сынок! У вас нонче какую животину к празднику били?

– Да вишь, мой батюшка перед самым праздником поймал суку в амбаре и так ее прибил, что она уссалась и усралась; насилу сука-то вырвалась, да бежать, а батька за нею вдогонку, нагнал ее у забора, как она лезла в дыру, да по п…де еще раз ударил!

Купил старик своей старухе тулуп, да под забором всю ночь ее и е…; поутру стала погода мокрая: идет старушонка, сгорбилась, да плачет, а старик вслед за нею да на жену так и скачет. Старуха своему старику говорила: – Не разорви меня, Гаврила! А старик был на ухо крепок, тех речей не расслухал, да ей в чрево свой х…й вбухал и е… ее до усеру. Не насытится никогда око зрением, а жопа бздением, нос табаком, а п…а хорошим елдаком: сколько ее ни зуди – она все, гадина, недовольна! Это присказка, сказка впереди.

Жил-был поп. У попа была дочка, еще невинная девка. Пришло лето, стал поп нанимать работников косить сено, и нанимает с таким уговором. Если дочь его пересикнет через стог сена, что работник накосит, то и заработной платы ему нет, Много нанималось к нему рабочих, да все работали на попа даром: поповна что ни выйдет, так стог и пересикнет. Вот договорился с попом один удалой работник с тем, что будет он косить попу сено, и коли поповна пересикнет, то вся работа пойдет ни за что. Стал работник косить сено; накосил и сметал в стог; лег подле стога, вынул из порток свой х…й и давай его надрачивать. А дочь попова идет к работнику посмотреть на работу, глядит на него да и спрашивает:

– Что это ты, мужичок, делаешь?

– Что ж ты этою чесалкою чешешь?

– Давай я тебя почешу! Ложись на сено.

Легла попова дочка, он начал ее чесать, да и промахнул ее как следует. Встала поповна и говорит:

– Какая славная чесалка!

Потом стала сикать через стог – нет, не берет; только себя обоссала, словно из решета вылила!

Приходит к отцу и сказывает:

– Оченно велик стог – не смогла пересикнуть.

– Ах, дочка! Верно, больно хороший работник! Я его на год найму.

Как только пришел работник за расплатой, поп пристал к нему:

– Наймись, свет, на год!

Нанялся он к попу. А поповна так ему рада! Приходит ночью к батраку и говорит:

– Нет, я даром чесать не буду; принеси сто рублей, купи себе чесалку!

Поповна принесла ему сто рублей, он и начал чесать ее каждую ночь. После того батрак поссорился с попом и говорит ему:

– Рассчитай меня, батька!

Рассчитался и ушел.

А дочери на ту пору дома не было; приходит она домой:

– Он, – говорит поп, – рассчитался и сейчас ушел на деревню.

– Ах, батюшка! Что вы сделали? Ведь он мою чесалку унес.

И пустилась бежать за ним в погоню; нагоняет его около речки, батрак засучил портки и стал переходить вброд.

– Отдай мою чесалку! – кричит попова дочь.

Батрак поднял камень, бросил в воду.

– Возьми себе! – говорит.

Перешел на ту сторону и был таков! Поповна подняла подол, полезла в воду и ну искать чесалку: шарит по дну – нет чесалки. Ехал мимо барин и спросил:

– Что ты, голубушка, ищешь?

– Чесалку; я купила ее у батрака за сто рублей, а он, уходя, унес было, да я погналась за ним, так он и бросил ее в воду.

Барин вылез из брички, скинул с себя штаны и полез искать чесалку. Искали-искали вдвоем. Вот попова дочь увидала, что у барина висит х…й; как схватит его обеими руками; держит, а сама кричит:

– Ах, барин! Стыдно тебе, вить это моя чесалка; отдай назад!

– Что ты делаешь, бесстыдная? Пусти меня! – говорит барин.

– Нет, ты сам бесстыдник! Чужое добро хочешь взять. Отдай мою чесалку! – И потащила барина за х…й к своему отцу.

Поп смотрит в-окно: дочка тащит барина за х…й, да все кричит:

– Отдай, подлец, мою чесалку!

А барин жалобно просит:

– Батька, избавь от напрасной смерти! Век тебя не забуду!

Что делать? Поп вынул из порток свой поповский кляп, показывает дочери в окошко и кричит:

– Дочка, а дочка! Вот твоя чесалка!

– И то моя! – говорит дочь, – ишь с конца-то красная! А и уж думала, что барин ее взял!

Сейчас бросила барина и бегом в избу. Барин навострил лыжи – только пятки показывает. А девка вбежала в избу:

– Где моя чесалка, тятинька?

– Ах ты, сякая-такая! – напустился на нее поп. – Гляди, матка, вить у нее честности-то нет!

– Полно, батька, – сказала попадья, – посмотри сам, да получше.

Поп долой портки, и давай свою дочь ети; как стало попа забирать – он ржет да кричит:

– Нет, нет, не потеряла дочка честности…

– Батька! Засунь ей честность-то подальше.

– Небось, матка, не выронит; далеча засунул!

А дочь-то еще молоденька, не умеет поднимать ноги круто.

– Круче, дочка, круче! – кричит попадья.

– Ах, матка! И так вся в куче!

Так-то и нашла попова дочь чесалку. С тех пор стал поп их обеих чесать, состряпал им по куколке и доселева живет: дочку с матушкой е…т!

Жили-были мужик да баба, у них была дочь, девка молодая. Пошла она бороновать огород; бороновала, бороновала, только и позвали ее в избу блины есть. Она пошла, а лошадь совсем с бороною оставила в огороде: пущай постоит, пока ворочусь. Только у ихнего соседа был сын – парень глупой. Давно хотелось ему поддеть эту девку, а как – не придумает. Увидал он лошадь с бороною, перелез через изгородь, выпряг и завел ее в свой огород; борону хоть и оставил на старом месте, да оглобли-то просунул сквозь изгороду[128] 128
изгороду – изгородь

[Закрыть] к себе и запряг опять лошадь-то. Девка пришла и далась диву: что бы это такое – борона на одной стороне забора, а лошадь на другой? И давай бить кнутом свою клячу да приговаривать:

– Какой черт тебя занес! Умела втесаться, умей и вылезать, ну, ну, выноси!

А парень стоит, смотрит да посмеивается.

– Хочешь, – говорит, – помогу, только ты дай мне…

Девка-то была воровата.

А у ней на примете была старая щучья голова, на огороде валялась, разинувши пасть. Она подняла ту голову, засунула в рукав и говорит:

– Як тебе не полезу, да и ты сюда-то не лазь, чтобы не увидал кто; а давай-ка лучше сквозь этот тынок[129] 129
тынок – тын, забор

[Закрыть] , скорей просовывай кляп-ат! Я уж тебе наставлю.

Парень вздрочил кляп и просунул его скрозь[130] 130
скрозь– сквозь

Вот пришла пора; вздумали женить этого парня. Сосватали его на соседской девке и женили. Живут они день, и другой, и третий, живут и неделю, другую и третью; парень боится дотронуться до жены. Вот надо ехать к теще; поехали. Дорогой молодая-то и говорит мужу:

– Послушай-ка, милый Данилушка! Что же ты женился, дела со мной не имеешь? Коли не можешь, на что было чужой век заедать даром?

– Нет, теперь ты меня не обманешь! У тебя п…да кусается. Мой кляп с тех пор долго болел, насилу зажил.

– Врешь, – говорит она, – это я в то время пошутила над тобою, а теперь не бойся! На-ка попробуй хоша[131] 131
хоша – хочешь

[Закрыть] дорогою – самому полюбится.

Тут его взяла охота. Заворотил ей подол и сказал:

– Постой, Варюха, дай-ка я тебе ноги привяжу, коди[132] 132
коди – коли

[Закрыть] станет кусаться – так я смогу выскочить да уйти.

Отвязал он вожжи и скрутил ей голые ляжки. Струмент у него был порядочный, как надавил он Варюху-то, как она закричит благим матом, а лошадь была молодая, испугалась и начала мыкать сани: то туда, то сюда, вывалила парня, а Варюху так с голыми ляжками и примчала на тещин двор. Теща смотрит в окно, видит: лошадь-то зятева, и подумала, верно, это он говядины к празднику привез, пошла встречать, а то – ее дочка.

– Ах, матушка, – кричит, – развяжи-ка поскорее, покедова[133] 133
покедова – покуда

Старуха развязала ее, расспросила что и как:

– Да лошадь его вывалила!

Вот вошли в избу, смотрят в окно – идет Данилка, подошел к мальчишкам, что в бабки играли, остановился и загляделся. Теща послала за ним старшую дочь. Та приходит:

– Здравствуй, Данила Иваныч!

– Иди в избу! Только тебя и недостает!

– А Варвара у вас?

– А кровь у нее унялась?

Та плюнула и ушла от него. Теща послала за ним сноху; эта ему угодила:

– Пойдем, пойдем, Данилушка! Уж кровь давно унялась.

Привела она его в избу, а теща встречает и говорит:

– Добро пожаловать, любезный затюшка!

– А Варвара у вас?

– А кровь у нее унялась?

Вот он вытащил свой кляп, показывает теще и говорит:

– Вот, матушка! Это шило в ней было!

– Ну, ну, садись, пора обедать.

Сели и стали пить и есть. Как подали яишницу, дураку и захотелось ее одному съесть, вот он и придумал, да и ловко же: вытащил кляп, ударил по плеши ложкою и сказал:

– Вот это шило все в Варюхе было!

Да и начал мешать своею ложкой яишницу. Тут делать нечего, полезли все из-за стола вон, а он приел[134] 134
приел – съел

[Закрыть] яишницу один и стал благодарствовать теще за хлеб, за соль.

Медведь увидал, что мужик дерет какую-то бабу, и говорит:

– Нет, лиса! Вы со слепнем как хотите, а я ни за что не пойду к мужику!

– Да оттого – посмотри-ка, вишь он опять кого-то пежит! Вот лиса смотрела, смотрела и говорит:

– И точно, твоя правда: в самом деле он кому-то ноги ломает!

А слепень глядел-глядел и себе тоже говорит:

– Совсем не то – он кому-то соломину в жопу пихает! Всякий, знать, свою беду понимает; ну, однако, слепень лучше всех отгадал. Медведь с лисой ударились в лес, а мужик остался цел и невредим.

Мужик прогнал из дому блудливого кота в лес. А в этом лесу жила-была лиса. Да такая блядь: все валялась с волками да медведями. Повстречала она кота: разговорились о том, о сем. Лиса и говорит:

– Ты, Котофей Иванович, холост. Я – незамужняя жена! Возьми меня за себя.

Кот согласился. Пошел у них пир и веселье, после пира надо коту по обряду иметь с лисицею грех. Кот влез на лису, не столько е….ет, сколько когтями дерет, а сам еще кричит:

– Вот еще какой, – сказала лисица, – ему все мало.

Пришла весна, разыгралась у зайца кровь. Хоть он силой и плох, да бегать резов, и ухватка у него молодецкая. Пошел он по лесу и вздумал зайти к лисе. Подходит к лисицыной избушке, а лиса на ту пору сидела на печке, а детки ее под окошком. Увидала она зайца и приказывает лисиняткам:

– Ну, детки! Коли подойдет косой да станет спрашивать, скажите, что меня дома нету. Ишь его черт несет! Я давно на него, подлеца, сердита, авось теперь как-нибудь его поймаю.

А сама притаилась. Заяц подошел и постучался.

– Кто там? – спрашивают лисинятки.

– Я, – говорит заяц, – здравствуйте, милые лисинятки! Дома ли ваша матка?

– Жалко! Было еть – да дома нет! – сказал косой и побежал в рощу.

Лиса услыхала и говорит:

– Ах он, сукин сын, косой черт! Охаверник[137] 137
охаверник – похабник

[Закрыть] эдакий! Погоди же, я ему задам зорю!

Слезла с печи и стала за дверью караулить, не придет ли опять заяц. Глядь – а заяц опять пришел по старому следу и спрашивает лисинят:

– Здравствуйте, лисинятки! Дома ли ваша матка?

– Жаль, – сказал заяц, – я бы ей напырял по-своему!

[Закрыть] . Вышел на дорогу, повесил уши и сидит. Тем временем лиса кое-как выбралась на волю и побежала искать зайца. Увидала его и приняла за монаха.

– Здравствуй, – говорит, – святый отче! Не видал ли ты где косого зайца?

– Которого? Что давеча тебя ё…?

Повстречала вошь блоху:

– Иду ночевать в бабью п…ду.

– Ну, а я залезу к бабе в жопу. И разошлись. На другой день встретились опять.

– Ну что, каково спалось? – спрашивает вошь.

– Уж не говори! Такого страху набралась: пришел ко мне какой-то лысый и стал за мной гоняться, уж я прыгала, прыгала, и туда-то и сюда-то, а он все за мной, да потом как плюнет на меня и ушел!

– Что ж, кумушка! И ко мне двое стучались, да я притаилась; они постучали себе, постучали, да с тем и прочь пошли…

– А если ты, Михайла Иванович, разорвешь у меня что?

– Ну, если разорву, так улей меду принесу.

Медведь ухватил бабу в лапы да как ударит ее обземь – она и ноги кверху задрала, да схватилась за п….ду и говорит ему:

– Что ты наделал? Как теперь мне домой-то показаться, что я мужу-то скажу!

Медведь смотрит: дыра большущая, разорвал! И не знает, что ему делать. Вдруг откуда ни возьмись – бежит мимо заяц.

– Постой, косой! – закричал на него медведь, – поди сюда.

Заяц подбежал. Медведь схватил бабу за края п…ды, натянул их и приказал косому придерживать своими лапками; а сам побежал в лес, надрал лыка целый пук – едва тащит! Хочет зашивать бабе дыру. Принес лыка и бросил оземь; баба испугалась, да как перднет, так заяц аршина на два подскочил вверх:

– Ну, Михайло Иванович! По целому лопнуло!

– Пожалуй, она вся теперь излопается! – сказал медведь и бросился что есть духу бежать; так и ушел.

У мужика на дворе сидела куча воробьев. Один воробей и начал перед своими товарищами похваляться.

– Полюбила, – говорит, – меня сивая кобыла, часто на меня посматривает. Хотите ли, отделаю ее при всем нашем честном собрании?

– Посмотрим, – говорят товарищи.

Вот воробей подлетел к кобыле и говорит:

– Здравствуй, милая кобылушка!

– Здравствуй, певец! Какую нужду имеешь?

– А такую нужду – хочу попросить у тебя….

– Это дело хорошее, по нашему деревенскому обычаю, когда парень начинает любить девушку, он в ту пору покупает ей гостинцы: орехи и пряники. А ты меня чем дарить будешь?

– Скажи только чего хочешь.

– А вот: натаскай-ка мне по одному зерну четверик овса, тогда и любовь у нас начнется.

Воробей стал изо всех сил хлопотать, долго трудился и натаскал-таки наконец целый четверик овса. Прилетел и говорит:

– Ну, милая кобылушка! Овес готов!

А у самого сердце не терпит – и рад, и до смерти боится.

– Хорошо, – отвечала кобыла, – откладывать дела нечего, истома пуще смерти, да и мне век честною не проходить, по крайней мере от молодца потерпеть не стыдно! Приноси овес да созывай своих товарищей – быль молодцу не укора! А сам садися на мой хвост, подле самой жопы, да дожидайся, пока я хвост подыму.

Стала кобыла кушать овес, а воробей сидит на хвосте. Товарищи его смотрят, что такое будет. Кобыла ела, ела, да и запердела, подняла хвост, а воробей вдруг и впорхнул в зад.

Кобыла прижала его хвостом, тут ему плохо пришлось, хоть помирай! Вот она ела, ела, да как забздела, воробей оттуда и выскочил, и стал он похваляться перед товарищами:

– Вот как! Небось от нашего брата и кобыла не стерпела, ажно забздела.

Стала баба ловить дятла и поймала-таки и посадила под решето. Приехал домой мужик, хозяйка его встречает.

– Ну, жена, – говорит он, – со мной на дороге несчастье случилось.

– Ну, муж, – говорит она, – и со мною несчастье!

Рассказали друг дружке все как было.

– Где ж теперича дятел улетел? – спросил мужик.

– Я его поймала и под решето посадила.

– Хорошо же, я с ним разделаюсь! Съем его живого.

– Возьми-ка полено, а я стану раком; как только дятел высунет голову, ты его хорошенько и огрей поленом-то!

– Возьми-ка, – говорит он жене, – острую косу, а я опять стану раком, и как только высунет дятел голову – ты и отмахни ее косою.

Взяла жена острую косу, а мужик стал раком; только высунула птица голову, хозяйка ударила косою, головы дятлу не отрезала, а жопу мужику отхватила. Дятел улетел, а мужик весь кровью изошел и помер.

Жил мужик, у него была свинья, и привела[141] 141
привела – родила

[Закрыть] она двенадцать поросят; запер он ее в хлеве, а хлев был сплетен из хворосту. Вот на другой день пошел мужик посмотреть поросят, сосчитал – одного нету. На третий день опять одного нету. Кто ворует поросят? Вот и пошел старик ночевать в хлев, сел и дожидается, что будет. Прибежал из лесу волк, да прямо к хлеву, повернулся к двери жопою, натиснул[142] 142
натиснул – напрягся, натужился

[Закрыть] и просунул в дыру свой хвост, и ну хвостом-то шаркать по хлеву.

Почуяли поросята шорох и пошли от свиньи к дверям нюхать около хвоста. Тут волк вытащил хвост, поворотился передом, просунул свою морду, схватил поросенка и драла в лес. Дождался мужик другого вечера, пошел опять в хлев и уселся возле самых дверей. Стало темно, прибежал волк и только засунул свой хвост и начал шаркать им по сторонам, мужик как схватил обеими руками за волчий хвост, уперся в дверь ногами и во весь голос закричал: тю-тю-тю. Волк рвался, рвался, и зачал срать, и потуда жилился[143] 143
жилился – тужился

[Закрыть] , пока хвост оторвал. Бежит, а сам кровью дрищет; шагов двадцать отбежал, упал и издох. Мужик снял с него кожу и продал на торгу.