Петлю на шею нет я не болею

Не самые известные произведения отечественных классиков (баян но не многие читали):

Не тужи, дорогой, и не ахай,
Жизнь держи, как коня, за узду,
Посылай всех и каждого на хуй,
Чтоб тебя не послали в пизду!

Ветер веет с юга
И луна взошла,
Что же ты, блядюга,
Ночью не пришла?

Не пришла ты ночью,
Не явилась днем.
Думаешь, мы дрочим?
Нет! Других ебём!

Пой же, пой. На проклятой гитаре
Пальцы пляшут твои вполукруг.
Захлебнуться бы в этом угаре,
Мой последний, единственный друг.

Не гляди на ее запястья
И с плечей ее льющийся шелк.
Я искал в этой женщине счастья,
А нечаянно гибель нашел.

Я не знал, что любовь - зараза,
Я не знал, что любовь - чума.
Подошла и прищуренным глазом
Хулигана свела с ума.

Пой, мой друг. Навевай мне снова
Нашу прежнюю буйную рань.
Пусть целует она другова,
Молодая, красивая дрянь.

Ах, постой. Я ее не ругаю.
Ах, постой. Я ее не кляну.
Дай тебе про себя я сыграю
Под басовую эту струну.

Льется дней моих розовый купол.
В сердце снов золотых сума.
Много девушек я перещупал,
Много женщин в углу прижимал.

Да! есть горькая правда земли,
Подсмотрел я ребяческим оком:
Лижут в очередь кобели
Истекающую суку соком.

Так чего ж мне ее ревновать.
Так чего ж мне болеть такому.
Наша жизнь - простыня да кровать.
Наша жизнь - поцелуй да в омут.

Пой же, пой! В роковом размахе
Этих рук роковая беда.
Только знаешь, пошли их на хуй.
Не умру я, мой друг, никогда.

Сыпь, гармоника. Скука. Скука.
Гармонист пальцы льет волной.
Пей со мною, паршивая сука,
Пей со мной.

Излюбили тебя, измызгали -
Невтерпеж.
Что ж ты смотришь так синими брызгами?
Иль в морду хошь?

В огород бы тебя на чучело,
Пугать ворон.
До печенок меня замучила
Со всех сторон.

Сыпь, гармоника. Сыпь, моя частая.
Пей, выдра, пей.
Мне бы лучше вон ту, сисястую, -
Она глупей.

Я средь женщин тебя не первую.
Немало вас,
Но с такой вот, как ты, со стервою
Лишь в первый раз.

Чем вольнее, тем звонче,
То здесь, то там.
Я с собой не покончу,
Иди к чертям.

К вашей своре собачьей
Пора простыть.
Дорогая, я плачу,
Прости. прости.

Вам, проживающим за оргией оргию,
имеющим ванную и теплый клозет!
Как вам не стыдно о представленных к Георгию
вычитывать из столбцов газет?

Знаете ли вы, бездарные, многие,
думающие нажраться лучше как, -
может быть, сейчас бомбой ноги
выдрало у Петрова поручика.

Если он приведенный на убой,
вдруг увидел, израненный,
как вы измазанной в котлете губой
похотливо напеваете Северянина!

Вам ли, любящим баб да блюда,
жизнь отдавать в угоду?!
Я лучше в баре блядям буду
подавать ананасную воду!

Вы любите розы?
а я на них срал!
стране нужны паровозы,
нам нужен металл!
товарищ!
не охай,
не ахай!
не дёргай узду!
коль выполнил план,
посылай всех
в пизду
не выполнил -
сам
иди
на
хуй.

Мы,
онанисты,
ребята
плечисты!
Нас
не заманишь
титькой мясистой!
Не
совратишь нас
пиздовою
плевой!
Кончил
правой,
работай левой.

Не те
бляди,
что хлеба
ради
спереди
и сзади
дают нам
ебти,
Бог их прости!
А те бляди -
лгущие,
деньги
сосущие,
еть
не дающие -
вот бляди
сущие,
мать их ети!

Лежу
на чужой
жене,
потолок
прилипает
к жопе,
но мы не ропщем -
делаем коммунистов,
назло
буржуазной
Европе!
Пусть хуй
мой
как мачта
топорщится!
Мне все равно,
кто подо мной -
жена министра
или уборщица!

Эй, онанисты,
кричите "Ура!" -
машины ебли
налажены,
к вашим услугам
любая дыра,
вплоть
до замочной
скважины.

Экспромт
О как мила твоя богиня.1
За ней волочится француз,
У нее лицо как дыня,
Зато жопа как арбуз.2

О ты, вонючий храм неведомой богини!
К тебе мой глас. к тебе взываю из пустыни,
Где шумная толпа теснится столько дней
И где так мало я нашел еще людей.
Прими мой фимиам летучий и свободный,
Незрелый слабый цвет поэзии народной.
Ты покровитель наш, в святых стенах твоих
Я не боюсь врагов завистливых и злых,
Под сению твоей не причинит нам страха
Ни взор Михайлова, ни голос Шлиппенбаха
Едва от трапезы восстанут юнкера,
Хватают чубуки, бегут, кричат: пора!
Народ заботливо толпится за дверями.
Вот искры от кремня посыпались звездами,
Из рукава чубук уж выполз, как змея,
Гостеприимная отдушина твоя
Открылась бережно, огонь табак объемлет.
Приемная труба заветный дым приемлет.
Когда ж Ласковского приходит грозный глаз,
От поисков его ты вновь скрываешь нас,
И жопа белая красавца молодого
Является в тебе отважно без покрова.
Но вот над школою ложится мрак ночной,
Клерон уж совершил дозор обычный свой,
Давно у фортепьян не раздается Феня.
Последняя свеча на койке Беловеня
Угасла, и луна кидает бледный свет
На койки белые и лаковый паркет.
Вдруг шорох, слабый звук и легкие две тени
Скользят по каморе к твоей желанной сени,
Вошли. и в тишине раздался поцалуй,
Краснея поднялся, как тигр голодный, хуй,
Хватают за него нескромною рукою,
Прижав уста к устам, и слышно: "Будь со мною,
Я твой, о милый друг, прижмись ко мне сильней,
Я таю, я горю. " И пламенных речей
Не перечтешь. Но вот, подняв подол рубашки,
Один из них открыл атласный зад и ляжки,
И восхищенный хуй, как страстный сибарит,
Над пухлой жопою надулся и дрожит.
Уж сближились они. еще лишь миг единый.
Но занавес пора задернуть над картиной,
Пора, чтоб похвалу неумолимый рок
Не обратил бы мне в язвительный упрек.

асписку просишь ты, гусар,
Я получил твое посланье;
Родилось в сердце упованье,
И легче стал судьбы удар;
Твои пленительны картины
И дерзкой списаны рукой;
В твоих стихах есть запах винный,
А рифмы льются малафьёй.

Борделя грязная свобода
Тебя в пророки избрала;
Давно для глаз твоих природа
Покров обманчивый сняла;
Чуть тронешь ты жезлом волшебным
Хоть отвратительный предмет,
Стихи звучат ключом целебным,
И люди шепчут: он поэт!

Так некогда в степи безводной
Премудрый пастырь Аарон
Услышал плач и вопль народный
И жезл священный поднял он,
И на челе его угрюмом
Надежды луч блеснул живой,
И тронул камень он немой, -
И брызнул ключ с приветным шумом
Новорожденною струей.

Увы! напрасно деве гордой
Я предлагал свою любовь!
Ни наша жизнь, ни наша кровь
Ее души не тронет твердой.
Слезами только буду сыт,
Хоть сердце мне печаль расколет.
Она на щепочку нассыт,
Но и понюхать не позволит.

Желал я душу освежить,
Бывалой жизнию пожить
В забвеньи сладком близ друзей
Минувшей юности моей.
____

Я ехал в дальные края;
Не шумных блядей жаждал я,
Искал не злата, не честей,
В пыли средь копий и мечей.

Веселого пути
Я Блудову желаю
Ко древнему Дунаю
И мать его ебти.

Ты помнишь ли, как за горы Суворов
Перешагнув, напал на вас врасплох?
Как наш старик трепал вас, живодеров,
И вас давил на ноготке, как блох?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, как всю пригнал Европу
На нас одних ваш Бонапарт-буян?
Французов видели тогда мы многих жопу,
Да и твою, говенный капитан!
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, как царь ваш от угара
Вдруг одурел, как бубен гол и лыс,
Как на огне московского пожара
Вы жарили московских наших крыс?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так. сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, фальшивый песнопевец,
Ты, наш мороз среди родных снегов
И батарей задорный подогревец,
Солдатской штык и петлю казаков?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Ты помнишь ли, как были мы в Париже,
Где наш казак иль полковой наш поп
Морочил вас, к винцу подсев поближе,
И ваших жен похваливал да еб?
Хоть это нам не составляет много,
Не из иных мы прочих, так сказать;
Но встарь мы вас наказывали строго,
Ты помнишь ли, скажи, ебена твоя мать?

Эта история случилась с моей родной тёткой, которая не любит об этом вспоминать. Ведь даже сейчас, спустя столько лет, она не может себе простить той совершенной глупости, унесшей жизнь близкого ей человека.

Была у тётки подруга — Марфа, и были они не разлей вода. Вместе чудили, выдумывали и искали приключения на свою голову. В общем, развлекали себя, как могли. Да и что еще в глухой деревне то делать? Друг за друга — и в огонь, и в воду. Некоторые сёстры так близки не бывают, как были тетя и Марфа.

А тут случилась в семье у Марфы беда — дядя её, мамин брат, собственноручно Богу (или дьяволу) душу отдал, повесился. Мужик то и не пил никогда, работал, сына воспитывал.

И вдруг ни с того ни с сего взял веревку, пошел в сарай, да там и удавился. Родственники в шоке, жена слегла от горя — как теперь малыша поднимать, без отца-то?

Похоронили Леньку, погоревали-погоревали, но жизнь-то продолжается. Нужно дальше идти, несмотря ни на что.

А Марфа у них была бесстрашной, отчаянной. Повадилась она после похорон на кладбище регулярно ходить — дядю усопшего проведывать. То хлеба ему принесет на могилку, то сигаретку у деда утащит — и в венок засунет.

И вроде ничего удивительного — Ленька то у нее любимый дядька был, вместо отца ее растил. Да вот только навещала она его почему-то по ночам. Говорила, что ей так удобнее.

Тетка моя ее иногда сопровождала, но после заката на кладбище никогда не совалась — боялась, да и суеверной была, не хотела беду накликать.

Так продолжалось достаточно долго, почти все 40 дней после его смерти Марфа на кладбище бегала. И вот однажды призналась она тетке:

— Ленька мне каждый день снится. Приходит ко мне, руки протягивает и так ласково смотрит, что душа на части рвется.

Успокоилась вроде Марфа, смирилась с потерей дяди и на кладбище ходить перестала.

На Ивана Купала устроили в деревне большой праздник, с хороводами и песнями у костра. Взрослые разместились одной компанией, а дети — отдельно, сами по себе. В кучку сбились — страшилки друг другу рассказывают и байки травят.

И тут тема плавно перешла на покойников, а потом и на самоубийц. Мальчишки стали шептаться, что слышали, как взрослые говорили, что если голову в петлю, оставшуюся после висельника, просунешь, то не жилец ты больше на этом свете.

Посмеялись все, а Марфа вдруг и говорит:

— Глупые суеверия это всё да байки для малышей. Лорка, давай попробуем?

— Так у нас же петли нет.

— Есть, — покраснела Марфа, — я от дядьки сохранила. Стащила, пока никто не видел.

Тётке бы взять и отказаться от такой авантюры. Но нет, молодая была, отчаянная, впечатлений сильных хотелось и перед мальчишками покрасоваться. Потому взяла и согласилась.

Пришли они в поветь, где хранилось сено да корм для скота. Привязали веревку к балке. Тётка побоялась в петлю лезть, а подруга возьми да и накинь её себе на шею.

"Я, - говорит, - прыгаю, а ты режь. Докажем этим глупым мальчишкам, что все это выдумки и сказки для таких, как они".

Тетка подумала, что и опасного вроде ничего нет: ну прыгнет и прыгнет. Главное, во время обрезать натянутую верёвку. Нож в руке крепко сжала, с петли глаз не спускает.

Приготовились, значит. И только подруга прыгнула, как тётка отвлеклась: в окошко милиционера увидела. Лицо у него такое знакомое. Стоит он, машет рукой и улыбается, так жутко, неестественно. Тётка говорит, никогда в жизни этот оскал не забудет.

Тут она опомнилась, спохватилась. а подруга уже и не дышит. Мёртвая лежит с затянутой веревкой на шее.

Похоронили девчонку рядом с дядей. 16 лет глупышке было.

Тетя говорит, что часто ей после этого один и тот же сон снился. Будто в сарае она, на том же самом месте, откуда Марфа спрыгнула. А рядом и сама подруга, с петлей в руках. Смотрит на нее так грустно-грустно, а потом удавку протягивает и говорит:

— Попробуй, Лорочка. Это не страшно. Зато вместе с тобой всегда будем.

Вижу, что тетка до сих пор себя в смерти лучшей подруги винит. И вспоминает ее постоянно. А самое жуткое во всей этой истории, что милиционера того никто никогда и не видел.

Да и откуда ему взяться то, в глухой деревне на несколько домов? Только я вот все думаю: а милиционер ли это был? И почему лицо у него, по рассказам тетки, больно на Леньку-висельника было похоже?

ЖАНРЫ 360
АВТОРЫ 261 421
КНИГИ 602 869
СЕРИИ 22 645
ПОЛЬЗОВАТЕЛИ 568 578

Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте!

Не забудьте ни добрых, ни злых.

Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас.

РЕПОРТАЖ С ПЕТЛЕЙ НА ШЕЕ.

НАПИСАНО В ТЮРЬМЕ ГЕСТАПО В ПАНКРАЦЕ ВЕСНОЙ 1943 ГОДА

Сидеть, напряженно вытянувшись, уперев руки в колени и уставив неподвижный взгляд в пожелтевшую стену комнаты для подследственных во дворце Печена, – это далеко не самая удобная поза для размышлений. Но можно ли заставить мысль сидеть навытяжку?

Кто-то когда-то – теперь уж, пожалуй, и не узнать, когда и кто, – назвал комнату для подследственных во дворце Печена кинотеатром. Замечательное сравнение! Обширное помещение, шесть рядов длинных скамей, на скамьях– неподвижные люди, перед ними – голая стена, похожая на экран. Все киностудии мира не накрутили столько фильмов, окольно их спроецировали на эту стену глаза ожидавших нового допроса, новых мучений, смерти. Целые биографии и мельчайшие эпизоды, фильмы о матери, о жене, о детях, разоренном очаге, о погибшей жизни, фильмы о мужественном товарище и о предательстве, о том, ному ты передал последнюю листовку, о крови, которая прольется снова, о крепком рукопожатии, которое обязывает, – фильмы, полные ужаса и решимости, ненависти и любви, сомнения и надежды. Оставив жизнь позади, каждый здесь ежедневно умирает у себя на глазах, но не каждый рождается вновь.

Сотни раз видел я здесь фильм о себе, тысячи его деталей. Попробую рассказать о нем. Если же палач затянет петлю раньше, чем я закончу рассказ, останутся миллионы людей, которые допишут счастливый конец.

ГЛАВА I. ДВАДЦАТЬ ЧЕТЫРЕ ЧАСА

Без пяти десять. Чудесный теплый весенний вечер 24 апреля 1942 года.

Мне радушно предлагают чашку чаю. Мирек давно пришел, а с ним и супруги Фрид. Опять неосторожность.

– Товарищи, рад вас видеть, но не так, не всех сразу. Это прямая дорога в тюрьму и на смерть. Или соблюдайте правила конспирации, или бросайте работу, иначе вы подвергаете опасности себя и других. Поняли?

– Что вы мне принесли?

– Отлично. У тебя что, Мирек?

– Да ничего нового. Работа идет хорошо…

– Ладно. Все. Увидимся после Первого мая. Я дам знать. И до свиданья!

– Еще чашечку чаю?

– Нет, нет, пани Елинкова, нас здесь слишком много.

– Ну одну чашечку, прошу вас!

Из чашки с горячим чаем поднимается пар.

Сейчас, ночью? Кто бы это мог быть?

Гости не из терпеливых. Колотят в дверь:

– К окнам, скорее! Спасайтесь! У меня револьвер, я прикрою ваше бегство.

Поздно! Под окнами гестаповцы, они целятся из револьверов в комнаты. Через сорванную с петель входную дверь гестаповцы врываются в кухню, потом в комнату. Один, два, три… девять человек. Они не видят меня, я стою в углу за распахнутой дверью, у них за спиной. Могу отсюда стрелять беспрепятственно. Но девять револьверов наведено на двух женщин и трех безоружных мужчин. Если я выстрелю, погибнут прежде всего они. Если застрелиться самому, они все равно станут жертвой поднявшейся стрельбы. Если я не буду стрелять, они посидят полгода или год до восстания, которое их освободит. Только Миреку и мне не спастись, нас будут мучить… От меня ничего не добьются, а от Мирека? Человек, который сражался в Испании, два года пробыл в концентрационном лагере во Франции и во время войны нелегально пробрался оттуда в Прагу, – нет, такой не подведет. У меня две секунды на размышление. Или, может быть, три?

Мой выстрел ничем не поможет, я лишь избавлюсь от пыток, но зато напрасно пожертвую жизнью четырех товарищей. Так? Да. Решено.

Я выхожу из укрытия. – А-а, еще один!

Удар по лицу. Таким ударом можно уложить на месте.

– Hande auf! note 1 Второй удар. Третий. Так я себе это и представлял.

Образцово прибранная квартира превращается в груду перевернутой мебели и осколков. Снова бьют кулаками.

Вталкивают в машину. На меня все время направлены револьверы. Дорогой начинается допрос:

Я пожимаю плечами.

– Сиди смирно или застрелю!

Вместо выстрела – удар кулаком.

Проезжаем мимо трамвая. Мне кажется, что вагон разукрашен белыми гирляндами. Свадебный трамвай сейчас, ночью? Должно быть, у меня начинается бред.

Дворец Печека. Я думал, что живым туда никогда не войду. А тут почти бегом на четвертый этаж. Ага, знаменитый отдел 11-А-1 по борьбе с коммунизмом. Пожалуй, это даже любопытно.

Долговязый, тощий гестаповец, руководящий налетом, прячет револьвер в карман и ведет меня в свой кабинет. Угощает сигаретой.

Часы на его руке показывают одиннадцать.

Начинается обыск. С меня срывают одежду.

– У него есть удостоверение личности.

– Проверить! Телефонный звонок.

– Ну конечно, не прописан! Удостоверение фальшивое. Кто тебе выдал его?

Удар палкой. Другой. Третий… Вести счет? Едва ли тебе, дружище, когда-нибудь понадобится эта статистика.

Фамилия? Говори! Адрес? Говори. С кем встречался? Говори! Явки? Говори! Говори! Говори! Сотрем в порошок!

Сколько примерно ударов может выдержать здоровый человек?

По радио сигнал полуночи. Кафе закрываются, последние посетители расходятся по домам, влюбленные медлят у ворот и никак не могут расстаться. Долговязый, тощий гестаповец, весело улыбаясь, входит в помещение.

– Все в порядке… господин редактор?

Кто им сказал? Елинеки? Фриды? Но ведь они даже не знают моей фамилии.

– Видишь, нам все известно. Говори! Будь благоразумен. Оригинальный словарь. Быть благоразумным – значит предать. Я неблагоразумен.

– Связать его! И покажите ему!

Час. Тащатся последние трамваи, улицы опустели, радио желает спокойной ночи своим самым усердным слушателям.

– Кто еще, кроме тебя, в Центральном Комитете? Где ваши радиопередатчики? Типографии? Говори! Говори! Говори!

Теперь я могу более хладнокровно считать удары. Болят только искусанные губы, больше ничего я уже не ощущаю.

В ступнях боль еще не притупилась. Это я чувствую. Пять, шесть, семь… Кажется, что палка проникает до самого мозга. Два часа. Прага спит, разве только где-нибудь во сне заплачет ребенок и муж приласкает жену.

Три часа. С окраин в город пробирается утро. Зеленщики тянутся на рынки, дворники выходят подметать улицы. Видно, мне суждено прожить еще один день.

Приводят мою жену.

Глотаю кровь, чтобы она не видела… Собственно, это бесполезно, потому что кровь всюду, течет по лицу, каплет даже с кончиков пальцев.

Друзья! Обращаем Ваше внимание: для того, чтобы правильно исправить текст песни или добавить объяснение строк Автора, надо выделить как минимум два слова

Уходи, прошу, не стой,
Я тут один, и ты мешаешь думать.
Ну, что стоишь, застыв, любишь что ли?
Хотя, кто такого полюбит.

Уходи, нет, я серьезно,
Оставь слова и забирай чувства.
Нет, я не хотел, да и, скажи, кто знал,
Что внутри у тебя станет так пусто.

Если бы мы знали, как влюбляться,
Тогда наверняка бы выбирали себе теплых людей,
А не обложки глянцевые, если бы умели разбираться,
Не пришлось бы страдать и болеть.

Если бы мы знали, как расстаться,
Тогда наверняка бы не пришлось умирать однажды.
Не довелось бы драться за каждый брошенный вслед взгляд
Да только этому научат навряд ли.

И только ты умела окрылять,
Только ты запрещала пить до утра вчерашний коньяк.
Мы разобранный конструктор, но выскользнув из рук вмиг
Станем осколками из дружбы и любви.

В один клик давай лети,
Такая карма у двух потухших светил.
Ты мне расскажешь про салюты, я – про никотин
И так уж вышло, что кому то нужно уходить.

Припев:
Мы поломанные,
Нас невозможно восстановить и полюбить.
Ау, алло, мы на проводе,
Но никто не слышит, просто уходи.

Мы поломанные,
Нас невозможно восстановить и полюбить.
Ау, алло, мы на проводе,
Но никто не слышит, просто уходи.

Уходи. Попробуй не обернуться,
За твоей спиной я дышу так тяжко.
И ты слышишь, как громко бьется пульс мой,
И как за соседней дверью кто-то закашлял.

Уже не важно кто чего стоит,
Если связаны судьбой, значит ей нужно.
Такси давно уже ждет, наматывая простой,
Так что быстрее выходи наружу.

Если не привыкли бы вот так скитаться,
То давно бы обозначили места для постоянства.
Не поддаваться бы на провокации - ссорам по пустякам,
Чтоб не случаться так часто.

Если на запчасти бы любовь не разбирали,
То тогда наверняка не поломали бы детали.
Мне так лень, из глаз какие-то капли,
Но вряд ли этот механизм в полном порядке.

Он работает не правильно, сбои в программе,
Расстроены параметры, мы на грани, поломанные.
Как на зло и слов нет, арестованы дома мы,
Как в тюрьме, лицом к стене.

И каждый день как на войне,
Бесконечные попытки применить свой гнев,
Примирить врагов мне, возможно, по такой погоде
Остается гордо лицезреть, как ты уходишь.

В стакане лед, в горле дрожит кадык,
В кухне дым, а в коридоре ты.
В квартире полумрак, вокруг бардак,
Табурет на полу, вмятина в стене, где был кулак.

Но все уже сказали друг другу в очень спокойных тонах,
Но оглушало как будто бы в рупор.
Взгляд, рот, мат и все по кругу,
Атмосфера конфликтная - аромат с руганью.

И ты не плачешь, но и я как всегда не причем,
Кровь по кости течет.
Но я молчок, я алкоголик и торчок,
И дернул черт выпалить в ответ, что твой просчет не будет прощен.

Потом еще и еще
Двуличная дура: ну, и где твоя вера, ну и где моя планка,
Да вот упала, времени мало,
Но сейчас мне его не жалко.

И ты не прощай меня в последний раз,
И ты не ищи причин вернуться в мой дом хоть однажды.
Двери не заперты были, как не было нас, так и не было шансов,
Чтобы теперь всё стало по-нашему.

Режь меня заживо, вешай петлю на шею,
Утопи меня в ванной, или сожги я не стану мешать,
Сопротивляться тебе не смогу уже я делай что всё,
Что захочешь, только останься.

Понравился текст песни?
Напиши в комментарии!

Работа была написана по заявке, но автор удалился и заявка, соответственно, тоже. Суть идеи была в том, что Хидан, Дейдара и Кисаме попадают во временную петлю, и чтобы выбраться из неё, им необходимо спасти своих напарников.

Немного о концепции времени, или коротко о том, что за дичь здесь творится. Всё строится на эффекте бабочки: каждый новый виток времени начинается с Дейдары, и именно он является тем, кто закладывает основу всем последующим событиям. Если кто-то не успевает спасти напарника, то "система" сделает перезагрузку, но это случится либо после того, как погибнет Итачи, либо в тот день, когда он погиб в каноне. Если говорить условными единицами, то пусть Однохвостого поймали 1 августа, а Учиха умер 30 октября. То бишь, если погибнет, скажем, Сасори, но Итачи будет спасён 25 октября, то как только закончится 30-е число - всё начнётся заново и все проснутся 1 августа. Соответственно, будут три (плюс-минус) месяца сурка, в которых будет царить эффект бабочки.

16. Безмолвие

Вплоть до вечернего привала они продолжали выяснять странный случай с немотой и временем. После того, как они разбили маленький лагерь и поужинали, Какузу достал несколько листов бумаги и перьевую ручку, которые вручил Хидану. Тот попытался написать о своей проблеме, но неаккуратно написанные иероглифы расплывались, как будто на них пролили воду, или утопали в кляксах. — Это было ожидаемо, — невозмутимо сказал Какузу. — Ну, попробуй нарисовать? Хидан нервно рассмеялся. — Я в последний раз рисовал знаешь когда? Никогда. Но в глубине души он понимал, что выбора у него не оставалось. Какузу многое понял из их дневных разговоров, но, чтобы он смог рассказать в подробностях о случившемся Пейну, следовало быть в курсе всех деталей. Которые, конечно, было невозможно передать с помощью наводящих вопросов. Хидан, закусив губу, принялся схематично рисовать: вот этот овал с ножками, ручками и огромной косой — это он сам, приятно познакомиться; эти часы — это символ времени, да, неплохо; вот рядом с ними стрелка, которая показывала влево — она означала, что время вернулось назад. — Чот я устал, — сказал Хидан. — Зато всё на месте, — назидательно произнёс Какузу. — Не как с текстом. Так что рисуй. Мне эти каракули разбирать будет ничуть не легче, чем тебе сейчас их рисовать. — Вот знаешь, — раздражённо сказал Хидан, — я хер откушу тому, кто меня в эту задницу впихнул. Я, мать твою, шиноби! Шиноби, а не сраный рисовальщик! Хидан продолжал причитать, но вернулся к нежеланной работе. Пока что это был единственный способ рассказать свою историю, и он решил — лучше потратить время на это дерьмо, но зато донести до Какузу важные детали, чем пытаться найти другие варианты (если они вообще были), которые позволили бы обойти эту странную и сраную технику.

На следующий день они разбирались с его рисунками в дороге — чтобы не терять времени и как можно скорее добраться до Амегакуре. Какузу явно веселился, пусть вида не подавал и старался сохранять серьёзность. Невыспавшийся Хидан ругался чаще обычного, потому что напарник, казалось, начинал из вредности не понимать каких-то рисунков или их значения. — Это что за фаллос? — Это Однохвостый, блин! — Это я? Почему я похож на гроб с щупальцами? — Потому что иди на хер. — А это. Это луна? — Чего. А, это. Не, это птица нагадила. С горем пополам Какузу разобрался с рисунками, и он пересказал всё то, что понял: Хидан третий раз просыпался в день поимки Однохвостого, между этими пробуждениями прошло по меньшей мере несколько месяцев, некоторые события повторялись, некоторые же кардинально отличались. О некоторых Хидан сделал отдельные картинки: про то, где пряталась Двуххвостая, про сильных шиноби из Конохи и возможную смерть. Это всё должен был узнать Пейн.

Когда с каракулями было покончено, Хидан и Какузу решили ускориться, и потому в Амегакуре они прибыли на полдня раньше, чем планировали изначально. Селение, как и всегда, встретило их серостью и слезами. Было даже забавно, что в этом холодном и неприветливом месте и жители, и отступники были в полной безопасности. — Знаешь, я хочу попробовать другим людям рассказать о том, что со мной приключилось, — вдруг осенило Хидана, когда он увидел тусклые огни магазинчиков. — Попристаю к ним и посмотрю на реакцию. Просто ради интереса. — Здравая мысль, — кивнул Какузу. — Я вернусь на базу и доложу обо всём Пейну-сама. Хидан кивнул.

Он зашёл в мрачное кафе и без капли смущения сел за ближайший столик к двум взрослым мужчинам, игравшим в нарды. Незнакомцы со страхом и благоговением взглянули на плащ с красными облаками и обменялись озадаченными взглядами. Конечно, они знали, кто перед ними сел. И знали, что члены Акацки не имеют права вредить гражданским. По крайней мере до тех пор, пока кому-нибудь из мирных жителей не захочется поделиться информацией о преступной организации со всем остальным миром. Только, как показывала практика, ни у кого этого сделать не получалось — Пейн узнавал о предателях раньше, чем они успевали сделать непоправимое. Хидан откинулся на спинку стула и после недолгого молчания сказал: — Типа извиняюсь, что отвлекаю, но у меня есть к вам дело… даже не так. Это небольшой эксперимент Пейна. Мужчины с каждым его словом становились бледнее, и Хидан, понимая, что не сможет ловко и правдоподобно солгать, решил пойти другим путём. — Короче, ничего страшного нет. Я просто вам скажу кое-что, и если у меня пропадёт голос, то, значит, эксперимент удался. Понятно? Конечно, в ответ он получил испуганные кивки, но в расширенных от удивления глазах Хидан прочитал искреннее непонимание. Ну да, наверняка Пейн не экспериментировал на гражданских, он, скорее всего, вообще их не трогал. Ничего страшного. Хидан же не будет их пытать и даже бить. Да, они, вероятно, побегут потом домой и расскажут всем знакомым о случившемся, а вскоре это дойдёт до и Пейна. Он, конечно, не обрадуется, может, выговор какой сделает, но… будет уже поздно. — В общем, — начал Хидан. — Прикол в том, что я третий раз просыпаюсь в один и тот же день… Голос был! Хидан ничего уже не понимал. Он грубо выругался, чем ещё больше напугал мужчин, но быстро взял себя в руки и вкратце пересказал о своих злоключениях. — Ну, что думаете? — Ну-у, — громко сглотнув, произнёс один из мужчин — тот, чьи виски засеребрились сединой. — Это не к нам, наверное… мы не разбираемся в оружии… — В каком ещё оружии? — не понял Хидан. — Ну, о котором вы только что говорили… Они обменялись озадаченными взглядами. — Но я не говорил об оружии, эй, — нахмурившись, сказал Хидан. — Да как же… — мужчина, казалось, едва держался, и готов был сойти с ума от страха. Он опасливо поглядывал на косу за спиной Хидана и на его суровое лицо. — Так, хорошо, — перебил он, и спросил: — О чём я только что говорил? Испуг мужчин, который приближался к апогею, начинал раздражать, но Хидан держал себя в руках. Если он сейчас на них сорвётся, то сделает только хуже. — Я же говорю: эксперимент у нас, — едва не скрипя зубами, выдавил он. — Это нормально, что я задаю глупые вопросы или говорю что-то странное. Техника такая. Противошпионная. Так о чём я говорил? — О-об оружии, — тихо произнёс другой мужчина. — Вы рассказывали о том, как убивали в-вашей косой… — Ага, — задумчиво кивнул Хидан. — Ладно, благодарочка за помощь. Он покинул заведение так же внезапно и стремительно, как и вошёл в него, оставляя в замешательстве случайных жертв своего эксперимента. Очень интересно. Может, у него не получалось рассказать о временной петле только шиноби? А мирные жители… слышали не то, что нужно? Стоило это выяснить. Поэтому Хидан зашёл ещё в несколько заведений: он посетил два магазина, кафе и даже маленький музей. Он подходил к случайным людям и говорил всё то же, что и мужчинам, игравшим в нарды за столиком при тусклом освещении. Только реакция и у него, и у них была совершенно разная. Одна молодая девушка рассмеялась ему прямо в лицо, старушка с измождённым и уставшим лицом долго и пристально смотрела на него и лишь покачала головой, ничего не говоря. Мужчина средних лет внимательно его выслушал и сказал, что скорее всего у Хидана перегорел чайник, но лучше обратиться к специалисту с этим вопросом, а не к обычному работяге на улице. Двое детей восторженно распахнули глаза и спросили, где можно посмотреть такой фильм, а их матери смущённо зарделись, будто он сказал им комплимент. Хидан едва сдерживался, чтобы не накричать на них всех, но прекрасно понимал: эти люди не виноваты. Его крики ни к чему не приведут, да к тому же… они помогли ему узнать что-то новое о той странной технике, жертвой которой он стал.

ОНО ЖИВОЕ
/неловко откашливается/
в общем да, я как-то задержался с главой, дико извиняюсь(9
то времени не было, то желания, а потом я просто не знала, что вообще делать с сюжетом и как долго будет продолжаться эта петля. последнее особенно тормозило написание.
но в свете последних событий (ю ноу) появились и время, и желание, но, что самое главное, я теперь знаю, чем всё закончится, и от этого стало намного легче.
/а еще капец как долго я писала эту часть - вот ну прямо вообще она не писалась, я с ней мучилась с начала апреля и даже ещё раньше. надеюсь она не оч ушлёпской вышла(9 /

Теперь постараюсь вернуться к стабильности и выкладывать хотя бы по одной главе в месяц!

И большое спасибо всем, кто ждал и не забыл про эту работу!❤❤ /утирает сльозы/

Читайте также: