Эпидемия чумы в нагорном карабахе

Зимой 1930 года директору Азербайджанского института микробиологии Льву Александровичу Зильберу и группе его сотрудников пришлось срочно выехать из Баку в Нагорный Карабах. До безымянного разъезда на иранской границе добирались на поезде, дальше, в Гадрут, пришлось ехать на лошадях. Улицы райцентра были пусты. Занятия в местной школе, где разместили приезжих специалистов, отменили накануне. В Гадруте полыхала эпидемия чумы.

Сколько человек стали ее жертвами, достоверно неизвестно. Сам факт вспышки чумы в советском Азербайджане был строго засекречен. Вместо названия болезни в телеграммах, которыми обменивались врачи и представители властей, употреблялось слово "руда". Но очевидно, что эпидемия унесла жизнь не одного десятка человек. "При легочной чуме обычно вымирают семьями, — писал впоследствии Лев Зильбер. – Происходит это потому, что первый заболевший изолируется не сразу и успевает заразить всю семью. Подобная картина наблюдалась и в Гадруте, и только в редких случаях оставались здоровыми дети, вероятно, потому что большую часть времени проводили вне дома".

Как боролись с "рудой"

Очерк Льва Зильбера читается, как захватывающий триллер. Он обладал несомненным литературным даром – ведь не зря же его родным братом был известный и любимый многими писатель Вениамин Каверин. И вообще, талантливый человек очень часто бывает талантлив во всем. "По остроте ситуаций, по мотивам, которые вопреки блистательной подлинности вообразить почти невозможно, [очерк Зильбера] напоминает лучшие романа Грэма Грина", — столь высоко оценивал работу брата сам Каверин.

В опубликованных в "Науке и жизни" воспоминаниях Зильбер рассказывает, как ему удалось в течение считанных недель победить эпидемию чумы. Для этого действительно пришлось принять жесткие по нынешним временам меры. Весь прилегающий к Гадруту район был оцеплен войсками, въезд и выезд из зоны бедствия был строго воспрещен. Заболевших перевели из больницы в отдельное здание, оборудованное под чумной барак. Их родственников и людей, находившихся с ними в контакте, изолировали. Всем остальным жителям Гадрута была выдана казенная одежда, начиная с нижнего белья и кончая обувью. Переодевшись, они, под конвоем, покидали свои дома и переселялись в разбитые на окраине поселка утепленные палатки. Захоронение умерших было запрещено, их тела сжигались.

В результате эпидемию удалось быстро погасить. Если бы не своевременные действия врачей и биологов, чума в Нагорном Карабахе могла унести намного больше жизней. Первым заболевшим местные врачи ставили диагноз "крупозное воспаление легких". Им, как и представителям властей, трудно было поверить в то, что им приходится иметь дело с чумой. "Не может быть, чтобы на нашей замечательной земле завелась такая гадость!" – заявил Льву Зильберу нарком здравоохранения Азербайджана, сообщая о тревожном сигнале из Гадрута. Этот сигнал был направлен в Баку военврачом Гадрутского пограничного отряда, недавним выпускником ленинградской Военно-медицинской академии Львом Марголиным, распознавшим симптомы страшной болезни. Он и сам заразился чумой и скончался, несмотря на все усилия врачей спасти его жизнь.

"Умирал он тяжело, — вспоминал Зильбер. – Когда возвращалось сознание, задыхаясь, он кричал: "Мама!" Но кто же легко умирает в 24 года". Надо отметить, что в тот момент и сам Зильбер, несмотря на высокий пост и богатый опыт, был совсем молод – ему было 35 лет.

ГПУ ищет диверсантов

Вместе с врачами в Гадрут из Баку прибыл и оперативный сотрудник ГПУ. Вскоре у него возникла своя версия вспышки эпидемии – ее распространяют засланные из-за границы диверсанты. Якобы они вскрывают чумные трупы, вырезают сердце и печень и распространяют заразу.

Эта версия показалась Зильберу совершенно невероятной. Однако эксгумация тел умерших и похороненных до прибытия врачей больных показала: у некоторых действительно были вырезаны внутренние органы. Это не имело никакого логического объяснения. Если из-за границы и впрямь засланы диверсанты, зачем им прибегать к столь дикому и опасному для них самих способу распространения эпидемии? Разгадка этой тайны пришла от местного учителя. Он рассказал Зильберу о существующем в этих краях поверье: если умирают члены семьи один за другим, значит, первый скончавшийся жив и тянет всех за собой. Чтобы остановить это, нужно отрезать покойнику голову, вырезать сердце и печень и дать съесть всем членам семьи. Этим поверьем и объяснялись жуткие результаты эксгумации на гадрутском кладбище.

Однако компетентным органам трудно было расстаться с полюбившейся им версией о заграничных диверсантах, занесших чуму на благодатную советскую землю. По возвращении из Гадрута Льва Зильбера встретили в Баку как героя, представили к ордену Красной Звезды и обещали ввести в состав республиканского ЦИКа. Однако вскоре после этого арестовали по обвинению в сокрытии истинных причин эпидемии и в намерении распространить ее на территории всего Азербайджана.

Зильбер провел в тюрьме около четырех месяцев. В заключении он не падал духом и даже соорудил себе в камере отдельный бокс из оказавшихся под рукой палочек и бумаги. "Может быть, помогло и то обстоятельство, что в Баку Льва знали и уважали, — пишет Мурад Кадымбеков в статье "Жизнь, превзошедшая роман". — Но небо он мог видеть только через краешек окна, а на его глазах в жалком закутке без воздуха умирал другой узник, перс, также мифический вредитель".

Возможно, быстрому освобождению Зильбера помогли хлопоты его брата Вениамина, уже тогда бывшего известным писателем, членом литературной группы "Серапионовы братья". Он попытался подключить к решению вопроса самого Максима Горького. "И.А. Груздев, один из "серапионов", предложил мне передать письмо и поговорить о брате, — вспоминал впоследствии Каверин. – Но неутешительным показался мне его рассказ о том, как это произошло. Горький выслушал Груздева, и, сказав: "Трудное дело. Ох, трудное дело!" – с нераспечатанным письмом в руке пошел отдыхать. Так я и не знаю, помог ли он освобождению брата, но его выпустили через четыре месяца – невероятный случай!"

Новый кровавый навет

Покинув бакинскую тюрьму, Лев Зильбер вернулся в Москву и возглавил кафедру микробиологии в Центральном институте усовершенствования врачей. В 1937 году его арестовали вновь – на этот раз по обвинению в попытке отравить жителей советской столицы, запустив в водопроводную сеть бациллы энцефалита. Каверин вновь стал искать пути наверх, пытаясь добиться освобождения брата. Генеральный секретарь Союза писателей Владимир Ставский сумел договориться о передаче соответствующего ходатайства главе НКВД Лаврентию Берии. Его доставил на Лубянку сам Вениамин Каверин. Вскоре после этого Зильбер был освобожден. На этот раз он провел в заключении два года. Во время следствия его пытали и били, а после осуждения сослали в тундру, на Печору. За время, проведенное в лагере, ученый успел разработать препарат против пеллагры – на основе ягеля, любимой еды северных оленей.

В 1939 году Зильбер был назначен заведующим отделом вирусологии Центрального института эпидемиологии наркомздрава СССР. Однако спустя год его вновь арестовали – по некоторым сведениям, за отказ участвовать в работе над созданием биологического оружия. В "шарашке" Зильбер занимался исследованием происхождения рака. И снова родные и друзья пытались сделать все возможное для его освобождения. На этот раз их хлопоты принесли результат через четыре года. В 1944-м Зильбера освободили. Вскоре после этого он был избран действительным членом Академии медицинских наук СССР и за разработку вирусной теории происхождения рака награжден Сталинской премией. Примерно в это же время Сталинскую премию получил и Вениамин Каверин – за роман "Два капитана".

До своих последних дней Зильбер много и плодотворно работал. Писал статьи, публиковал монографии, выступал с докладами на научных конференциях в США, Италии, Франции, Японии, других зарубежных странах. Получил орден Трудового Красного Знамени. Похоронен он был на Новодевичьем кладбище.

Все звали Зильбера — Лев Александрович, хотя на самом деле его отца звали Абель. Он был офицером, капельмейстером 96-го пехотного Омского полка, расквартированного в Финляндии, а затем переведенного в Псков. Абель Абрамович Зильбер слыл блестящим кларнетистом, хотя великолепно играл и на других музыкальных инструментах. За свои армейские заслуги он был награжден золотыми часами самим императором Александром Третьим. С началом Первой мировой войны вместе со своим полком ушел на фронт, был ранен.

Мать Льва Хана Гиршевна Дессон была пианисткой, владелицей музыкальных магазинов. Она пользовалась известностью в Петербурге и в Москве, по ее приглашению в Псков приезжали многие известные музыканты. Помимо Вениамина, у Льва Зильбера было еще два брата и две сестры.

Но главный вопрос состоит лишь в том, какие внутренние (на данный момент незаметные) процессы проходят в мире. И с какими потерями из вирусного ажиотажа выйдут все игроки геополитики. А так как история – это политика, опрокинутая в прошлое, то следует зафиксировать некоторые события, связанные с эпидемиями, уже имевшие место. Тяжело найти более пёстрое по населению место, нежели Кавказ, а также более политически разомкнутый регион.

В настоящее время на территории Северного Кавказа находятся пять относительно активных очагов чумы: Центрально-Кавказский высокогорный, Терско-Сунженский, Дагестанский равнинно-предгорный, Прикаспийский песчаный и Восточно-Кавказский высокогорный. Все эти очаги различны по активности и болезнетворности инфекции.

Примечателен тот факт, что вспышки эпидемий были одновременно и результатом активизации боевых действий, и причиной начала этих самых боевых действий. Так, генерал-лейтенант и директор Военно-топографического депо Иван Фёдорович Бларамберг считал, что несколько последовательных чумных вспышек на Северном Кавказе в 1736-1737 годах являются прямым следствием Русско-турецкой войны 1735-1739 годов, когда турки активно сотрудничали с некоторыми народами Кавказа. Именно поэтому периодически возникали вполне обоснованные подозрения, что турки намеренно заносили болезнь на территории близкие к Российской империи, ведь эпидемия легко могла перекинуться на казачьи станицы.

Ещё одним допингом для чумной эпидемии стала Русско-турецкая война 1768-1774 годов. Тогда эпидемия охватила не только Кавказ и Молдавию, но добралась и до Москвы, где вспыхнул настоящий чумной бунт.

А вот крупная эпидемия, пронёсшаяся над Кавказом в 1790 году, сама стала допингом для активизации военных действий. Копившиеся долгие годы противоречия между тфокотлями (крестьяне-земледельцы, одна из самых бесправных и бедных каст черкесского общества) абадзехов и шапсугов и их собственной аристократией после пронёсшейся чумы только усилились. Крестьяне, испытавшие на себе удар эпидемии, не смогли более терпеть тяготы поборов знати.

В итоге черкесскую аристократию с территории абадзехов и шапсугов тфокотли изгнали, лишив земель и имущества. В это же время бжедуги (бжедухи), соседи абадзехов и шапсугов, остались верны старинным обычаям и своим князьям, сохранив феодальный строй. Более того, бжедугская аристократия гостеприимно отнеслась к эмиграции на свои земли шапсугской и абадзехской знати. Назревала новая война, апогеем которой стала Бзиюкская битва.

Порой эпидемии в союзе с войной полностью стирали с исторической и культурной сцены некогда жизнеспособные субэтносы, занимающие плодородные почвы. Так, окончательно ослабли и были полностью ассимилированы соседними народами хегайки и даже жанеевцы, которые в период своего расцвета могли выставить до 10 тысяч воинов, включая кавалерию.

Во-вторых, даже во время активных боевых действий чума сковывала передвижение русских войск. К примеру, генерал Алексей Александрович Вельяминов, ведя долгие кровопролитные походы для прокладки дорог империи, был порой вынужден из-за чумы отказаться от традиционной покупки провианта у местного населения и фуражировок вблизи зачумлённых аулов. Это тормозило войска и уносило множество солдатских и офицерских жизней. А если инфекция проникала в ряды войск, то обременённые распухшим лазаретом отряды и вовсе переходили к обороне или были вынуждены отступить.

Так что, если чума и была чьей-то союзницей на Кавказской войне, то только самой смерти.

Всё это приводило к страшным последствиям. Лекарей, которые сами быстро становились жертвой инфекций, не хватало, а функции фельдшеров ложились на всех, кто мог стоять на ногах. Здоровые же бойцы вынуждены были брать на себя все обязанности больных, поэтому они порой просто не успевали соблюдать гигиенические требования и вскоре, естественно, пополняли компанию в лазарете.

Что же сделал профессиональный военный без медицинских навыков почти две сотни лет назад? Для начала он разбил отдельно от всего остального гарнизона лазарет, который немедленно взяли под строгую охрану караула со всех направлений. Воспрещалось потребление каких-либо сырых овощей или фруктов. В лазарете поддерживалась идеальная чистота. Если у больного ослабевал пульс и падала температура, то его немедля клали в горячую ванну, а после этого растирали суконными полотенцами и водкой с уксусом. При этом общаться с больными могла только особая команда, чью одежду сразу же отправляли в кипяток.

Больным каждые пять минут давали настойку из половины чайной ложки соды, столовой ложки лимонного сока или уксуса и кипячёной воды. Здоровому же гарнизону утром перед выходом на работу полагалось горячее питание, вне зависимости от желания едока, и порция водки, настоянной на различных лекарственных травах. Особняком был издан особый приказ для всех офицеров по полку Тихона Тихоновича, который гласил:

23 марта 1920 года в городе Шуша в Нагорном Карабахе произошла резня армянского населения. Армянские кварталы подверглись разорению и сожжению. Были убиты от 500 до 30 тыс. человек. Уцелевшим армянам пришлось покинуть Шушу.

Город Шуша в Нагорном Карабахе официально вошел в состав Российской империи по окончании войны с Персией в 1813 году. Исторически Шуша была поделена надвое. В гористой части города проживали армяне, в низменной – азербайджанцы, которых в то время называли азербайджанскими татарами. Незначительный процент населения составляли русские и евреи. Первые серьезные армяно-азербайджанские столкновения в Шуше датируются началом XX века, когда Санкт-Петербург решил ослабить влияние мусульманской знати путем расширения армянского представительства в органах местной власти. В 1905 году две враждующие группировки нанесли значительный ущерб кварталам друг друга. Вспышка ненависти сопровождалась поджогами домов и насилием по отношению к женщинам и детям.

«Шуша является прекрасным объектом для изучения того, как соседи вдруг перестают быть друзьями и начинают воевать друг с другом.

В прошлом столетии этот город был сожжен дотла трижды — в 1905, 1920 и 1992 годах. В первый раз его сожгли обе общины, во второй — азербайджанцы и в третий армяне. Даже в истории братоубийственных войн на Кавказе это рекорд. Но в промежутках между этими сполохами адского костра Шуша была процветающим городом, и смешанные браки между представителями обеих общин были широко распространены.

Связующими звеньями для обеих общин всегда была торговля и российская власть.

Действительно, если царскому правительству удавалось поддерживать относительное спокойствие и порядок в Закавказье и, в частности, в Карабахе, то после двух революций и последующего хаоса русской междоусобицы регион остался без опеки и был предоставлен сам себе.

В ту пору на части территории России бушевала Гражданская война. И большевики, и белогвардейцы имели свои планы на Закавказье, которое первые хотели советизировать, а вторые – сохранить в российской сфере влияния. Тем не менее, в марте 1920 года обоим сторонам конфликта было не до отдаленной провинции. Дальнейшая судьба России решалась 100 лет назад у побережья Черного моря.

А в Карабахе уже весной 1918 года наметилась вражда между армянским и мусульманским населением. После провала попытки создания Закавказской федерации о своей независимости объявили Грузия, Армения и Азербайджан. Провозглашенная Азербайджанская Демократическая Республика (АДР) претендовала на территорию бывших Бакинской и Елизаветпольской губерний Российской империи, включая Карабах и Зангезур. Однако армянское население этих регионов категорически отказалось признать ее власть. 22 июля 1918 года в Шуше был созван Первый съезд армян Карабаха, который провозгласил Нагорный Карабах независимой административно-политической единицей и избрал Народное правительство.

Правительство АДР пыталось подчинить себе Нагорный Карабах с помощью турецких войск, вторгшихся в Закавказье после подписания Брестского мира между Германией и РСФСР. В конце сентября 1918 года, после взятия Баку и последующей резни армян, турецко-азербайджанские войска захватили Шушу. Армяне Шуши, пытаясь избежать участи армян Баку, подчинились неприятелю, в то время как большая часть районов Карабаха находилась под контролем местных армянских военачальников и продолжала сопротивление.

Армянский национальный совет Карабаха отказался сотрудничать с Султановым, а правительство Армении объявило генерал-губернатором Карабаха и Зангезура полковника Арсена Шахмазяна, не признанного британскими военными властями.

Так в регионе установилось фактическое двоевластие. Обе стороны контролировали только районы с соответствующим населением, однако считали весь Нагорный Карабах своей неотъемлемой частью. Летом 1919 года азербайджанские татары попробовали взять под контроль армянские районы Шуши. Масштабного кровопролития не допустили британцы, однако перманентные стычки все равно приводили к жертвам.

11 января 1920 года Верховный совет Антанты по инициативе Джорджа Керзона единогласно принял решение о признании де-факто независимости Азербайджана, а также Армении и Грузии. Одновременно в Париже мирная конференция признала право Азербайджана на Карабах. Генерал-губернатор Султанов нарушил условия договора и ужесточил блокаду Нагорного Карабаха, а 19 февраля 1920-го потребовал от армян немедленно и окончательно решить вопрос его вхождения в Азербайджан. Вокруг Карабаха начали скапливаться вооруженные отряды АДР.

В ночь с 22 на 23 марта 1920 года, во время Новруза (празднования прихода весны у тюркских народов), армянские вооруженные отряды напали на гарнизоны азербайджанских татар в Шуше, Аскеране и Ханкенди, пытаясь застать их врасплох. По плану предполагалось нанести одновременный удар в трех стратегических пунктах. Согласно американскому историку Роберту Ованнисяну, в Шуше должны были действовать отряд местной армянской милиции из 100 человек во главе с Нерсесом Азбекяном, который собирался разоружить азербайджанский гарнизон в армянском квартале, и отряд милиции из Варанды, прибывший в город вечером 22 марта якобы для того, чтобы получить жалованье и поздравить губернатора Султанова с праздником. Однако план сорвался: варандинцы промедлили и под утро сумели арестовать лишь нескольких расквартированных азербайджанских офицеров, тогда как сотня Азбекяна, не сумев установить связь с варандинцами, начала обстреливать Шушинскую крепость издалека, что позволило азербайджанцам организовать отпор.

Неразбериха продолжалась до самого утра, когда гарнизон, получивший известие о провале армянского нападения на Ханкенды, нанес ответный удар. Затем азербайджанские военные при участии местных жителей устроили резню в армянских кварталах, что привело к массовой гибели и изгнанию всего армянского населения, застигнутого врасплох. В армянской части Шуши вспыхнул сильный пожар. Нескольким тысячам жителей удалось, воспользовавшись густым туманом, бежать из города по каринтакской дороге в сторону Варанды. Погибли армянский еписков Ваган и начальник городской полиции Аветис Тер-Гукасян. Первого азербайджанские татары повесили, второго сожгли заживо.

«В результате имевших место в Карабахе боев разрушены и разграблены город Шуша и свыше 30 сел, в результате чего появилось 25 тыс. беженцев.

«День 23 марта выдался пасмурным и туманным. Это был последний день моего родного города, — писал он. — Надо сказать, что несмотря на войну, которой был охвачен Карабах, Шуша практически не пострадала. Существовала договоренность между Временным правительством Нагорного Карабаха и мусаватистским правительством, по которой, несмотря ни на какие стычки, город не должен был пострадать. Поэтому боевых действий в городе не велось, если не считать отдельных попыток турок, как это было весной 1919-го, когда наши разгромили противника у начала каринтакской дороги. Армянских частей в городе не было, мусаватисты не совались в то время в армянскую часть города.

Однако турки нарушили это соглашение и подготовили страшную бойню армянского населения города.

В свою очередь, участник событий с азербайджанской стороны Мешади Новрузов свидетельствовал, что в ночь на 23 марта армяне открыли оружейный огонь по мусульманской части Шуши. Утром азербайджанские татары перешли в наступление, после чего армяне в панике бежали. Оставшиеся были пленены и убиты.

«Утром 22 марта по приказу Султанова военные начали обход армянской части Шуши и обыскивать квартиры.

«Рано утром 23 марта я проснулся, услышав сильную стрельбу, — рассказывал Мелик-Шахназаров. — Она началась по всей границе двух частей города — армянской и татарской. Одновременно начался пожар. Татары, увидев, что застигнутые врасплох армяне не оказывают организованного сопротивления, начали поджигать дома. Ветер как раз дул в сторону армянской части города, пожарной команды в городе не было, да и что бы она могла сделать в такой ситуации!

Дома в основном были каменными, однако деревянные крыши, веранды и перекрытия быстро загорались.

Современный азербайджанский историк Юнус обращал внимание, что мартовские события ознаменовались многочисленными жертвами с обеих сторон и привели к потере Азербайджаном независимости.

«Пока армянские войска стягивались в Зангезуре, в Карабахе дашнаки развернули широкую пропагандистскую кампанию, — писал исследователь. — Меж тем положение Азербайджана было крайне тяжелым, поскольку войска Советской России в январе 1920 года приблизились к границе Азербайджана. И вот в такой обстановке в ночь на 23 марта 1920 года, когда мусульмане праздновали свой Новый год, армяне внезапно напали на азербайджанцев в Шуше и других населенных пунктах Карабаха. Это выступление и начавшееся наступление армянских частей вынудили правительство Азербайджана бросить почти все свои вооруженные силы в Карабах.

В ходе мартовских боев в Карабахе особенно сильно пострадала Шуша, буквально превращенная в руины. %

Его близкий соратник и единомышленник Серго Орджоникидзе незадолго до смерти приводил свои впечатления после прихода РККА в Карабах:

Эпидемия, бунт и власть в императорской Москве 250 лет назад

Чума: путь в Москву

Считается, что в Москву эту заразу (строго говоря, чума — не вирусная, а бактериальная инфекция) занесли с театра русско-турецкой войны, из Молдавии и Валахии. В августе 1770 года зараза достигла Киева, затем Брянска.

Увертюра в военном госпитале. Без паники!

Карантин: монастыри и генералы

Рядом с Большим Каменным мостом располагалась крупнейшая московская мануфактура того времени — Большой суконный двор. С 1 января по 9 марта 1771 года на фабрике умерли 130 человек. Фабричная администрация то ли не поняла поначалу, от чего, то ли слишком хорошо поняла: объяви, что на Суконном чума, и о сбыте продукции придется забыть .

В момент врачебной проверки в марте на Суконном дворе обнаружилось 16 больных с сыпью и чумными бубонами, а сколько разбрелось по городу, уже никто не узнал.

Фабрику закрыли, здоровых рабочих перевели на другие предприятия, а больных увезли в подмосковный Николо-Угрешский монастырь, ставший первым чумным госпиталем. При этом Суконный двор так и не был окружен караулами, и многие рабочие сбежали после оглашения диагноза.

Генерал-поручику Еропкину придется вскоре воевать в Кремле и на Красной площади, и отнюдь не с чумой.

От весны до осени: Москва зачумленная

Императрица одной из первых поняла и другую вещь: настала пора заботиться о том, чтобы зараза не дошла до Петербурга. Интересны детали.

Велено было также не пропускать проезжающих из Москвы не только к Санкт-Петербургу, но и в местности между столицами. Карантины были устроены в Твери, Вышнем Волочке, Бронницах.

Все эти меры помогли предотвратить превращение московского бедствия в общероссийское. Есть данные, что чума попала из Москвы в Воронежскую, Архангельскую, Казанскую и Тульскую губернии, но общенациональной пандемии не случилось.

Однако стоило в июле установиться теплой погоде, иллюзии рухнули. Смертность стала превышать 100 человек за сутки, вымирали целые улицы в Преображенской, Семеновской и Покровской слободах.

На улицах круглосуточно горели костры из навоза или можжевельника.

Бывало, что трупы выбрасывали на улицу или тайно зарывали в огородах, садах и подвалах, несмотря на указ императрицы с угрозой вечной каторги за сокрытие информации о заболевших и умерших.

Фото: Hulton Archive / Getty Images

В обреченном городе не осталось власти, полиции и войска — и немедленно начались бесчинства и грабежи.

Фото: WestArchive / Vostock Photo

Рассказ мгновенно распространился по Москве, и толпы горожан устремились к Варварским воротам в надежде вымолить прощение у Богородицы. Священники, оставив храмы, служили молебны прямо на площади. Люди по очереди лазали к иконе, стоявшей над проемом ворот, по лестнице, просили исцеления, ставили свечи, целовали образ, оставляли пожертвования в специальном сундуке.

Московский митрополит Амвросий, понимая опасность скопления народа в разгар эпидемии, решил его прекратить: икону убрать в храм Кира и Иоанна на Солянке, а сундук с деньгами передать в Воспитательный дом.

Бой в Кремле и на Красной площади

Расправившись с митрополитом, мятежники двинулись на Остоженку, в дом генерал-поручика Еропкина, сохранившийся доныне. Еропкин оказался не робкого десятка; он продемонстрировал, что если в борьбе с чумой к сентябрю 1771 года власти особых успехов не добились, то с бунтовщиками справляться они умеют.

В ноябре, когда чума уже утихала, в Москве состоялась экзекуция: четыре человека, в том числе убийцы митрополита Амвросия, были повешены, 72 человека были биты кнутом, 89 человек высекли плетьми и отправили на казенные работы.

Граф Орлов. Последнее средство

Восстанавливать порядок в Москву Екатерина отправила графа Григория Орлова, который приехал в первопрестольную 26 сентября. Вслед за Орловым шли четыре полка лейб-гвардии.

Орлов снискал славу избавителя Москвы от мора. Принципиально новых санитарных мер, кроме укрепления застав и карантинов, он не ввел. Но пришла на помощь природа: начались ранние холода, и эпидемия стала понемногу сходить на нет.

Впрочем, стоит отдать графу Орлову должное: он начал с верного шага, не свойственного отечественным администраторам,— прибыв в Москву, сразу собрал консилиум специалистов и следовал его указаниям. Орлов велел заново разбить Москву на 27 санитарных участков, открыть дополнительные больницы и карантины. Орлов лично обходил все больницы, следил за лечением и питанием пациентов.

Более того. Понимая, что нищета и болезнь тесно связаны, Орлов организовал общественные работы по укреплению Камер-Коллежского вала вокруг Москвы: мужчинам платили по 15, а женщинам по 10 копеек в день. Боролся Орлов и с бродягами, разносившими заразу: их отправляли в Николо-Угрешский монастырь.

Фото: Alamy / Vostock Photo

По официальной статистике, с апреля по декабрь 1771 года в Москве умерли от чумы 56 672 человека. Но это не все — первые три месяца 1772 года чума в Москве, над которой в Петербурге уже отпраздновали победу, продолжалась, правда ежемесячное количество умерших снизилось до 30 человек. Об окончательном прекращении эпидемии было объявлено только в ноябре 1772 года.

А в одном из писем за границу сама Екатерина сообщала: чума в Москве похитила более 100 тысяч жизней. Это можно, пожалуй, рассматривать как невольное признание в том, что противостоять нежданной напасти по большому счету не смогли ни власти, ни общество.