Когда была чума в крыму

Наталья Дремова

Эпидемии в прошлом "накрывали" Крым. Каждая из них становилась не только уроком борьбы против болезни, но и демонстрацией героизма медиков. А также, к сожалению, недальновидности, самоуверенности, глупости и жадности. Почти как в наши дни.

Если бы севастопольского обывателя в 1828 году спросили про обстановку в родном городе, он мог ответить: "Воруют-с…"

Вся жизнь Севастополя была сосредоточена вокруг флота, поэтому махинаторы разных мастей обдирали его безжалостно. Тащили парусину, железо, гвозди, продукты. Вокруг военного ведомства кормилось множество мелких купцов, сбывавших краденое на рынке.

Военврач Никифор Закревский упоминает о случае, когда для лазарета были доставлены две тысячи бутылок вина. Сопровождавший груз офицер предложил откупорить несколько, чтобы угостить моряков, доставивших вино. В бутылках оказалась… морская вода. И ничего: ее и сдали вместо портвейна. На этой махинации причастные, включая госпитальное начальство, заработали тысячи рублей.

В такой ситуации выручить мог только гуманнейший городской голова. Ну, не замерзать же матросам! Вот только личные свои дрова Носов продавал не по казенной цене в 18 рублей за кубическую сажень, а по 40 рублей. А когда закупленное заканчивалось, а зима все еще нет, глава города снова шел навстречу. Но цена уже была 60-80 рублей, в иные годы доходила до 144.

В мае 1828 года губернатор Новороссии и Бессарабии граф Воронцов приказал ввести в Севастополе карантин: на юге страны вспыхнула чума. Подходы к городу охватили цепью военных, однако почти год никто ущемлений от этой меры не чувствовал. Продукты доставлялись исправно, можно было выпасать скот, выходить за оцепление.

Первые купцы с продуктами, попавшие в карантинную ловушку, потеряли весь скот: лошади и волы погибли голодной смертью. А другие не поехали.

У самих севастопольцев не было ни времени, ни возможности сделать запасы.

Статус "строгого карантина" предусматривал немалые выплаты для чиновников, за риск. Огромные деньги: по 10 рублей в сутки получали инспектор карантина и главврач, комиссары карантина по 5 рублей, окурщики хлором по 2,5 руб., прочие чиновники тоже не были обделены вниманием. Для сравнения, пуд говядины (16 кг) в то время стоил 4 рубля. На полицейских заставах доходом были взятки с тех, кто хотел уйти или войти в город. Так что карантин все равно был дырявым.

Жители двух слободок, где жила городская беднота — Артиллерийской и Корабельной, - работавшие на окрестных хуторах, оказались без средств к существованию.

В августе с одного из кораблей, который подошел к Севастополю, объявили о четверых умерших матросах. Скончались они не от чумы, а от других болезней, но Херхеулидзе приказал подвинуть карантинную цепь ближе к городу. Жителям слободок уже негде было пасти скотину, а покупать привозной корм не на что.

Обогатились мясники: коров, коз и лошадей сдавали им за бесценок.

К осени на мысе Херсонес и на Павловском мыску были оборудованы два карантина для "подозрительных на болезни". Размещались люди в пещерах, вырытых в глине, или в дощатых бараках. Ни дров, ни еды, ни лекарств… Многих, заподозренных в заболевании чумой, хватали прямо из дома, не дав собраться. Тащили в домашней одежде, в морозы. Немудрено, что в карантине они быстро умирали.

Чиновники исправно получали надбавки за риск.

И ни одного подтвержденного случая чумы в Севастополе так и не было. Контр-адмирал Сальти в своем рапорте писал: "Карантинная контора… усиливается обычные болезни показать чумными".

В декабре 1829 года пришли сезонные инфекции. Беднота сидела в своих неотапливаемых домах, голодала. Болела. Умирала. И тут карантинное начальство заявило: вот она, чума! И количество несчастных, отправляемых на верную смерть в карантин, увеличилось. Так Севастополь встретил 1830 год.

Аппетиты тех, кто наживался на несуществующей чуме, росли. Определилась тройка врачей, "авторитетных по чуме". Врачи Ланг, Верболозов и Шрамков заявили, что отныне только они будут осматривать "чумных", как заболевших, так и умерших. Им важно было отстранить от этого процесса остальных медиков, чтоб те не подвергли диагноз сомнению. Заразиться они не боялись, но имели право отправить человека в карантин только за то, что тот жил в одном дворе с "подозрительным на чуму".

В середине января Ланг объявил, что эффективная мера профилактики чумы… купание в море. Сначала в ледяную воду тащили "подозрительных", затем и здоровых жителей. Такое "противочумное" мероприятие вызвало взрыв болезней, в том числе со смертельным исходом. С 8 января по 4 февраля было выявлено 307 "подозрительных". Всех их подвергали экзекуции в ледяном море. Скончался каждый третий.

И все это время на имя Воронцова уходили просьбы и рапорты от флотского начальства, от врачей: нет никакой чумы, прекратите убивать людей. Но губернатор не вмешивался.

Процветали "мортусы", которые должны были убирать трупы умерших. Они не боялись заразиться, потому брали приглянувшиеся вещи. И даже брались "лечить чумных". Одного из них судили: он задушил и отравил 80 больных.

Для помощи беднякам выделяли казенные деньги — но те осели в карманах "борющихся с чумой".

"Полыхнуло" 3 июня 1830 года. К бунту, организованному жителями двух слободок, примкнули флотские экипажи. Был убит губернатор Севастополя Николай Столыпин, несколько офицеров, десятки севастопольцев. Около тысячи бунтовщиков отправили на каторгу, семерых казнили.

Если настоящая чума в Крым "заглядывала" в основном на кораблях, из-за чего эпидемий удавалось избежать, то холеру можно было назвать постоянной гостьей. Иногда "холерные" годы следовали один за другим.

Ездивший в 1894 году "на холеру" в Евпаторию санитарный врач Петр Кольский, удивлялся, почему она вообще тут не гостит каждый год. Его поразили улицы, на которых стояла вода с густой примесью мочи животных. А также городской фонтан: люди брали воду, опуская кувшины в емкости, откуда также поили животных.

"Холера повергла жителей Евпатории в такой ужас, что… уезжали из города целыми семействами, — писал врач. — Убегали от холеры не только богачи, но и ремесленники, прислуга. Так что хлеб, за отсутствием пекарей, вздорожал в цене".

И никто этот первый поток беглецов даже не пробовал задержать.

Тогда в Крыму заболели холерой больше 3,2 тысячи человек, умерли 689.

И вот заболела женщина. Из приличной семьи. Лечили ее дома.

Посетили "первую ласточку" все городские врачи. Приставили двух обученных медбратьев. Поставили у дома емкость с раствором сулемы, чтоб одежда и белье "холерной" дезинфицировались.

Но исполнители же были наши люди!

Вот что увидела "противохолерная" комиссия.

"Кадка с раствором сулемы помещается во дворе и наполнена бельем, которое горой выдается над поверхностью раствора, — описывал врач Павел Розанов. — Рядом с кадкой баба готовит обед и тут же стирает какое-то белье. Мухи целой кучей сидят на холерном белье. Приставленные братья милосердия, несмотря на предупреждения, едят и пьют в комнате больной".

Из всех болезней, которые приходили в Крым, самым непобедимым был… сифилис. Особенно печально складывалась ситуация в деревнях. Для информирования крестьян об опасности там… распространяли брошюры. Изданные за казенный счет. При том, что 80% сельчан были неграмотными. Но люди брали и благодарили — бумагу можно было пустить на курево.

"Только за 1890 год всех венерических больных в больнице Богоугодных заведений 526 человек, — сетовал врач земский Владимир Корсаков. — Таврическая губерния дала 323 человека. Остальные из 26 других губерний".

Симферопольский венеролог Вильям Мронговиус приходил в отчаяние от поведения многих больных: выйдя от врача, они пускались во все тяжкие, и являлись снова со "свежеподцепленной" болезнью.

А вот с 1917 года полуостров накрыла уже эпидемия сифилиса. С ней по-настоящему начали бороться после установления Советской власти в Крыму. Для женщин, зарабатывающих проституцией, стали открывать специальные профилактории. Там лечили, давали профессию.

К профилактике привлекли даже искусство. Любительские кружки выступали в селах с агитспектаклями, остерегая от случайных связей. А известный крымский драматург Умер Ипчи написал пьесу "Распутница". Второе ее название "Сифилис, или о том, что приключилось с одним селянином". Ничего хорошего с обычным садоводом не произошло: увлекся в городе нехорошей женщиной, заразил жену, соседа с семьей. А после года лечения отчаялся и бросился в колодец. Позитивные герои, председатель сельсовета и врач по ходу пьесы рассказывали селянам об опасной болезни и путях избавления.

Наглядность, суровость и широкий охват помогли с той эпидемией справиться. Кстати, в УК статья за заражение вензаболеваниями появилась в 1922 году.

Знатоки и любители Крыма наверняка обратили внимание на один медицинский термин, встречающийся в его географических названиях по всему полуострову – от микрорайона Старый Карантин в Керчи до севастопольской Карантинной бухты, на берегу которой раскинулись руины древнего Херсонеса.

Ничего удивительного в этом нет: в старину каждый морской порт выделял специальное место, где отстаивались пришедшие из дальних стран торговые суда, а специально назначенные чиновники и врачи следили за тем, чтобы вместе с товаром и моряками на берег не попала какая-нибудь заморская болезнь, и прежде всего – чума.

Однако мало кто знает, что и распространение чумы в Европе, и появление в ней портовых карантинов связано с Крымом самым непосредственным образом, и прежде всего – с генуэзской крепостью Кафа, раскинувшейся в современной Феодосии на (ещё одно совпадение!) Карантинном холме. А началось всё больше 400 лет назад.

Начало XIII века. Четвёртый крестовый поход, собранный в странах Западной Европы, внезапно ударил по христианской Византии. Успех обеспечили венецианские купцы с их большим флотом: Византия была для них сильным конкурентом, державшим в своих руках почти всю торговлю с Востоком. В 1204 году пал Константинополь, и перед посланцами Венеции открылся свободный доступ в Чёрное море, к богатым землям, на которых исстари были колонии Греции и Рима.

Однако за спиной у венецианцев, в Средиземном море, оставался ещё один сильный конкурент – Генуя, город-республика, не уступавший Венеции ни по размаху торговли, ни по размерам флота – и тоже отчаянно нуждавшийся в новых колониях.

Так что не прошло и полувека, как крестоносцев выбил из Константинополя заручившийся поддержкой генуэзцев Михаил Палеолог. Новый император-базилевс в благодарность предоставил своим союзникам и монополию на торговое судоходство в Чёрном море, и один из районов своей столицы под поселение, ставшее основной базой для колонизации.

Следы этой колонизации до сих пор стоят по всему Крыму. И если от первой генуэзской колонии Воспоро (унаследовавшей название античного Боспора Киммерийского), располагавшейся у подножия горы Митридат и руин древнего Пантикапея, сейчас мало что осталось, то в других местах генуэзские крепости – Солдайя (или Сугдея) в Судаке, Чембало в Балаклаве под Севастополем, Кафа в Феодосиии, - до сих пор хранят следы былого 200-летнего владычества Генуэзской республики.

Впрочем, мощные, пережившие века и множество войн крепости потребовались генуэзцам не только для демонстрации своего величия. В Крыму это величие оспаривал сильный и беспощадный враг — татарские ханы, то выгодно торговавшие с колонистами, то нападавшие на богатые города. Во время одного из таких нападений и случилось событие, стоившее впоследствии жизни четверти населения всей Европы.

Хотите узнать увлекательное продолжение? Следите за нашими дальнейшими публикациями!

Однако в 1346 году чума пришла в лагерь золотоордынского хана Джанибека, осадившего генуэзскую Кафу. Эпидемия не пощадила никого, татарское войско ослабело настолько, что вынуждено было снять осаду и уйти в степь из ставших смертельно опасными лагерей вокруг стен. А из самой Кафы один за другим уходили корабли с генуэзцами, пытавшимися спастись от болезни – и несшими её с собой дальше.

Уже весной следующего года чума обнаружилась в Константинополе, начавшись с генуэзского квартала Пере, где поселились первые беженцы из Кафы. Осенью того же года в итальянский порт Мессина на Сицилии прибыли генуэзские корабли, и даже спешное изгнание генуэзцев из порта уже не смогло спасти город.

Пустели города, прекращались войны – некому было держать оружие, болезнь не щадила ни королей, ни священников, ни врачей, пытавшихся хоть чем-нибудь помочь. И только в 1353 году чума, пройдясь напоследок по русским княжествам, вернулась обратно в Дикое Поле северного Причерноморья – где и затихла на века.

Эта катастрофическая пандемия изменила весь ход мировой истории и дала мощный толчок к развитию медицины. В поисках средства от чумы изобретались новые лекарства, а главное, впервые после античных времён европейцы всерьёз задумались о том, что распространению болезней можно и нужно противостоять не только молитвами, но и действенными земными мерами.

Так и повелось – карантинные службы существуют в портах и поныне, только меры безопасности, разумеется, предпринимаются уже другие, современные.

И так уж случилось, что в XIX веке, когда чума время от времени пыталась снова проникнуть в Крым, в Российской империи под Центральный карантин для всех прибывающих из неблагополучных портов кораблей и судов был выделен именно порт Феодосии, а в нём врачебно-наблюдательная станция расположилась на окраине города, в хорошо огороженном месте, где распространение болезни можно было ограничить – в стенах цитадели генуэзской Кафы, с которой всё и началось.

Тесные связи с Крымом привели Европу к катастрофе. Это случилось 680 лет назад, в 1346 году, когда очередной ордынский хан обстреливал Феодосию из катапульты трупами умерших от чумы. Именно оттуда чёрная смерть распространилась по всему континенту и за 20 лет снизила численность его обитателей как минимум на треть. Считается, что катапультирование чумных трупов — первое достоверное свидетельство применения биологического оружия. А как его использовали потом?

В некотором смысле все живые организмы — биологическое оружие, ведь они могут убивать другие организмы и делать это достаточно массово. Так что можно сказать, что этот вид оружия существовал задолго до появления человека. Другое дело, что пользоваться им научились относительно недавно — во время (а точнее, незадолго до) первой эпидемии чумы в Европе. Да, травить врагов пытались и древние греки, но они делали это чаще всего с помощью ядов, а не целых организмов.

Полное определение биологического оружия, согласно популярной интернет-энциклопедии, звучит так: "Биологическое оружие — это патогенные микроорганизмы или их споры, вирусы, бактериальные токсины, заражённые люди и животные, а также средства их доставки (ракеты, управляемые снаряды, автоматические аэростаты, авиация), предназначенные для массового поражения живой силы противника, сельскохозяйственных животных, посевов сельскохозяйственных культур, а также порчи некоторых видов военных материалов и снаряжения". Ключевая фраза тут — "массового поражения". Поскольку, как считается, бактерии и вирусы способны очень быстро поражать целевые объекты (то есть чаще всего человека), вызывая эпидемии, биологическое оружие запретили наряду с химическим и ядерным.

"Сеятель" и "заговор" миазматиков

История с ханом Джанибеком, который в 1346 году закидывал Генуэзскую крепость Кафу (современную Феодосию) чумными трупами, для российских эпидемиологов служит примером первой искусственно вызванной вспышки чумы и одной из первых сознательных атак с применением биологического оружия. Вероятно, так бы хотел думать и сам Джанибек. Но дело в том, что чума таким образом практически не передаётся. Просто современники "биоатаки" об этом не знали. Они были уверены в том, что многие заболевания распространяются посредством миазмов — испарений от гниющих тел, обладатели которых погибли из-за какого-нибудь заболевания. Придерживавшихся таких взглядов назвали миазматиками. Про бактерии тогда никто не знал и не думал. Хотя ещё до нашей эры древним римлянам стало известно, что "мельчайшие создания, невидимые глазу, парящие в воздухе, входят в тело через рот и нос, вызывая серьёзные заболевания", к XIV веку об этом успешно забыли.

В 14–16 веках в распространении чумы, а следовательно, в диверсиях обвиняли неугодных церкви и правительству — например, евреев и бедняков. Считалось, что они "сеют" чуму, раскидывая свёртки с кусочками чумных нарывов с тел больных или намазывая двери домов хороших христиан волшебными ядовитыми мазями (а в колдовство тогда верили все, хотя церковь и пыталась с этой верой бороться). Это было удобно, так как можно было ловить "сеятелей чумы", пытать их и таким образом получать признание. В одной только Женеве в 1545 году казнили около 40 таких "сеятелей", притом одному из палачей пришлось сжечь заживо не кого-нибудь, а собственную мать.

Вот только в результате пыток, устроенных инквизицией, смертей от чумы не стало меньше. Неудачи списывали на недоработки инквизиции, а не на то, что взгляды миазматиков были неверны.

На самом деле конкретно в случае с Кафой у больных преобладала бубонная форма чумы (бубоны — это увеличенные лимфатические узлы). Она распространяется в основном через крыс, а точнее, через их блох, заражённых чумной палочкой Yersinia pestis. Получить бубонную форму чумы, просто постояв рядом с трупом, мягко говоря, сложно. Есть свидетельства, что бубонная (а не лёгочная и не септическая) форма чумы была распространена практически во всех городах, которые настигла эпидемия болезни. Так что "сеятели" не виноваты. Случаи лёгочной чумы, передающейся от человека к человеку, зафиксированы лишь на третий год эпидемии, притом далеко от Крыма.

Чумные бомбы и "брёвна": отряд 731

Если средневековые "сеятели" чумы становились преступниками не по собственной воле, а "признавались" в содеянном в результате пыток, то в XX веке появились целые лаборатории тех, кто считал себя способным создать действенное биологическое оружие и был готов применять его. Один из таких коллективов — так называемый отряд 731 под руководством майора медицинской службы Японии Сиро Исии. В 1928–1930-х годах этот молодой и успешный военнослужащий побывал в США и некоторых других странах, разрабатывавших биологическое оружие, и впечатлился работами западных коллег. Исии пришёл к выводу, что маленькой Японии, бедной природными ресурсами, будет очень выгодно развивать что-то такое, не требующее больших затрат металла и полезных ископаемых. В 1932 году он организовал лабораторию профилактики эпидемических болезней в японской армии. Логично: создавая оружие, надо разработать и защиту против него, чтобы творение не обернулось против создателя.

А уже через четыре года в восьми километрах от станции Пинфань, расположенной на оккупированной Японией территории Китая, под его руководством был развёрнут лагерь отряда 731. Его обитатели официально занимались экспериментами по обеззараживанию воды, а на самом деле изучали последствия воздействия различных неблагоприятных факторов на организм человека. Да, именно человека, ведь опыты проводились на пленных китайцах, корейцах и русских.

С точки зрения логики рассуждения Исии и его сторонников были совершенно верными. Известно, что одни и те же факторы, вещества, болезни могут воздействовать на представителей разных видов совершенно по-разному. Например, морские свинки практически не переносят пенициллин, хотя для многих других млекопитающих это вполне нормальное лекарство. Так что проводить опыты по физиологии человека на человеке — более чем разумно, если вы искусственный интеллект без эмоций. Но, конечно, недопустимо с точки зрения этики.

В специальную тюрьму корпуса Ро, способную вместить около 400 человек, свозили пленных, не желавших сотрудничать с японским правительством. Их называли "брёвна" — по-японски "морутто". Имена и фамилии подопытных никто не фиксировал, но, если родственники пытались узнать, что же стало с их пропавшими членами семей, их нередко тоже перевозили "особыми отправками" в отряд 731.

Сотрудники лаборатории тестировали, как действуют на организмы "брёвен" возбудители холеры, газовой гангрены, сибирской язвы, брюшного тифа, паратифа и других заболеваний. При этом, чтобы получить наиболее точные сведения, "учёные" рассматривали изменения в органах инфицированных не после их смерти, а при жизни. Проще говоря, японцы вовсю занимались вивисекцией — прижизненным вскрытием. Чаще всего вскрытие приводило к смерти подопытных.

Много внимания в отряде уделялось исследованиям чумы. Кстати, они как раз показали, что заразить человека чумой с помощью "миазмов" не так-то просто. "Брёвна" не заболевали чумой, даже когда их на несколько часов помещали в облако из капелек культуры чумных палочек. Появлялись люди, явно устойчивые к Yersinia pestis. Не принесли нужного результата и испытания керамических бомб, начинённых блохами — переносчиками чумы. В течение нескольких лет японцы сбрасывали в районе Шанхая разработанные сотрудниками отряда 731 бомбы с блохами, заражёнными чумой, но никаких эпидемий не возникало: заражались единицы. Никто так и не смог понять, что же происходит с блохами после подрыва бомбы.

Сотрудники Исии, а также их более поздние последователи пытались выводить более опасные, более заразные штаммы чумной палочки, но толку от этого не прибавилось. Подобно тому как самым урожайным сортам картофеля нужно больше ухода, полива и удобрений, бактериям повышенной опасности требовались более питательные среды для роста, и они имели меньшую устойчивость к неблагоприятным факторам внешней среды. Эпидемии с их помощью вызвать не удавалось: особо опасные чумные палочки раньше погибали сами, чем распространялись от человека к человеку. Так что эффективное биологическое оружие Страна восходящего солнца так и не разработала. Более того, на момент начала войны с Советским Союзом у отряда 731 в распоряжении было всего 25 граммов заражённых блох, чего явно недостаточно для запуска эпидемии чумы.

В августе 1945 года отряд 731 был обнаружен советскими войсками. Японцы уничтожили подопытных людей, а сами сдались. В 1948-м некоторых из них представители СССР судили во время Хабаровского процесса за нарушение Женевского протокола 1925 года, предписывающего отказаться от использования химического и бактериологического оружия. При этом в число осуждённых по Хабаровскому процессу Исии не входил. В 1946 году американцы по-своему разобрались с ним: отпустили на свободу в обмен на раскрытие результатов бесчеловечных экспериментов.

Сибирская язва

Запрет не только на использование, но и на хранение и перевозку биологического оружия озвучили в 1972 году в рамках специальной конвенции. Правда, его пытались применять, хранить и транспортировать и позже.

В начале апреля 1979 года вблизи Свердловска (Екатеринбурга) зафиксировали несколько случаев сибирской язвы — бактериального заболевания, поражающего лёгкие, кишечник, лимфатические узлы и кожу. Несколько десятков людей (по разным версиям, от 64 до 100) и не меньшее количество голов скота погибли в результате инфекции. При этом первым жертвам ставили диагноз "пневмония" из-за схожести симптомов. То есть прошло некоторое время с момента начала массового заражения до того, как все поняли, что произошло. Эпидемия длилась несколько месяцев; последний больной умер в июне.

По официальной версии Правительства СССР, причиной эпидемии стало распространение мяса заражённых животных. Однако не все придерживаются такой точки зрения. Дело в том, что случаи заболевания сибирской язвой появлялись подозрительно близко к секретному "Городку-19". В нём находились учреждения, занимающиеся военной микробиологией — изучением потенциального биологического оружия на основе бактерий. Так что появились слухи, что вспышка сибирской язвы была вызвана утечкой соответствующих микроорганизмов (Bacillus anthracis) с секретного предприятия из-за сбоя в системе его вентиляции. В пользу такого расклада событий говорило по крайней мере два факта. Первый: среди больных преобладала лёгочная форма сибирской язвы, по симптомам и впрямь похожая на пневмонию, но не передающаяся через мясо больного скота. Второй: смертность больных была существенно выше, чем при заражении "обычными" возбудителями сибирской язвы, а значит, над "эффективностью" бактерий кто-то поработал.

Особенно крепко за версию с военным предприятием ухватились СМИ Соединённых Штатов. Неудивительно для времён холодной войны: такая "промашка" русских позволяла обвинить их в нарушении недавно подписанной конвенции о биологическом оружии.

Спорить с этим русские не стали: слишком велико было общее напряжение, чтобы отстаивать свою правоту. Так же рассудили и позже, уже после окончания холодной войны. Сам Борис Николаевич Ельцин, в 1979-м бывший первым секретарём Свердловского обкома, в воспоминаниях ещё в 1990 году объяснил эпидемию "утечкой с секретного военного завода", а в 1992 году подписал закон о компенсациях, связанных с такой "утечкой".

Но есть и третья версия. В частности, её поддерживает известный военный микробиолог Михаил Васильевич Супотницкий. Заключается она в том, что сами США и вызвали эпидемию сибирской язвы в Свердловске. Им в то время это было на руку, а штаммы бактерий сибирской язвы, которые встречались в останках погибших людей и животных, не были известны советским микробиологам. К тому же американские газеты стали говорить о том, что в Свердловске свирепствует сибирская язва, ещё до того, как советские врачи подтвердили этот диагноз кому-либо из жертв заболевания.

Ещё аргументы: если бы выброс спор произошёл один раз и в одном месте, всех больных в нём бы и выявили, притом очень быстро, в течение нескольких дней. Сибирская язва развивается стремительно, её инкубационный период в пределах недели, а споры разлетаются не очень далеко. В Свердловске было не так: больных продолжали выявлять 69 дней подряд в разных точках области, пусть и вытянутых в одну линию. Если учитывать все эти факты, можно предположить, что эпидемия сибирской язвы действительно была диверсией американцев. Впрочем, споры о причинах произошедшего в 1979 году в Свердловске всё ещё продолжаются, и против каждой версии находятся свои возражения.

Всё пропало: неудача "Аум синрикё"

Конечно, любые виды оружия плохи тем, что они кого-то лишают жизни. Каким способом это происходит — думается, дело десятое. Но суть в том, что биологическое оружие порой бывает вовсе не таким смертоносным, каким его рисуют.

Ещё одно доказательство этого тезиса — деятельность запрещённой японской секты "Аум синрикё". Они совершили множество противозаконных действий, часть которых была связана с потенциальным биологическим оружием. Утром 1 июля 1993 года они попытались повторить условия свердловской вспышки сибирской язвы в столице Японии — Токио. Но членам секты версия Супотницкого была неведома, поэтому они попробовали заразить людей одним-единственным выбросом аэрозоля со спорами из башни охлаждения одного из офисных зданий. Эпидемии не вышло, зато жители соседнего дома в тот день жаловались на отвратительный запах. А впрочем, кое-кто из них утверждал, что видел "желатиноподобный маслянистый туман", исходящий из башни, и ранее. Факт в том, что никто не заболел.

Поскольку атака провалилась, основатель секты, Сёко Асахара, пообещал, что его люди перестанут использовать башню, а крышу помоют. С тех пор он переключился на атаки отравляющими веществами. К сожалению, этот способ борьбы с "неверными" оказался гораздо более действенным: достаточно вспомнить инцидент с зарином в токийском метро 20 марта 1995 года.

Вероятно, попытка биологической атаки секты была бы успешнее, если бы "маслянистый туман" содержал в себе больше возбудителей сибирской язвы. Бактериологические анализы показали, что бактерий, похожих на Bacillus anthracis, было не более десяти процентов от всего количества микроорганизмов в "выхлопах" башни. К тому же, судя по составу их ДНК, это был ослабленный штамм, который обычно использовали японские медики для вакцинации жителей страны против сибирской язвы. К тому же этот штамм был не очень устойчив к солнечному излучению. Таким образом, "Аум синрикё", не имея достаточных познаний в микробиологии (кстати, их учёный, работавший с вирусом Эбола, очень быстро скончался), случайно провели "недовакцинацию" жителям одного дома — только очень уж зловонную.

Биологическое оружие с гарантией

В произведениях массовой культуры мировые злодеи нередко примеряют на себя роли биотеррористов. Их подопечные (а может, и они сами) разрабатывают в секретных лабораториях новые смертоносные вирусы и бактерии, а также генетически модифицируют существ покрупнее и выпускают их на волю. Но сценаристы как-то не учитывают, что последствия таких экспериментов слишком уж непредсказуемы и могут не нанести существенного вреда. Зато они забывают про гораздо более простой и действенный способ поражения людей с помощью биологии. Его, кстати, сейчас применяют всё чаще и чаще. И, к сожалению, в ближайшее время власти какой-либо страны его вряд ли запретят. Это отрицание пользы прививок или, если более научно, антивакцинаторство.

Антивакцинаторы — это люди, которые считают, что прививки против различных заболеваний только вредят. В их глазах медики специально травят детей якобы болезнетворными организмами. Для них вакцины не помогают иммунитету подготовиться ко встрече с возбудителями смертоносных заболеваний, а вызывают рак, аутизм, водянку мозга и всё плохое, что только может случиться с человеком. Даже исчезновение оспы в рамках их довольно своеобразной картины мира вовсе не свидетельствует о пользе прививок. Часть из них даже считают, что оспа "пропала сама". Данные научных исследований антивакцинаторов не вразумляют: своя рубашка ближе к телу, а потому тот факт, что чей-то четвероюродный родственник заболел гриппом несмотря на сделанную прививку, для этих людей самый надёжный и (по их мнению) объективный аргумент в пользу своей правоты.

Всякие взгляды имеют право на существование, если они никому не вредят. Но проблема в том, что антивакцинаторство как раз вредит всем. Взгляды о вреде прививок распространяются, всё меньше людей получает защиту от инфекций. Как следствие, у всего населения растут шансы заразиться болезнетворными бактериями и вирусами. Из недавних примеров: в прошлом году в Испанию вернулась давно забытая там дифтерия, а на Украину — полиомиелит, оставляющий детей инвалидами навсегда. Кроме того, в Екатеринбурге на днях зафиксировали вспышку кори. Во всех описанных случаях заболевшие не были привиты от соответствующих инфекций.

Что-что, а отказ от прививок точно является действенным биологическим оружием. Не нужно проводить научные опыты, чтобы узнать последствия отказа от вакцинации. Мы точно знаем, как жилось до изобретения вакцин: смертность, особенно среди детей, была существенно выше, продолжительность жизни — на 20–30 лет ниже, а население Земли — в десятки раз меньше, чем после появления прививок. А главное, антипрививочников никто не осудит за биотерроризм: не существует законов, которые бы позволяли сделать это.

Главное биологическое оружие — это человеческое невежество. Вряд ли от него когда-нибудь удастся избавиться полностью, но постараться — надо.