Энцефалитные на мне резвятся клещи я не скажу чтоб я любил такие вещи
Текст песни:
Во дни разлук и горестных сомнений,
Ab Eb
как нам писал из Франции Тургенев,
C7 Fm Cm
Не надо слез и горьких сожалений.
D7 G7
она уехала с другим купаться в Крым.
Cm G7 Cm
Я в это время по тайге, как аллигатор,
Ab B Eb C7
несу громадный щелочной аккумулятор,
Fm Cm
В груди молотит, словно перфоратор,
D7 G7
но я молчу и напеваю про себя
С Dm
"Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
G7 С
Кто-то другой ей наливает "Цинандали".
C7 Fm
Твердой рукой он бутерброд ей мажет черной икрой
С Dm G7 Cm
и нежно поет ей это дивное танго."
Он был простым и скромным аллопатом,
я, впрочем, путаю - скорей, гомеопатом,
А если даже и паталогоанатом,
то все равно у них всех денег до хрена.
А я кукую от зарплаты до аванса,
изобретаю вечно чудеса баланса
И в состояньи гипнотического транса
я у окошка кассы напевал
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Гурджаани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет красной икрой
и нежно поет ей это чудное танго.
Она прелестна, ей в тени не слишком жарко.
На пляже млеют сталевары и доярки.
Гомеопат, коньяк смакуя высшей марки,
тихонько кушает протезами шашлык.
Меня трясет и зуб на зуб не попадает,
по вертолету только челюсти летают,
а временами и сознанье пропадает,
а в животе от голода ревет
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Вазисубани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет просто икрой
и нежно поет ей это страстное танго.
Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты
и не послушался ни мамы и ни папы,
А угловатые мозолистые лапы -
не для ее покрытых солнцем плеч.
Энцефалитные на мне резвятся клещи.
Я не скажу, чтоб я любил такие вещи.
В желудке чистая вода ритмично плещет.
И это все. Но я не плачу, а пою
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Напареули".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет.
и нежно поет ей это южное танго.
Усть-Орда - Улан-Удэ,
лето 1982
Слова песни прочитаны: 536
Владимир Баз - Белоснежка и семь гномов 7_round_Battle by Cup of coffee 2 vs.
ВладиМир - Товарищ Президент
ВладиМир - Письмо Президенту и даже девушке моей не нужно перемен
Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев - Горит свечи огарочек Давно мы дома не были
ВладиМИР - Письмо Президенту
Владимир Пресняков - Ов Сирун О, Красавица
Высоцкий Владимир - Песня о Земле
Владимир Пресняков - Зурбаган минус - на 1 тон ниже
Высоцкий Владимир - Всё не так, как надо
Владимир ПресняковСирушо - Ов Сирун О, Красавица арм.народная песня
Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев - Спасибо, Великий Учитель 1949
Владимир Бунчиков и Владимир Нечаев - Незабудка муз. Марка Фрадкина - ст. Сергея Острового
Владимир - Голливуд
ВладиМир - Наш предмет Письмо президенту
Владимир Баз - Аляска [A.Nine Prod.]
Мы собрали более 100 000 страниц с произведениями самых популярных музыкантов нашего времени. Отбирались не только русские, но также казахские, украинские, белорусские, а также англоязычные авторы. В их число попали слова песни Владимир Туриянский Геофизическое танго, которые часто поют не только в России, но и за рубежом.
Наш сайт представляет из себя огромный музыкальный архив, состоящий из композиций самых разных жанров. Поэтому, если вы желаете спеть в караоке песню Геофизическое танго за авторством Владимир Туриянский, то вы попали по адресу. Вам не придётся напрягаться и спрашивать нужные стихи. Мы уже подготовили их для Вас в удобном формате.
[youtube.player]Во дни разлук и горестных сомнений,
как нам писал из Франции Тургенев,
Не надо слез и горьких сожалений.
она уехала с другим купаться в Крым.
Я в это время по тайге, как аллигатор,
несу громадный щелочной аккумулятор,
В груди молотит, словно перфоратор,
но я молчу и напеваю про себя:
"Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Цинандали".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет черной икрой
и нежно поет ей это дивное танго."
Он был простым и скромным аллопатом,
я, впрочем, путаю - скорей, гомеопатом,
А если даже и паталогоанатом,
то все равно у них всех денег до хрена.
А я кукую от зарплаты до аванса,
изобретаю вечно чудеса баланса
И в состояньи гипнотического транса
я у окошка кассы напевал:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Гурджаани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет красной икрой
и нежно поет ей это чудное танго.
Она прелестна, ей в тени не слишком жарко.
На пляже млеют сталевары и доярки.
Гомеопат, коньяк смакуя высшей марки,
тихонько кушает протезами шашлык.
Меня трясет и зуб на зуб не попадает,
по вертолету только челюсти летают,
а временами и сознанье пропадает,
а в животе от голода ревет:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Вазисубани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет просто икрой
и нежно поет ей это страстное танго.
Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты
и не послушался ни мамы и ни папы,
А угловатые мозолистые лапы -
не для ее покрытых солнцем плеч.
Энцефалитные на мне резвятся клещи.
Я не скажу, чтоб я любил такие вещи.
В желудке чистая вода ритмично плещет.
И это все. Но я не плачу, а пою:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Напареули".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет.
и нежно поет ей это южное танго.
In the days and sad partings doubt
as we wrote from France, Turgenev,
Do not be tears and bitter regret .
she left with another swim in the Crimea.
I am at this time in the taiga as alligator,
I bear a huge alkaline battery
In breast hammer, like punch,
but I say nothing and humming to himself:
& Quot; white surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours & quot; & quot ;. Tsinandali
A firm hand he rubs her sandwich caviar
and gently sings her this wonderful tango. & quot;
He was simple and humble allopathic,
I, however, confuse - rather, homeopath,
And even if pathologist,
you still have all the money to hell.
I kukuyu paycheck to advance
invent ever wonders balance
And in a state of hypnotic trance
I sang at the box office window:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours & quot; & quot ;. Gurjaani
A firm hand he rubs her a sandwich with red caviar
and gently sings her this wonderful tango.
She is charming, her shade is not too hot.
On the beach are thrilled steelworkers and milkmaids.
Homeopathy, savoring the supreme cognac brands
quietly eats kebab prostheses.
I was shaking and teeth were chattering,
only on the helicopter flying jaw,
and time and consciousness disappears,
and my stomach from hunger roars:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours into the glass & quot; & quot ;. Vazisubani
A firm hand he just misses her sandwich caviar
and gently sings it to her passionate tango.
Why, why I did not go in homeopathy
and I did not listen to any mother and any pope,
A angular calloused paws -
not for its sun-covered shoulders.
Encephalitis ticks me frolic.
I will not say that I loved these things.
In the stomach, clean water rhythmically splashing.
And that's all. But I did not cry, and sing:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours into the glass & quot; & quot ;. Napareuli
A firm hand he rubs her a sandwich .
and gently sings it to her southern tango.
| Приём заявок | Предв. тур | Основной тур | |
| Январский этап | 1-25 декабря | 5-25 января | 1-15 февраля |
| Февральский этап | 1-25 января | 5-25 февраля | 1-15 марта |
| Мартовский этап | 1-25 февраля | 5-25 марта | 1-15 апреля |
| Апрельский этап | 1-25 марта | 5-25 апреля | 1-15 мая |
| Специальный этап | 1-25 апреля | --- | 15-25 мая |
Божественной субботы
Хлебнули мы глоток,
От празденств и работы
Укрылись на замок.
Ни суетная дама,
Ни улиц мельтешня,
Нас не каснутся, Зяма,
До середины дня.
Как сладко мы курили,
Как-будто в первый раз,
На этом свете жили,
И он сиял для нас.
Еще придут заботы,
Но главное в другом.
Божественной субботы
Нам терпкий вкус знаком.
Уже готовит старость
Свой неизбежный суд.
А много ль нам досталось
За жизнь таких минут.
На шумном карнавале
Торжественных невзгод
Мы что-то не встречали
Божественных суббот.
Ликуй, мой друг сердечный,
Сдаваться не спеши,
Пускай течет он, грешный,
Неспешный пир души.
Дыши, мой друг, свободой,
Кто знает, сколько раз,
Еще такой субботой,
Божественной субботой,
Наш век одарит нас.
- -1 (не понравилось) 0
- 0 (средне) 0
- +1 (понравилось) 0
Во дни разлук и горестных сомнений,
как нам писал из Франции Тургенев,
Не надо слез и горьких сожалений.
она уехала с другим купаться в Крым.
Я в это время по тайге, как аллигатор,
несу громадный щелочной аккумулятор,
В груди молотит, словно перфоратор,
но я молчу и напеваю про себя:
"Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Цинандали".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет черной икрой
и нежно поет ей это дивное танго."
Он был простым и скромным аллопатом,
я, впрочем, путаю - скорей, гомеопатом,
А если даже и паталогоанатом,
то все равно у них всех денег до хрена.
А я кукую от зарплаты до аванса,
изобретаю вечно чудеса баланса
И в состояньи гипнотического транса
я у окошка кассы напевал:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Гурджаани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет красной икрой
и нежно поет ей это чудное танго.
Она прелестна, ей в тени не слишком жарко.
На пляже млеют сталевары и доярки.
Гомеопат, коньяк смакуя высшей марки,
тихонько кушает протезами шашлык.
Меня трясет и зуб на зуб не попадает,
по вертолету только челюсти летают,
а временами и сознанье пропадает,
а в животе от голода ревет:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Вазисубани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет просто икрой
и нежно поет ей это страстное танго.
Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты
и не послушался ни мамы и ни папы,
А угловатые мозолистые лапы -
не для ее покрытых солнцем плеч.
Энцефалитные на мне резвятся клещи.
Я не скажу, чтоб я любил такие вещи.
В желудке чистая вода ритмично плещет.
И это все. Но я не плачу, а пою:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Напареули".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет.
и нежно поет ей это южное танго.
- -1 (не понравилось) 0
- 0 (средне) 0
- +1 (понравилось) 0
Каждое утро сосед Еврипид
дома напротив - на набережной
с банкой литровой и снастью налаженной
на парапете чугунном сидит.
Летом сидит и зимою сидит,
лед пробуровит и дальше глядит,
волны грызут краснозёрный гранит,
в лысине голое солнце горит.
- Что там ловить, многославный сосед,
вечною удочкой, пробочкой винною?
- Свет, отвечает, - рассеянный свет,
рыбицу мелкую донную глинную.
- Этих мальков, достомудрый сосед, -
тьма - в нашей мутной шибающей тали,
что их ловить третью тысячу лет?
- Чтоб не дремали, чтоб не дремали.
- Но почему, всевеликий сосед,
ты отпускаешь их банками полными
животрепещущих за парапет?
- Чтобы гуляли да помнили, помнили.
О Еврипид мой, Господний и. о.,
что же не помнит никто ничего?
Что же не помнит никто ничего,
о Еврипид мой, Господний и. о.?
- -1 (не понравилось) 0
- 0 (средне) 0
- +1 (понравилось) 0
По дебаркадеру окурок катится
И зной полуденный, и ветерок.
Ты канарейкою в лимонном платьице
Сидишь, любуешься на катерок
На белом катере от дебаркадера
Оно, пожалуй бы, куда с добром,
Да-да, сударыня, но надо к матери
В усадьбу летнюю через паром.
У дебаркадера на дутой камере
Шпана купается - наперекрик
Ты погостишь денек, тепло еще пока
И в город каменный - на материк.
Постой, порадуйся, и с дебаркадера
Окликни солнышко, пока-пока,
Пускай в луче его перекликаются
Ладони, локоны и облака.
По дебаркадеру окурок катится
И зной полуденный, и ветерок
Ты канарейкою в лимонном платьице
Сидишь, любуешься на катерок
(стихи в небольшом сокращении)
- -1 (не понравилось) 0
- 0 (средне) 0
- +1 (понравилось) 0
НЕОБЫКНОВЕННАЯ ИСТОРИЯ,
КОТОРАЯ СЛУЧИЛАСЬ С МАТЕМАТИКОМ,
КОТОРОГО ПО ОШИБКЕ РАСПРЕДЕЛИЛИ В ОРГАНИЧЕСКУЮ ХИМИЮ
(подражание А. Галичу)
Скоро год, как я вовсю напрягаю
Свой спинной мозг с головной его частью,
По приказу шефа я принимаю
В государственной проблеме участье,
Он уже наобещал в министерстве,
Что такой мы препарат зафуфырим,
Что излечим всех от всяких болезней,
Чем буржуям нос утрем во всем мире.
По профессии-то я математик,
Только к химикам попал по путевке –
Ах, судьба моя, как розовый фантик,
Обернулась ко мне новой издевкой.
Мой начальник был в райкоме шестеркой,
Да не так вильнул хвостом первым лицам
И, сибирской покомандовав стройкой,
Он в конце концов к науке прибился.
Пропадают мои лучшие годы,
Мне б диффуры, интегралы да синус,
Я же вынужден для блага народа
Совершать какой-то дьявольский синтез.
Я темнее, чем старуха-знахарка,
Мой начальник в этом рубит не больше,
А уже твердит о скорых поставках
Нашей дряни в зарубежную Польшу.
Проработавши без отпуска лето,
Получаю я подобие мази,
Но с таким ужасным запахом-цветом,
Что один ему б удел – в унитазе.
Все здороваться со мной перестали
(Стукачи у нас шустры на доносы),
Наконец, записку мне передали:
Шеф тебя к себе пожаловать просит.
Открываю в страхе дверь кабинета,
Вижу – галстук предо мной вертикален,
Сверху морда ярко-красного цвета.
Тут он взвился, как осою ужален,
На меня орал он, что было мочи,
Называл меня последним ублюдком,
А потом сказал: прости меня, впрочем,
Я, мол, пятый день страдаю желудком.
Всю неделю мне мерещатся трупы
И подобные тем трупам кошмары,
Когда я свои каракули тупо
Выводил ночной порою в угаре.
Подхожу в который раз к кабинету
И сжимаю роковые страницы,
А начальник извлекает газету
И уперся взглядом в передовицу.
Он берет мои листки и, кивая,
Изреченья нашей первой персоны
Из газеты в мой отчет загоняет,
И тихонько потирает ладони,
Вот последнее вписал изреченье,
Вытер пот, на шее галстук поправил,
И в конце концов с надрывным сопеньем
Вдруг из Маркса три цитатки добавил.
Наверху пришлись как раз изреченья,
И оттуда дождь посыпался премий,
А потом и я пошел к повышенью
И уже своих шестерок имею.
Препарат наш, как врачи ни пытались,
Не лечил ни от какого недуга.
И таким путем всегда развивалась
В мире самая из самых наука!
Во дни разлук и горестных сомнений,
как нам писал из Франции Тургенев,
Не надо слез и горьких сожалений.
она уехала с другим купаться в Крым.
Я в это время по тайге, как аллигатор,
несу громадный щелочной аккумулятор,
В груди молотит, словно перфоратор,
но я молчу и напеваю про себя:
"Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Цинандали".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет черной икрой
и нежно поет ей это дивное танго."
Он был простым и скромным аллопатом,
я, впрочем, путаю - скорей, гомеопатом,
А если даже и паталогоанатом,
то все равно у них всех денег до хрена.
А я кукую от зарплаты до аванса,
изобретаю вечно чудеса баланса
И в состояньи гипнотического транса
я у окошка кассы напевал:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей наливает "Гурджаани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет красной икрой
и нежно поет ей это чудное танго.
Она прелестна, ей в тени не слишком жарко.
На пляже млеют сталевары и доярки.
Гомеопат, коньяк смакуя высшей марки,
тихонько кушает протезами шашлык.
Меня трясет и зуб на зуб не попадает,
по вертолету только челюсти летают,
а временами и сознанье пропадает,
а в животе от голода ревет:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Вазисубани".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет просто икрой
и нежно поет ей это страстное танго.
Зачем, зачем я не пошел в гомеопаты
и не послушался ни мамы и ни папы,
А угловатые мозолистые лапы -
не для ее покрытых солнцем плеч.
Энцефалитные на мне резвятся клещи.
Я не скажу, чтоб я любил такие вещи.
В желудке чистая вода ритмично плещет.
И это все. Но я не плачу, а пою:
Белый прибой и купол неба голубой-голубой,
Кто-то другой ей льет в бокал "Напареули".
Твердой рукой он бутерброд ей мажет.
и нежно поет ей это южное танго. In the days and sad partings doubt
as we wrote from France, Turgenev,
Do not be tears and bitter regret .
she left with another swim in the Crimea.
I am at this time in the taiga as alligator,
I bear a huge alkaline battery
In breast hammer, like punch,
but I say nothing and humming to himself:
& Quot; white surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours & quot; & quot ;. Tsinandali
A firm hand he rubs her sandwich caviar
and gently sings her this wonderful tango. & quot;
He was simple and humble allopathic,
I, however, confuse - rather, homeopath,
And even if pathologist,
you still have all the money to hell.
I kukuyu paycheck to advance
invent ever wonders balance
And in a state of hypnotic trance
I sang at the box office window:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours & quot; & quot ;. Gurjaani
A firm hand he rubs her a sandwich with red caviar
and gently sings her this wonderful tango.
She is charming, her shade is not too hot.
On the beach are thrilled steelworkers and milkmaids.
Homeopathy, savoring the supreme cognac brands
quietly eats kebab prostheses.
I was shaking and teeth were chattering,
only on the helicopter flying jaw,
and time and consciousness disappears,
and my stomach from hunger roars:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours into the glass & quot; & quot ;. Vazisubani
A firm hand he just misses her sandwich caviar
and gently sings it to her passionate tango.
Why, why I did not go in homeopathy
and I did not listen to any mother and any pope,
A angular calloused paws -
not for its sun-covered shoulders.
Encephalitis ticks me frolic.
I will not say that I loved these things.
In the stomach, clean water rhythmically splashing.
And that's all. But I did not cry, and sing:
White surf and blue dome of the sky-blue,
Someone else she pours into the glass & quot; & quot ;. Napareuli
A firm hand he rubs her a sandwich .
and gently sings it to her southern tango.
За всех вас,
которые нравились или нравятся,
хранимых иконами у души в пещере,
как чашу вина в застольной здравице,
подъемлю стихами наполненный череп.
Все чаще думаю —
не поставить ли лучше
точку пули в своем конце.
Сегодня я
на всякий случай
даю прощальный концерт.
Память!
Собери у мозга в зале
любимых неисчерпаемые очереди.
Смех из глаз в глаза лей.
Былыми свадьбами ночь ряди.
Из тела в тело веселье лейте.
Пусть не забудется ночь никем.
Я сегодня буду играть на флейте.
На собственном позвоночнике.
Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда уйду я, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!
Буре веселья улицы узки.
Праздник нарядных черпал и черпал.
Думаю.
Мысли, крови сгустки,
больные и запекшиеся, лезут из черепа.
Мне,
чудотворцу всего, что празднично,
самому на праздник выйти не с кем.
Возьму сейчас и грохнусь навзничь
и голову вымозжу каменным Невским!
Вот я богохулил.
Орал, что бога нет,
а бог такую из пекловых глубин,
что перед ней гора заволнуется и дрогнет,
вывел и велел:
люби!
Бог доволен.
Под небом в круче
измученный человек одичал и вымер.
Бог потирает ладони ручек.
Думает бог:
погоди, Владимир!
Это ему, ему же,
чтоб не догадался, кто ты,
выдумалось дать тебе настоящего мужа
и на рояль положить человечьи ноты.
Если вдруг подкрасться к двери спаленной,
перекрестить над вами стёганье одеялово,
знаю —
запахнет шерстью паленной,
и серой издымится мясо дьявола.
А я вместо этого до утра раннего
в ужасе, что тебя любить увели,
метался
и крики в строчки выгранивал,
уже наполовину сумасшедший ювелир.
В карты бы играть!
В вино
выполоскать горло сердцу изоханному.
Не надо тебя!
Не хочу!
Все равно
я знаю,
я скоро сдохну.
Если правда, что есть ты,
боже,
боже мой,
если звезд ковер тобою выткан,
если этой боли,
ежедневно множимой,
тобой ниспослана, господи, пытка,
судейскую цепь надень.
Жди моего визита.
Я аккуратный,
не замедлю ни на день.
Слушай,
всевышний инквизитор!
Рот зажму.
Крик ни один им
не выпущу из искусанных губ я.
Привяжи меня к кометам, как к хвостам
лошадиным,
и вымчи,
рвя о звездные зубья.
Или вот что:
когда душа моя выселится,
выйдет на суд твой,
выхмурясь тупенько,
ты,
Млечный Путь перекинув виселицей,
возьми и вздерни меня, преступника.
Делай что хочешь.
Хочешь, четвертуй.
Я сам тебе, праведный, руки вымою.
Только —
слышишь! —
убери проклятую ту,
которую сделал моей любимою!
Версты улиц взмахами шагов мну.
Куда я денусь, этот ад тая!
Какому небесному Гофману
выдумалась ты, проклятая?!
И небо,
в дымах забывшее, что голубо,
и тучи, ободранные беженцы точно,
вызарю в мою последнюю любовь,
яркую, как румянец у чахоточного.
Радостью покрою рев
скопа
забывших о доме и уюте.
Люди,
слушайте!
Вылезьте из окопов.
После довоюете.
Даже если,
от крови качающийся, как Бахус,
пьяный бой идет —
слова любви и тогда не ветхи.
Милые немцы!
Я знаю,
на губах у вас
гётевская Гретхен.
Француз,
улыбаясь, на штыке мрет,
с улыбкой разбивается подстреленный авиатор,
если вспомнят
в поцелуе рот
твой, Травиата.
Но мне не до розовой мякоти,
которую столетия выжуют.
Сегодня к новым ногам лягте!
Тебя пою,
накрашенную,
рыжую.
Может быть, от дней этих,
жутких, как штыков острия,
когда столетия выбелят бороду,
останемся только
ты
и я,
бросающийся за тобой от города к городу.
Будешь за море отдана,
спрячешься у ночи в норе —
я в тебя вцелую сквозь туманы Лондона
огненные губы фонарей.
В зное пустыни вытянешь караваны,
где львы начеку,-
тебе
под пылью, ветром рваной,
положу Сахарой горящую щеку.
Улыбку в губы вложишь,
смотришь —
тореадор хорош как!
И вдруг я
ревность метну в ложи
мрущим глазом быка.
Вынесешь на мост шаг рассеянный —
думать,
хорошо внизу бы.
Это я
под мостом разлился Сеной,
зову,
скалю гнилые зубы.
С другим зажгешь в огне рысаков
Стрелку или Сокольники.
Это я, взобравшись туда высоко,
луной томлю, ждущий и голенький.
Сильный,
понадоблюсь им я —
велят:
себя на войне убей!
Последним будет
твое имя,
запекшееся на выдранной ядром губе.
Короной кончу?
Святой Еленой?
Буре жизни оседлав валы,
я — равный кандидат
и на царя вселенной,
и на
кандалы.
Быть царем назначено мне —
твое личико
на солнечном золоте моих монет
велю народу:
вычекань!
А там,
где тундрой мир вылинял,
где с северным ветром ведет река торги,-
на цепь нацарапаю имя Лилино
и цепь исцелую во мраке каторги.
Слушайте ж, забывшие, что небо голубо,
выщетинившиеся,
звери точно!
Это, может быть,
последняя в мире любовь
вызарилась румянцем чахоточного.
Забуду год, день, число.
Запрусь одинокий с листом бумаги я.
Творись, просветленных страданием слов
нечеловечья магия!
Послушай,
все равно
не спрячешь трупа.
Страшное слово на голову лавь!
Все равно
твой каждый мускул
как в рупор
трубит:
умерла, умерла, умерла!
Нет,
ответь.
Не лги!
(Как я такой уйду назад?)
Ямами двух могил
вырылись в лице твоем глаза.
Могилы глубятся.
Нету дна там.
Кажется,
рухну с помоста дней.
Я душу над пропастью натянул канатом,
жонглируя словами, закачался над ней.
Знаю,
любовь его износила уже.
Скуку угадываю по стольким признакам.
Вымолоди себя в моей душе.
Празднику тела сердце вызнакомь.
Знаю,
каждый за женщину платит.
Ничего,
если пока
тебя вместо шика парижских платьев
одену в дым табака.
Любовь мою,
как апостол во время оно,
по тысяче тысяч разнесу дорог.
Тебе в веках уготована корона,
а в короне слова мои —
радугой судорог.
Как слоны стопудовыми играми
завершали победу Пиррову,
Я поступью гения мозг твой выгромил.
Напрасно.
Тебя не вырву.
Радуйся,
радуйся,
ты доконала!
Теперь
такая тоска,
что только б добежать до канала
и голову сунуть воде в оскал.
Губы дала.
Как ты груба ими.
Прикоснулся и остыл.
Будто целую покаянными губами
в холодных скалах высеченный монастырь.
Ох, эта
ночь!
Отчаянье стягивал туже и туже сам.
От плача моего и хохота
морда комнаты выкосилась ужасом.
И видением вставал унесенный от тебя лик,
глазами вызарила ты на ковре его,
будто вымечтал какой-то новый Бялик
ослепительную царицу Сиона евреева.
В муке
перед той, которую отдал,
коленопреклоненный выник.
Король Альберт,
все города
отдавший,
рядом со мной задаренный именинник.
Вызолачивайтесь в солнце, цветы и травы!
Весеньтесь жизни всех стихий!
Я хочу одной отравы —
пить и пить стихи.
Сердце обокравшая,
всего его лишив,
вымучившая душу в бреду мою,
прими мой дар, дорогая,
больше я, может быть, ничего не придумаю.
В праздник красьте сегодняшнее число.
Творись,
распятью равная магия.
Видите —
гвоздями слов
прибит к бумаге я.
Поэт в ярости покидает супругов и направляется домой, пытаясь выплеснуть отчаяние в стихах. Творчество остается для него единственным средством, которым он может привлечь к себе любимую. Несмотря на сложные взаимоотношения, Л. Брик действительно уважала произведения Маяковского.
[youtube.player]Читайте также: